Масштаб предательства потряс его до глубины души. Ариман уже смирился с изменой Хоруса Луперкаля, поскольку она брала начало в коварных замыслах существа, для которого вигинтеллионы[100] веков равносильны одному мгновению. Но это? Это было чисто человеческое предательство. Это была ложь, высказанная с благородными намерениями, но приведшая к уничтожению Просперо.

Гнев овладел Ариманом, и он снова бросился на Судьбостроителя и начал яростно рвать его световое тело. Рунный жрец, ошеломленный увиденными ужасами, даже не мог сопротивляться в полную силу.

Тяжесть эмоций притягивала их обоих к материальным телам, и они стали падать в Великом Океане. Вокруг тотчас собрались стаи хищников варпа, ужасные воплощения невообразимых кошмаров, чудовищные уроды и ненасытные демоны. Ариман почувствовал их присутствие и, призвав все свое воображение, придал им самые устрашающие формы кровожадных бактериофагов, снабженных клыками и когтями.

Наконец они вернулись к раздираемой сражениями Тизке, едва различимой, словно за пеленой густого тумана или за пыльным стеклом. Ариман видел разгромленный парк и облако боевой ярости над ним и битву между Космическими Волками и Тысячей Сынов, и обе стороны, ослепленные непониманием, старались уничтожить друг друга. Собек, Хатхор Маат и Тайные Скарабеи стояли на страже у его тела, но строй Тысячи Сынов неуклонно отодвигался назад.

Леман Русс — колонна ослепительного света — десятками уничтожал противников, и Ариман понимал, что ничто не сможет помешать этому неистовому божеству разнести в клочья остатки его Легиона. Два сопровождавших Русса волка, воплощения света и тьмы, сбивали с ног воинов и рвали их на части, не уступая в жестокости своему хозяину. Ариман с трудом отвел взгляд от Короля Волков и его зверей и, держа перед собой ошеломленного Судьбостроителя, встряхнул его.

Некогда высокомерный и гордый, рунный жрец был совершенно сломлен. Жизненная сила постепенно вытекала из его тонкого тела, и аура, истерзанная истиной Аримана, неустойчиво мерцала.

В нем не осталось и следа от былой уверенности, и душа рунного жреца стала беззащитной и уязвимой.

— Это тебе за Анкху Анена, — сказал Ариман и швырнул Судьбостроителя хищникам варпа.

Они с первобытной свирепостью сомкнулись над беспомощной жертвой, защелкали неестественно острыми клыками и стали рвать его на части. Прошло лишь несколько мгновений, и светящиеся частицы души рунного жреца погасли навеки.

Ариман не без мрачного удовлетворения увидел, как содрогнулось и упало закованное в доспехи тело Охтхере Судьбостроителя, поскольку плоть не в состоянии пережить гибель души. Часть его сознания содрогалась от столь жестокого мщения, но другая часть радовалась при мысли, что его враг уничтожен безвозвратно.

Ариман открыл глаза и глубоко вздохнул. Он тотчас ощутил множественные последствия битвы, разукрасившие его тело, словно болезненные кровоподтеки. Вокруг стоял оглушительный шум боя, и завывание волков слышалось уже со всех сторон. Ему хватило одного мгновения, чтобы понять: сражение за Тизку почти закончилось. Просперо для них потерян.

Он по-прежнему крепко сжимал в руке древко хеки и вдруг заметил, что золотые и синие полосы по всей длине посоха утратили яркость, а потом почернели. В этом предзнаменовании он не мог ошибиться.

— Значит, так тому и быть, — заключил Ариман.

Ариман и Хатхор Маат, встав спиной к спине, сдерживали жестокий натиск Космических Волков и преторианцев Императора. Цепные мечи поднимались и падали, их острые ледяные зубцы покраснели от крови Астартес, а болтеры выстреливали в них тяжелые снаряды, не давая опомниться.

Рубеж обороны не устоял перед натиском неукротимой ярости Лемана Русса, и последний бой шел уже у подножия пирамиды Фотепа. На маслянистой поверхности водоема, окружавшего последний приют Магнуса Красного, уже плавали осколки хрустального стекла. Оставшиеся в живых жители Тизки, избежавшие ярости захватчиков, укрылись внутри пирамиды. То были остатки великого рода ученых, который не только пережил Древнюю Ночь, но и продолжал развиваться.

Бронированные машины крушили гусеницами статуи и упавшие деревья, а их орудия были направлены на огромную пирамиду за линией фронта. Воины сошлись в рукопашной схватке, так что было невозможно произвести точный выстрел, и потому артиллеристы сосредоточили свои усилия на уничтожении убежища примарха. Пирамида Фотепа мерцала в исчезающем свете дня, ее серебряные башни и сверкающие поверхности окутывало зловещее внутреннее сияние. Взрывы один за другим вспыхивали над величественным Крестом Жизни[101], выгравированным на боковой поверхности пирамиды, и выбивали фонтаны осколков.

Ариман знал, что их конец близок. В живых из целого Легиона осталось меньше пятнадцати сотен Астартес. С такими силами можно было покорять планеты и подавлять восстания, охватившие миры, но противостояние втрое превосходящим силам противника, да еще с примархом во главе, означало скорое и неминуемое поражение.

Этот бой знаменовал собой конец обоих Легионов, но Ариман не мог без борьбы позволить этим варварам уничтожить его мир, как не мог изменить прошлое. Король Волков зажег костры из бесценных произведений науки, а бездумными взмахами покрытого инеем клинка уничтожал уникальные артефакты, подобных которым не существовало во всей Галактике.

Такое невежество и беспечная страсть к разрушению не могли оставаться безнаказанными.

— Я же говорил, что ты рассуждаешь чересчур оптимистично, — сказал Хатхор Маат, пронзая хекой шею потерявшего шлем Космического Волка.

Из прорванной артерии брызнула кровь, и Хатхор Маат прикончил противника выстрелом из болтера в голову.

— Я почти не ошибся, — отозвался Ариман.

Он уже примирился с близостью смерти, и мысли стали несколько рассеянными. В последние, как он считал, мгновения своей жизни он гадал, что стало с Лемюэлем и его товарищами-летописцами. Ариман не видел Лемюэля после смерти Каллисты Эриды и надеялся, что летописцы могли выжить, хотя и сознавал, что, скорее всего, они погибли. Эта мысль его опечалила, но если сражение могло его чему-то научить, то только тому, что сожаления бесполезны. Значение имело только будущее, а оно могло быть определено лишь путем приобретения знаний. Аримана сильно огорчал тот факт, что ему никогда не представится возможность восстановить то, что утрачено на Просперо.

Волк с безумным визгом прыгнул на Аримана, и он сбил его выстрелом в голову. Зверь рухнул у его ног, и он невольно содрогнулся: перед ним было не животное, а существо, одетое в подобие бронекостюма, словно тело Астартес трансформировалось в адское отродье.

— Великий Океан, а это еще что такое?! — вскричал Хатхор Маат, когда на них набросились еще несколько ужасных помесей человека и волка.

Ариман вспомнил слова, некогда сказанные ему Охтхере Судьбостроителем, и внимательнее присмотрелся к волко-людям, с воем бросавшимся в атаку.

— Вульфены! — крикнул он, выпуская по группе ужасных созданий болтерную очередь.

— И они еще смеют называть нас чудовищами! — воскликнул Хатхор Маат.

Когда-то вульфены были Астартес, но их поразило страшное бедствие. Лица превратились в звериные морды, но в глубине желтых глаз остались проблески разума. Все тело покрылось густой шерстью, однако челюсти не вытянулись вперед, как у волков. Плоды оружейных технологий были в их руках бесполезны, и единственным оружием этих жестоких убийц стали острые как бритвы когти и клыки.

Свалить таких чудовищ можно было лишь самыми точными выстрелами, а остальные раны, даже такие, которые могли оказаться смертельными для Астартес, они просто не замечали. Когти вульфенов без труда рвали пластины брони, а их клыки были не менее опасны, чем любой силовой клинок. С такой целенаправленной свирепостью Тысяче Сынов еще не приходилось сталкиваться, и они попятились от невиданного ужаса, шокированные тем, что Космические Волки осмелились использовать этих омерзительных выродков.