– Господин посол, вы говорите по‑немецки? – опять на своём немецком пристал к послу Пётр. Очень не хотелось ему, чтобы думцы поняли разговор.

– Да, конечно, – выпятил грудку тощий носатый швед.

– Тогда, давайте разбираться. Вы сейчас обвинили в предательстве императора Михаила Фёдоровича. Это оскорбление главы государства. А, значит, это объявление войны. Хорошо. Вы смелый человек. Но может ваша смелость от незнания фактов. Факты же таковы. В Пскове сейчас стоит русская армия из пяти тысяч стрельцов и дворянской конницы. Воеводой у них князь Одоевский, тот самый, что осенью дважды разбил поляков под Смоленском. Дальше. В Себеже и Невели стоит семитысячное войско моего отца князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Эти войска только что взяли приступом шесть городов, в том числе Полоцк. В Москве стоит мой полк, и за две недели я буду в Нарве. Готова сейчас разбитая под Ригой ваша армия встретиться с почти тринадцатью тысячами регулярного войска, а не ополчения. Того войска, что взяло у ляхов тринадцать городов считая Полоцк, Витебск Смоленск и Чернигов. Через месяц мы возьмём Ревель и Выборг. Ещё через месяц вся Лифляндия и Финляндия будут вотчинами вот этих бояр. Что скажите, господин посол? – Пётр подошёл поближе и сверху вниз жёг глазами щуплого.

– Но как войска гетмана Радзивилла оказались под Псковом? – упёртый малый, или дурак.

– Вы ведь предлагали коменданту Риги сдать город и выйти с оружием? Вот и мы предложили. На Витебск ему идти было нельзя, там было моё войско, на Полоцк тоже, там войско отца. На юго‑западе гуляли по Червонной Руси крымские татары. Слышали, наверное, что они сожгли десятки церквей и деревень. Оставался путь на северо‑запад, вот он туда и пошёл. Ну, а что он вас разбил, так надо, перед тем как в драку лезть, учиться воевать. Гетман Радзивилл вас уже несколько раз громил. Ну, и шут с ним, что мы будем делать с оскорблением императора?

– Я не хотел ни кого оскорблять, я только высказал претензии моего короля.

Ну, вот и завиляли.

– Теперь, наверное, уже поздно. Дума и Государь оскорбления выслушали и сейчас пока мы с вами разговариваем, думают, что сначала сделать, захватить Нарву или Ревель. Я предлагаю, сказать вам дорогой посол…, а как вас звать?

– Гуго фон Линденберг!

– Так вот, дорогой Гуго, я предлагаю вам извиниться и сказать, что это толмач напутал с переводом. Русские народ мирный, поверят. А вы подумайте вот над чем. Через два года перемирие закончится, и мы можем с вами снова напасть на Речь Посполитую и договориться заранее, что не останавливаться пока Краков не займём. Или мы можем договориться с Польшей и напасть на вас. Мне, например, не нравится, что по Столбовому договору вы лишили нас большого куска нашей земли. Я лично выбрал бы объединение с Речью Посполитою. Но решать будет Дума, которую вы сейчас оскорбили. И последнее, мы недавно заключили договор о дружбе и взаимопомощи с католической Францией, и Людовик, их король, с удовольствием поможет нам в борьбе с протестантами. А ещё есть некто Валленштейн и я, как самый богатый в мире человек, легко дам ему тысяч двести талеров, чтобы он развернулся в вашу сторону. Ему очень не нравятся протестанты. Он их тысячами сжигает. Мой вам совет, отдайте Ям, как и договаривались, извинитесь и заключайте быстрее с императором договор о войне через два года, а то Радзивилл уже предлагал, – Пётр "мило" улыбнулся послу и ушёл в свой уголок.

– Ваше Императорское Величество, прошу меня простить, это всё мой толмач перепутал, Шведское королевство выполнит свои обязательства и вернёт Руси крепость Ям с прилегающими землями. Мой король надеется на дальнейшее сотрудничество наших великих держав.

Ну, вот, а понтов‑то было. Но зло затаят. Да и хорошо. Всё равно следующую войну надо вести с ляхами против шведов, нужен выход к Балтийскому морю.

Потом ещё на следующий день пришлось царю и патриарху рассказывать, о чём он шептался с послом. А ещё на следующий день был пир в честь воинов вернувших державе исконные земли. И только после него Пётр и поехал домой.

Дуняша Фомина погладила рукой округлившийся животик и решительно толкнула дверь Академии наук. Академиком Дуняша конечно не была. Она недавно закончила трёхгодичную вечернюю школу для взрослых и свободно умела читать, писать и складывать числа, даже таблицу умножения выучила. Ещё в школе преподавали географию и начала медицины. Уроки географии, когда находился в Вершилово, вёл сам "Петюнюшка", а когда его не было немецкий астроном Иоганн Кеплер.

Шла Дуняша в Академию не учиться. Её там ждала "комиссия". Фомина решила расширять своё производство и ставить каменную фабрику на берегу Волги с водяным колесом и двумя ветряками. Водяное‑то колесо ведь только летом работает, а ветряки крутятся круглый год, правда, если ветер есть. На случай же безветрия зимой имелся привод и от пары шагающих по кругу коней.

Дуняша была на шестом месяце беременности, и ребёночек был не простой.

Началось с того, что первого сентября её позвали к князю Пожарскому. Фомина возилась в это время с рецептом шоколадного масла и думала, что Пётр Дмитриевич вызывает её из‑за него. А тот с порога выдал.

– Решил я, Дуняша, дать тебе волю. Теперь ты свободна и можешь идти на все четыре стороны.

У Дуни всё поплыло перед глазами, Петюнюшка прогоняет её. Что же такого она сделала, что заслужила его немилость. Дуняша бросилась князю в ноги и стала умолять не прогонять её и целовать его ноженьки.

– Не выгоняй меня князь батюшка, всё, что хочешь, для тебя сделаю, только не выгоняй! – ревела Дуняша.

Пётр поднял её на ноги, а она всё продолжала взахлёб реветь и покрывать его поцелуями. Неожиданно губы их встретились. Всё остальное случилось само собой. Через полчаса одеваясь, Дуняша, вдруг вспомнила, зачем её позвал Пожарский и опять ударилась в слёзы.

– Что же я такого наделала Петюнюшка, что ты меня гонишь?

– Да не гоню я тебя, вольную тебе даю, чтобы ты не была в крепости и не зависела ни от кого.

– Дак, я хочу от тебя зависеть, князь батюшка, – опять полезла к нему с поцелуями Дуняша.

– А если меня убьют на войне, что тогда с тобой будет, ведь мой отец это не я.

Дуняша представила, что её Петюнюшку убьют и снова принялась реветь. Князь опять стал её утешать, и опять всё закончилось только через полчаса. После этого князь обругал Дуню "дурочкой" и выпроводил, сказав, что передумал он ей вольную давать. Фомина домой летела как на крыльях. Князюшка больше никуда её не гонит. После этого она не допускала до себя мужа до тех пор, пока не убедилась, что месячные не пришли в срок, а уж после этого мужу и подавно отказывала. У них было всего двое детей, и уже пять лет она не могла забеременеть. Так что, надо поберечься. Фомин поворчал, но её понял и старался больше к жене не приставать.

Дуняша была уверенна, что ребёнок от Петюнюшки и что родится обязательно мальчик, которого она Петрушей и назовёт, даже если по святцам и другое имя выйдет.

В большом зале прямо за входной дверью Фомину встретил охранник. Дуняша его знала, это был один из стрельцов, что первыми приехали в Вершилово с князем Пожарским. На груди у охранника блестели целых три медали и за освоение Урала и за погром шведов и за меткую стрельбу. Звали стрельца Тихон. Он во время битвы со шведами получил ранение в ногу, и рана долго не заживала, из‑за чего его и не взяли в поход на ляхов.

– Как нога, Тихон? – спросила стрельца Фомина.

– Вчера доктор ван Бодль снял повязку и сказал, что всё, рана затянулась и можно через месяц начинать тренировки, – просиял переживавший своё увечье Тихон.

– Ну и, слава богу, – перекрестилась Дуняша.

В кабинете Симона Стивена её ждали. Народу было столько, что просторное помещение казалось маленьким. Там был архитектор Трофим Шарутин, сам Симон Стивен, ещё один немец Вильгельм Шиккард и Вацлав Крчмар с Онисимом Петровичем Зотовым. Кроме них был ещё и недавно приехавший француз, но как его звать Дуня не знала. Ей показали рисунки её новой фабрики. Красота. Двухэтажное здание из красного кирпича с встроенными в него по краям двумя ветряками и даже с колоннами витыми тоже из кирпича при входе. И самое главное, на передней стене – мозаика из стекла со зверушками, что нарисованы на горшках с маслом. Там и белочка, и птица доктор, что нарисована на лечебном масле и ёжик, отнимающий гроздь орехов у бурундучка. Был и персонаж, что нарисован на новом шоколадном масле. Князь Пожарский назвал эту придуманную им зверушку "чебурашкой". У зверька была весёлая мордочка и большие уши. Шоколадного масла Дуня выпускала не много. И только в специально изготовленных фарфоровых шкатулочках, на которых было всего три разновидности рисунков. Были шкатулочки с портретом жены князя Марией Владимировной Пожарской, были с видом Московского Кремля и вот с изображением "чебурашки". Масло стоило огромных денег, но желающие купить этот товар купцы постоянно устраивали из‑за него драки с вырыванием друг дружке бород.