Папа Урбан VIII стоял перед тремя огромными сундуками и всё не решался дать команду их открыть. Сундуки привезли из Пурецкой волости. С ними не было сопроводительного письма. Скорее всего, предположил Урбан, письмо внутри. Значит, отправитель хотел, чтобы папа сначала увидел сами подарки, а уже потом прочёл письмо. То есть, в письме будет просьба, а это плата за то, чтобы он, Урбан, в этой просьбе не отказал. Хитро. Ну, а что ещё можно ожидать от этих ортодоксов. Хотя. "Пурецкая волость" – это словосочетание сейчас в мире не знают только нищие да слепые. Она, эта волость, появилась из ниоткуда четыре года назад, а сейчас все деньги Европы текут туда потоком. И конца этому нет. Только приобретаешь одну диковину из этой волости, как тут же появляется следующая, ещё лучше и ещё удивительней. Причём, если бы это были произведения искусства, то это можно было бы объяснить переселением в Пурецкую волость лучших художников Европы. Только ведь, нет. Карандаши никак не связаны с художниками. Это вообще какое‑то чудо, как в дереве проделали такое маленькое отверстие и вставили туда грифель. А из чего сделаны грифели цветных карандашей? А из чего сделана стирательная резинка?

Но и этим не ограничиваются диковины из варварской Московии. Средство от цинги в бутылках, само средство уже чудо, ведь оно и в самом деле не даёт морякам заболеть цингой, но оно разлито в бутылки, которые не могут изготовить лучшие муранские мастера. Да, в Московию перебралось несколько докторов, но почему же они не изобретали это средство здесь, в Европе. И ведь ни один мастер из Мурано в Пурецкую волость не перебирался, да и не нужны они там, ни зеркал такого качества, ни бутылок, ни шестигранной смальты, ни оконных стёкол такой чистоты и размеров, ничего этого муранские мастера не умеют делать. Их и не приглашают в волшебный город Вершилово.

Клан Берберини славился своим пристрастием к выдающимся произведениям искусства. Картины Микеланджело и Рафаэля украшали залы дворца дяди папы Урбана VIII протонотария папского престола Франческо Барберини. Дядя практически заменил трёхлетнему Маффео отца, когда внезапно скончался его настоящий отец Антонио Барберини. Мать Маффео Камилла Барбадора перевезла трёхлетнего мальчика из Флоренции в Рим. Вот во дворце сначала кардинала, а потом и протонотария, будущий папа и воспитывался среди огромного количества произведений искусства.

В 1589 году будущий глава Рима получил юридическое образование в университете в Пизе. В 1601 году Маффео отправился папским нунцием в Париж, где пополнил коллекцию дяди картинами французских и голландских художников. В 1604 году карьера забросила будущего папу в Назарет, в качестве титулярного архиепископа, и там Маффео скупал античные скульптуры и украшения. Но неожиданно отдал богу душу его воспитатель и источник средств протонотарий папского престола Франческо Барберини, и сорокалетний наследник был вынужден переехать в Рим. Наследства хватило на то, чтобы он купил себе дворец. В этот дворец наследник и перевёз огромное собрание произведений искусства, доставшееся от дяди. А затем продолжил пополнять коллекцию.

Сейчас, только что выбранному папе Урбану VIII, исполнилось пятьдесят пять лет. Из огромного зеркала, что привезли недавно из Московии, на папу смотрел не старый ещё высокий стройный черноволосый человек с чуть тронутыми сединой висками. Белый дым возвестил об избрании нового главы католиков во всём мире только три дня назад и вот он стоит перед тремя огромными сундуками и не решается дать команду своему доверенному слуге Клаудио, что сопровождал его бессменно во всех переездах уже двадцать два года.

Сундуки были покрыты искусной резьбой с растительным орнаментом и чудесными птицами. Они сами по себе были произведениями искусства. Что же они скрывали? И что это принесёт Риму и лично ему – Урбану VIII? Почему‑то не верилось в бескорыстные подарки этих ортодоксов. Ладно, чему быть, того не миновать.

– Клаудио, открывай сундуки.

– Я пробовал, ваше Святейшество, у меня не получилось, – сознался слуга.

– Вот как? – папа подошёл к сундукам и сам попытался приподнять крышку на одном из них. Ничего. Сундук был заперт.

– Письма точно не было? – он не повернулся к слуге, продолжал рассматривать крышку одного из сундуков.

– Нет, ваше Святейшество.

Урбан был кем угодно, только не дураком. Если нет ключа, да и самой замочной скважины, то значит, существует скрытный механизм, какая‑то деталь, при нажатии на которую сундук откроется. Что ж, "Пурецкая волость", а чего он хотел? Они и здесь загадали ему загадку.

Прошло полчаса, они с Клаудио нажимали на все завитушки резьбы, но всегда с одинаковым результатом. Крышка не открывалась. Папа в изнеможении сел на сундук и послал слугу за плотником. Когда сломают крышку на одном сундуке, то станет понятен секрет замка. Сидеть было неудобно, мешала резьба. Урбан приподнялся с сундука и о чудо, крышка стала медленно открываться, и раздались чудесные звуки серебряных колокольчиков, исполняющих незнакомую, но притягательную мелодию, хотелось даже пуститься вприсядку под неё. Проклятые ортодоксы. Оказывается, всё просто, нужно сильно нажать на крышку сундука сверху. При закрывании явно слышался щелчок. Что ж, замок был необычным. А есть в Пурецкой волости обычные вещи?

В сундуках было три вазы из полупрозрачного фарфора, такого же, как и тот, из которого сделаны коробочки или шкатулочки для карандашей. И на всех трёх вазах высотою почти в четыре римских фута, ну, может без нескольких унций, была одна и та же картина. Волхвы приносили свои дары. Что ж, десятки художников пытались изобразить этот момент. Были хорошие художники, были плохие, были даже и великие. Картины были большие и маленькие, были огромные. Все они были грубыми кустарными поделками по сравнению с тем, что открылось взору папы, когда все три вазы вынули из сундуков. Момент на картинах, которые были на вазах, был один, но художники как бы смотрели с разных сторон, и создавалось ощущение, что ты находишься в самом центре этого действа. До такого ещё никто не додумался. Да, до этого и нельзя было додуматься. Нужно по‑другому думать. Картины, понятно, были не нарисованы на вазах, а как‑то нанесены внутри их. Ну, это Урбан уже видел. Видел, не значит, привык и понял. Это было чудо. Нельзя привыкнуть к чуду.

Трём этим вазам не было цены. Их просто никто не сможет купить. Таких денег нет даже у него. Таких денег нет ни у одного монарха. Да и не найдётся дурака, согласившегося бы продать это чудо. Можно часами стоять посреди этих ваз и любоваться ими, открывая каждый раз что‑то новое. Мастера, работавшие над ними, были разные. Разными были манеры письма. Одну точно выполнил Рубенс. Во дворце Урбана VIII было несколько картин этого великого голландца, их трудно спутать с творениями других живописцев. Вторую вазу расписал кто‑то из учеников Рубенса, скорее всего, ван Дейк. Над третьей вазой работал, несомненно, Алесандро Воротари. Его манеру письма тоже трудно спутать с кем либо. Чёрт побери, перекрестился папа, все лучшие художники мира сейчас в этой "Пурецкой волости".

– Читай письмо, Клаудио, – оторвался от созерцания этого рукотворного чуда Урбан.

– Там ещё есть маленькая шкатулка, – кашлянув, доложил старый слуга.

– Давай её сюда, – нетерпеливо потребовал папа.

В шкатулочке из непонятного материала, похожего на янтарь (эбонит) были три монеты. На одной был изображён Собор Святого Петра. Монета была из золота, а крыша собора, из необычным образом огранённых жёлтых драгоценных камней, скорее всего, цитринов. Монета была в 100 экю. Вторая монета была чуть больше первой, и на ней был Российский император Михаил Фёдорович с синими сапфирами в глазницах. Текст был на кириллице и единственное, что понял Урбан, это то, что монета в 100 рублей. Название денег Московии сейчас знал каждый богатый человек в Европе. Третья монета была одного размера с первой и тоже в 100 экю. На ней был изображён римский орёл с изумрудами в глазах.