Подобная похвала из уст примарха заставила Аримана улыбнуться.

— Мой лорд, — сказал он, — я в силу своих способностей служу Императору и своему Легиону.

— И это весьма ценные способности, — добавил Сангвиний, многозначительно усмехнувшись. Затем он обернулся, чтобы представить своих спутников. — Магнус, это Ралдорон, магистр роты моей охраны, — сказал он, касаясь рукой безукоризненной формы плеча воина с беспощадным взглядом. — А это, — он повернулся к воину с бледной кожей, — Торос, один из самых отважных боевых капитанов.

Оба Астартес низко поклонились, а в мозгу Аримана мелькнуло мгновенное видение, словно цепочка пиктов: яростно кричащее паукообразное существо со множеством клыков и когтистых лап. Видение было таким коротким, что Ариман засомневался, было ли оно на самом деле, но при взгляде на Тороса этот образ показался ему грозным предвестником.

Он тряхнул головой, прогоняя видение, а Фулгрим тем временем повернулся к своим спутникам. Оба они излучали надменность и высокомерие, оба смотрели на окружающих с оттенком собственного превосходства, и это вызвало у Аримана прилив беспокойства. Их внешний вид, как и облик их примарха, был близок к совершенству, но, в отличие от преторианцев Сангвиния, в них не было ни капли смирения.

— Магнус, позволь представить тебе моих лорд-командиров Эйдолона и Веспасиана.

— Рад вас видеть, — с легким поклоном произнес Магнус, отдавая дань уважения воинам своих братьев-примархов.

— Ну, братец, нам предстоит знаменательный день, так что не будем задерживаться, — сказал Фулгрим.

— Конечно, — согласился Магнус. — Мне не терпится начать.

— И нам тоже, — заверил его Фениксиец.

Сангвиний и Фулгрим повели их вглубь вулкана по тоннелям с гладкими, как стекло, стенами, на которых были заметны следы обработки промышленными мелта-установками. Ширина проходов, ведущих через слои застывшей лавы, позволяла троим примархам идти рядом, а люминесцентное освещение было столь ярким, что казалось, будто это из сердца вулкана просачивается раскаленная лава.

Ариман снял шлем, чтобы лучше рассмотреть геологическое строение вулкана, и сквозь прозрачную скалу заметил смещенные кристаллические слои, похожие на осадочные породы в открытой выработке.

— Этот мир молод, но вулкан кажется мне старым, — сказал он и заметил взгляды, которыми Фулгрим обменялся со своими лорд-командирами.

Он не мог прочесть их ауры, как не мог установить контакт со своим Хранителем, поскольку чрезвычайно мощный свет Императора заливал все вокруг.

Оставалось только гадать, был ли Магнус так же слеп, как и он.

Он с надеждой следил за своим повелителем, который шел с братьями, не проявлявшими никаких признаков враждебности. Но, несмотря на внешнее добродушие, разговор между ними велся поверхностный. Чем пристальнее Ариман следил за интенсивностью их беседы и жестами, тем отчетливее чувствовал напряженность словесного поединка.

Примархи беседовали о прошлых кампаниях, славных битвах и совместных походах, не выходя за рамки воспоминаний. Любая попытка обратиться к теме предстоящего конклава мягко пресекалась Фулгримом, который немедленно направлял разговор в более безопасное русло.

«Он что-то скрывает, — подумал Ариман. — Что-то касающееся собрания».

Магнус тоже должен был это заметить, но его примарх не подавал никаких признаков беспокойства и, казалось, с радостью участвовал в разворачивающемся спектакле. Посмотрев на идущих впереди и позади них Детей Императора, Ариман понял, что это не почетный караул, а конвой для пленников.

Он хотел бы предостеречь Магнуса, но его слова уже ничего не могли изменить. Что бы ни ожидало их в огромном амфитеатре, который, как ему было известно, находился в сердце вулкана, им уже не миновать своей судьбы. Это тот случай, когда будущее неизменно и неотвратимо.

Свечение стен тоннеля постепенно усиливалось, и вскоре Ариман увидел впереди небольшой зал с зеркально-гладкими базальтовыми стенами. Там их ждали сервиторы с прохладительными напитками, а вдоль стен стояли мягкие кресла.

— Это будут твои личные покои на время перерывов в работе конклава, — сказал Сангвиний.

— Совсем неплохо, — отметил Магнус.

От напыщенной формальности этой сцены Ариману хотелось кричать во весь голос. Неужели Магнус не видит надвигающейся угрозы? Пот заливал лицо и шею. У Аримана возникло настоятельное желание вернуться к поджидавшему «Громовому ястребу», запустить двигатели и, добравшись до «Фотепа», навсегда покинуть Никею.

К центру вулкана вела двустворчатая бронзовая дверь, за которой ощущалось нарастающее давление будущего.

— Тебе нужно что-нибудь еще, друг Азек? — спросил лорд-командир Эйдолон.

Ариман покачал головой, изо всех сил стараясь сохранить на лице выражение спокойствия.

— Нет, — выдавил он. — Но спасибо за заботу.

— Не за что, брат, — ответил Эйдолон, и Ариман невольно отметил изменившуюся на последнем слове тональность его голоса.

Сангвиний, обернувшись, кивнул Ралдорону и Торосу, и по его знаку они встали по обе стороны от своего повелителя и распахнули бронзовые створки.

Ариман с трудом удержался, чтобы не предостеречь Магнуса отчаянным криком. Примарх Кровавых Ангелов вместе с Фулгримом шагнул через порог прямо в золотой свет. Они остановились на мгновение и жестами пригласили Магнуса.

Магнус повернулся к Ариману, и в его взгляде сверкнула боль от неминуемого предательства.

— Я знаю, Азек, знаю, — устало произнес Магнус. — Теперь я знаю, зачем нас сюда вызвали.

Ариман вслед за Магнусом прошел в двери и оказался в огромном амфитеатре, вырубленном в крутых склонах кратера вулкана. На черных каменных скамьях собрались тысячи зрителей. По большей части это были адепты высшего ранга в длинных одеяниях, но на верхних ярусах Ариман заметил и несколько групп Астартес. Пол амфитеатра, выложенный полированным черным мрамором, украшал огромный золотой орел.

Сангвиний и Фулгрим вывели их к центру арены. Ариман поразился, насколько точно подходит к их ситуации название этого места, взятое из старинных романских легенд, где описывалось, как схваченных последователей запретных культов бросали на арену к свирепым волкам и звери пожирали пленников живьем на глазах у праздной публики.

Мир вокруг вулкана еще содрогался от родовых мук, но здесь воздух был совершенно неподвижен, а вихри и бури удерживались вдали от кратера благодаря ухищрениям адептов Механикум.

На противоположном краю амфитеатра возвышался пирамидальный ступенчатый пьедестал, и при виде ожидавшего их там существа Ариман едва не споткнулся. Именно здесь был эпицентр света, тот маяк, что позволил им преодолеть бушующие стихии и спуститься на поверхность Никеи. Свет был таким ярким, что почти скрывал облик Императора, сидевшего на резном троне, изображавшем орла с распростертыми крыльями и лапами, украшенными кроваво-красными рубинами. На коленях лежал золотой меч, а в левой руке покоилась увенчанная орлом держава.

Над головой Императора серебряные херувимы вздымали черные шелковые знамена с золотым шитьем и сверкающие трубы, наполнявшие воздух нестройными звуками. И Ариман сразу же вспомнил карту из колоды Висконти — Сфорца, которую Лемюэль попросил его поймать во время занятий.

— «Правосудие», — прошептал он, недоумевая, как мог пропустить столь очевидное знамение.

Гвардейцы Кустодес, обойдя их с обеих сторон, образовали бронированный барьер перед пьедесталом. Сомнения Аримана вдруг рассеялись. Какие тревоги могут быть у человека, удостоившегося лицезреть это воплощенное совершенство? Он даже не мог рассмотреть черты лица Императора, только его выражение. Грозно сдвинутые брови и патрицианское спокойствие рождали сплав нерушимой надежды.

— Сохраняй ясность ума, Азек, — предостерег его Магнус. — Стой рядом со мной и обратись к Исчислениям. Восстанови свою проницательность.

Ариман не без труда отвел взгляд от Императора и занял место возле Магнуса. Он стал повторять шепотом имена первых магистров Тизки, пока не достиг умиротворения первого уровня. После этого подняться к высшим сферам было уже легче, и с каждым предпринятым шагом мысли Аримана приближались к состоянию равновесия.