Уттам занял позицию замыкающего и за возглавившим группу Тиртой пошагал по широкому коридору. Солдаты, хоть и были набраны из самых прославленных и заслуженных отрядов, все еще остававшихся на Терре, не могли скрыть своей нервозности, проходя между орудиями. По приказу Уттама были введены самые жесткие правила безопасности, и пушки могли мгновенно открыть огонь, а зеленые линзы сервиторов не сулили пощады никому, кто попадал в зону обстрела.
Вслед за Тиртой и солдатами Уттам подошел к широкой арке, где были установлены многочисленные лазерные излучатели, слышался басовитый гул колоссальных генераторов, а воздух отличался едким привкусом мощного энергетического поля. За аркой открывалась огромная пещера не менее километра шириной даже в самой узкой части и с головокружительно высоким потолком. Пола в пещере не было, вместо него зияла бездонная пропасть. Уттам понимал, что это не лучшая гипербола, но в данном случае вполне подходящая.
Он остановился на широкой платформе, закрепленной у края пещеры в тени узкого решетчатого стального моста, вздыбленного, словно стрела гигантского подъемного крана. Тирта уже стоял у панели управления, и Уттам видел, как мост начинает опускаться к каменному острову, парящему в центре пещеры на едва различимой энергетической подушке.
Гигантские генераторы были закреплены в стенах по всему периметру пещеры, и от статического электричества у Уттама встали дыбом волосы на затылке. В любую минуту эти генераторы могут быть отключены, и тогда остров рухнет в глубины планеты. Таким опасным преступникам нельзя оставлять ни единого шанса.
Конец моста коснулся парящей скалы, и в тот же момент длинные дула всех орудий в стенах пещеры повернулись к острову. В висящей над бездной тюрьме имелось тридцать изолированных камер, но лишь двенадцать из них были обитаемы на сегодняшний день.
Как только переправа была установлена, Уттам шагнул на мост, а вслед за ним двинулись солдаты и Тирта. Кустодий смотрел прямо перед собой, а под тяжелыми ботинками звенел стальной настил моста. Уттам отстегнул копье хранителя от ножен на спине и покрутил плечом, разминая мускулы.
— Ожидаешь неприятностей? — спросил по вокс-каналу Тирта.
— Нет, — ответил Уттам. — Просто при встрече с этими ублюдками я лучше себя чувствую с оружием в руках.
— Я тебя понимаю, — сказал Тирта. — Я почти надеюсь, что кто-то из них попытается что-то сделать.
— Не говори так, даже в шутку, — предостерег Уттам, приближаясь к концу моста.
Первая из камер представляла собой прямоугольный куб из трехслойного пермакрита, усиленного керамитом, что почти никак не характеризовало находившегося внутри узника. Она не имела никаких особых отличий, кроме буквенно-цифрового обозначения у входа и прозрачной двери из армагласа, какой применяется для иллюминаторов в космических кораблях. Это было помещение, в которое никто не мог войти или выйти без санкции Легио Кустодес.
Уттам подошел к двери, ощущая знакомое напряжение в животе: приток эндорфинов и боевых стимуляторов, предшествующий схватке. Хотя Уттам и не собирался ни с кем сражаться, ему нравилось это ощущение.
Сквозь армаглас виднелась сидящая в центре камеры фигура. Тюремный комбинезон ярко-желтого цвета туго обтягивал отлично развитые мускулы. Длинные маслянисто-черные волосы обрамляли широкое лицо с удлиненными чертами, которые могли бы показаться уродливыми, но каким-то образом производили приятное впечатление.
Этот заключенный, хотя и безусловно опасный, проявлял обезоруживающую любезность. Однако Уттам не мог недооценивать исходящую от Атхарвы угрозу только по той причине, что пленник происходил из легиона ученых. Многие из здешних обитателей при малейшей возможности обрушивали на тюремщиков свою ярость и раздражение, тогда как Атхарва, казалось, не затаил на них злобы.
Атхарва открыл глаза — один сапфировый, другой цвета бледного янтаря.
— Уттам Луна Хеш Удар, — заговорил воин, — ты прерываешь мой подъем к Исчислениям.
— Тебе пора поесть, — ответил Уттам.
Солдаты подсоединили раздатчик питания к узкому отверстию в прозрачной двери, и в камеру упал пакет с пайком. Атхарва взглянул на него со смиренным отвращением.
— Еще один день, еще один банкет, — произнес воин Тысячи Сынов.
— Радуйся, что мы вообще тебя кормим, — заметил Уттам. — Я бы заставил тебя поголодать.
— Тогда ты бы стал главным злодеем, — ответил Атхарва. — А это не подобает преторианцам Императора, не так ли?
— Ты недостоин произносить его имя, предатель.
— Уттам, скажи, кого я предал, за что меня заперли здесь? — спросил Атхарва, поднимаясь с пола одним плавным движением. — Когда Йасу Нагасена привел три тысячи своих солдат в Общину, кого именно я предал? Тем не менее я заперт в этой камере по соседству с воинами, чьи легионы по праву называют клятвопреступниками.
— Если в группе появился носитель чумы, станешь ли ты изолировать заболевшего или оставишь в карантине всю группу? — ответил вопросом Уттам.
— Позволь мне опровергнуть твое сравнение, — возразил Атхарва. — Если у человека появилась опухоль, станешь ли ты удалять ее лечебными способами или просто убьешь больного?
— Опухоль сама убьет заболевшего.
— В таком случае остается только радоваться, что ты не медик, преторианец Уттам Луна Хеш Удар, — сказал Атхарва.
Все они возвращались к нему в темноте — каждое лицо, каждый вопль, каждый наполненный ужасом вздох. Кай лежал на каменной скамье, заменявшей ему кровать, и, свернувшись в клубок, перекатывался взад и вперед, стараясь прогнать воспоминания о боли, которую они снова заставили его пережить. Флаер вывез его из Башни Шепотов и поднял высоко над горами, над залитыми звездным светом грядами облаков, над сверкающими в лунном свете головокружительно высокими вершинами. Это было его вознесение. А затем последовал спуск в темные глубины горы, которая казалась более угрюмой и зловещей, чем могла выглядеть обычная вершина. Как будто на ней лежала печать страданий тех, кто был заточен в ее недрах.
Его повели по гулким переходам и бесконечным коридорам. На грохочущих лифтах и пневмокарах его спускали все глубже и глубже в загадочные недра мрачной горы, пока не заперли в голой камере, высеченной прямо в скале и предусматривавшей удовлетворение лишь базовых человеческих потребностей. Из ржавой трубы в одном углу камеры капала затхлая вода, а круглое отверстие в другом углу предназначалось для удаления отходов.
Стены покрывала бледная голубовато-серая краска, матовая и очень прочная. Предыдущие обитатели оставили на ней следы своих сломанных ногтей. Рисунки были примитивными, как наскальная живопись первобытных людей: в основном, разнообразные варианты молний и людей с длинными копьями. Все они содержали единственную мольбу вспомнить о них, тех, кто давно забыт и, вероятнее всего, так же давно мертв.
Кай тоже захотел оставить свою отметину, но ему нечем оказалось поцарапать краску.
На какой-то период его оставили в одиночестве, предоставив воображаемым ужасам сделать всю подготовительную работу. Кай не был храбрецом, и спустя некоторое время он орал, что расскажет все, что они хотят знать, если только ему об этом известно.
Несмотря на беспорядочную суматоху в мыслях, Кай все же сумел поспать. Если ему удастся отдохнуть, будет легче перенести грядущие испытания. Он видел сон, но не о Руб-Эль-Хали и огромной крепости Арзашкун, а о холодной бездне, населенной голосами мертвых. Он увидел светловолосую девушку с голубой повязкой на голове, с которой познакомился на «Арго». Он знал ее имя, и они стали почти друзьями, но видение было слишком туманным и насыщенным неумолкающими голосами мертвецов.
Они клубились вокруг него в его сновидении и требовали объяснить, почему он спасся, а их забрал варп. Почему за ними пришли чудовища с медными мечами и хитиновыми когтями, которые срывали плоть с костей и оставляли неизлечимые раны.
Каю нечего было им сказать, но они продолжали требовать ответов.
