Набралось целых десять художников, причём это были лучшие, ну или, по крайней мере, одни из лучших в Европе. Алесандро Воротари приехал с женой и тремя детьми, Белизарио Коренцио тоже с женой, двумя взрослыми сыновьями и их жёнами и даже семью внуками, целый клан. Орсола Каччи перебралась в Вершилово с женихом Алесандро Тоцци, который был неплохим скульптором. Сейчас он сидел в зале рядом с архитекторами. Архитекторов было двое: Трофим Шарутин и Карло Модерна.

В следующем ряду сидели резчики по дереву. Двое были своими: Фома Андронов и Сидор Щегол. С ними рядом пристроился и багетный мастер из Антверпена Карл ван Зоон с двумя сыновьями. Голландцам до мастерства Сидора или Фомы было далековато, но пообщавшись с ними, Пожарский понял, эта семейка желает и может учиться.

Чуть правее резчиков устроилась группка стеклодувов. Трое молодых парней Семён Карпов, Александр Ковригин и Парамон Суровых ещё конечно до мастерства муранцев не дотягивали, но бывшие кузнецы не боялись экспериментировать, а теперь и Пётр им поможет, вспомнит, все, что делали в Гусь‑Хрустальном, и что видел по телевизору и в магазинах. Обгоним и перегоним.

На следующем ряду сидела гордость Вершилова, мастера по фарфору, во главе с Андрейкой Лукиным и Семёном Силиным. Всего мастеров кроме этих двоих было четверо, в том числе и отец Андрейки Трофим Лукин. На обратной дороге с Миасса Пётр вспоминал, чего ещё можно из фарфора понаделать и пытался делать эскизы. Теперь эти почеркушки, обработанные Рубенсом и Прилукиным дошли до мастеров и работа закипела. Бедные китайцы, скоро они разорятся. Наш фарфор и красивее и ближе. А ещё начали делать костяной фарфор, пока брака много, но научимся.

За гончарами расположилась чешская диаспора ювелиров. По приглашению Лукаша Донича из Праги, охваченной войной, перебрались пять ювелиров. Работы по изготовлению ручек и чернильниц непроливаек хватило на всех, спрос пока превышал предложение. Чехи привезли с собой жён и детей, а также приличное количество прислуги. Вершилово строиться не успевало. Только разберутся с одной партией переселенцев, как прикатывает следующая.

Нужно будет на днях перепись населения устроить. А ещё срочно нужно строить вторую школу. Ученики уже на головах друг у друга сидели. Правда, это всё первый класс. Во втором было поменьше народу. В классы записывали не по возрасту, а по знаниям. Во второй попадали только те, кто освоил программу первого и хорошо говорил на русском. В третьем пока было всего двадцать человек. Те, кто начал учиться ещё два года назад и успешно сдал экзамен за второй класс.

Дальше уже сидели ученики и подмастерья. Отдельно кучковались семнадцать учеников Рубенса. Из них уже десяток точно и сами были мастерами. Причём каждый выбрал свою нишу. Были любители расписывать подносы. Один стал настоящим асом Гжели. Его синие узоры были на голову выше остальных. Пётр даже разрешил Якобсу де Йонгу ставить на обороте изделия рядом со словами "Пурецкая волость" своё имя. Растут "русские" мастера.

Ученики Прилукина тоже набрались у голландцев новых приёмов и теперь отличались от себя самих двухлетней давности как солнце от свечки. Они уже не боялись отступить от канона и рисовали (писали) не хуже самих голландцев.

На галёрке расположились несколько десятков русских парнишек. Там были, и начинающие художники и резчики по дереву и ювелиры и кого там только не было. Вот эти через несколько лет, когда подрастут и наберутся умения, и будут цветом русского искусства.

‑ Здравствуйте, мастера, ‑ начал Пётр Дмитриевич, видя, что народ уже собрался и начал перешёптываться, ‑ Сегодня мы с вами открываем, наконец, Академию Искусств. Думаю, у вас не будет возражений, если первым Президентом Академии Искусств станет голландский живописец и русский дворянин Пётр Рубенс. Давайте поаплодируем ему и попросим подняться на трибуну и сесть рядом со мною.

Народ радостно приветствовал своего собрата по искусству. Рубенс повернулся, степенно поклонился публике и взошёл на трибуну. Здесь он ещё раз поклонился и сел рядом с Пожарским.

‑ Продолжим. В Академии сорок классов. Я думаю, что десять классов на втором этаже отдадим живописцам, что сидят в первом ряду. Остальные классы разделит уже господин Президент. Только имейте в виду, что стены должны быть как можно быстрее расписаны. Мы сейчас готовим паркет, а его нужно постелить после окончания росписи стен и потолков. Каждый из вас, господа художники, привёз с собой картины и скульптуры, думаю, их можно установить в актовом зале и коридорах. Они останутся за вами, или продайте их мне. Если кто‑то захочет вернуться в Европу, то сможет свободно забрать свои произведения. Ну, вот, у меня всё, позвольте предоставить слово нашему Президенту.

Афанасий Иванович Афанасьев керосиновые лампы в своей молодости застал, у них в посёлке часто вырубался свет, и керосинка была в каждой семье. Да и потом на дачу ему дети нашли и подарили. Вот в детстве бывший генерал не замечал или забылось уже, но воспоминаний о противном запахе керосина не было. А на даче Афанасий Иванович несколько раз зажигал подарок, когда грозой повреждало линию электропередачи, но быстро это прекращал. Лампа пахла керосином. Интересно, а чем ещё должна пахнуть керосиновая лампа, цветами что ли. Это с одной стороны.

С другой стороны весь мир более ста лет пользовался этими самыми лампами и не жужжал. Так что придётся её изобретать, пока не опередили. Афанасий Иванович помнил, что вместо керосина можно и лампадное масло заливать, но тогда горит менее ярко эта конструкция и быстро расходуется фитиль. Ещё, когда приезжали сыновья с внуками и готовили шашлыки, то разжигали угли какой‑то жидкостью, и она приятно пахла парафином, может если свечку восковую растворить в бензине или керосине, то запаха будет меньше. Нужно попробовать. Не хватает самой малости, нет ни лампы, ни бензина, ни керосина. Вот свечки есть. За два лета его бортники развернулись. Сейчас в Вершилово и его окрестностях стояло уже более пятисот ульев. Особенно дело продвинулось в этом году, когда и народ уже пообвык, да плюс Пётр доктора недоучку Генриха Тамма с женой Изольдой подключил. Молодец "немец", сначала сам всё выспрашивал у бортников, а потом их же, и учить начал. Пётр его недописанную пока книгу прочитал и, сделав несколько замечаний, наградил двадцатью рублями. Верной дорогой идёте товарищи.

Начинать надо всё‑таки с перегонки нефти. Набралось её уже сто двадцать бочек. Это пожароопасное вещество занимало на берегу Волги целый здоровущий сарай. Нужно было строить перегонный заводик. Кузнецы сварили вместе четыре ствола от пришедших в негодность мушкетов и свернули из получившейся пятиметровой трубки спираль. Из меди колокольные мастера отлили котёл с плотно закрывающейся крышкой и бочку для воды, куда змеевик и поместили. С помощью ещё двух стволов бывших в употреблении всё это соединили. Теперь можно попробовать.

Первым пойдёт, конечно, бензин, его нужно собрать и куда‑то деть. Только это не важно сейчас. Важно, как узнать, когда перестанет капать бензин и начнёт капать керосин, а потом когда начнёт капать соляра. Вопрос.

Память ничего не подсказывала. Да даже если бы он и помнил эти градусы, то где взять градусник. Над ним доктор Рэ только начал биться. И он будет на спирту, то есть нужные двести с лишним градусов не покажет.

Решили сначала ограничиться сотней с небольшим градусами. Это легко, помести котёл с нефтью в большой котёл с водой сильно солёной и кипяти.

Перегнали так несколько бочек с Сидором Громовым, парнишкой пятнадцати лет. Ровесником. Сидор был парнем смышлёным, и все слова княжича хватал на лету. Его Пётр и хотел в будущем сделать главным нефтепереработчиком.

После того как бензин перестал капать взвесили, что получилось. Из двухсот килограмм получили двадцать. Много это или мало? Убрали котёл с водой и разожгли под котлом с нефтью огонь. Решили ещё двадцать килограмм считать бензином. Получили эти двадцать килограмм, сравнили два бензина. Блин, бензин как бензин. Слили всё вместе.