Хуже всего, что собрались представители четырёх национальностей: русские, французы, немцы и голландцы. Приходилось подолгу переводить с одного языка на другой. Один Стивен за год неплохо освоил русский, да Пётр Дмитриевич знал немецкий. Ну и половина владела латынью. Бардак, одним словом. Надо награду учредить за быстрое и качественное освоение "великого и могучего" русского языка.

Одну из главных ошибок Ле Буржуа поняли почти сразу, надо полку, из которой высекают искру делать из максимально твёрдой стали, но все же не из чугуна. Но это не главная проблема, главная, конечно, пружина. Нужно однородное железо, нужно волочение проволоки и нужен процесс цементации. Всего‑то.

Ладно. Переплавлять сталь в горшках с добавлением битого стекла и известняка уже в Вершилово научились. С волочением тоже ничего сложного, проволоку на кольчуги делали и сотни лет назад. Тут свои пять копеек вставил и Бекман. Оказывается, что если при волочении использовать в качестве смазки человеческую мочу, то проволока получается гораздо более высокого качества.

Про процесс цементации Пожарский, что помнил из передач, по "волшебному ящику" рассказал. Нужно‑то всего лишь поместить деталь в угольный порошок и нагреть до определённой температуры. Осталось только подобрать эту температуру эмпирически и главное суметь удачный опыт повторить. Ну и ещё, конечно, важно время цементации. Пётр напрягал память и никак не мог ничего вспомнить про температуру.

Стоп. Сталь должна быть не жёлтой. Значит, где‑то в районе девятисот градусов. Пётр высказал это предположение и стал раздавать мастерам задания. Всем хватило. Нужно и станочек для навивки проволоки сделать и волочильный агрегат и как‑то упростить производство самого батарейного замка, использовать способ литья или штамповки. Самое сложное, цементация досталась русским, они с кузнецами общий язык быстрее найдут, правда, в качестве организатора опытов пришлось Исаака Бекмана к ним подключить.

Столько самых передовых людей и чтобы не смогли сделать простой замочек, да не может этого быть.

Настал черёд открывать и Академию Наук. Это здание построили чуть раньше Академии Искусств, но там внутренней отделкой занимались сами художники, а здесь пришлось благоустраивать их же силами, но в свободное от работы по облагораживанию собственного дома время. Сегодня было первое января. Здесь это был не праздник и не Новый год. Просто первый день месяца. Вот первого января 1621 года Академию Наук и открыли.

Народу в актовом зале было в разы меньше, чем при открытии первой Академии. Были, так сказать, первопроходцы Вершилова: астрономы Иоганн Кеплер, со своим помощником Яковом Барчем, и Симон Майр и математик и механик Симон Стивен, а так же доктор Антуан ван дер Бодль. Они сидели отдельно, как корифеи и просто успевшие сдружиться люди.

На следующем ряду сидели новички: астрономы: Исаак Бекман, отец и сын ван Лансберги Филипп и Яков, профессор Михаэль Мёстлин и изобретатель телескопа Захариас Янсен. Захариас сейчас больше времени уделял монетному двору, пытаясь вместе с Симоном Стивеном усовершенствовать процесс, но князь Пожарский, понимая значение в военном деле хорошей оптики, организовал для предприимчивого голландца целую мастерскую и приставил несколько парнишек для перенятия секретов изготовления качественных линз.

Дальше располагались химики. Их было чертовски мало, брат доктора ван дер Бодля Йозеф Марк ван Бодль и Жан Рэ. Пётр попросил их написать письма в Европу знакомым им химикам или алхимикам, но пока они ещё соберутся и приедут, а дел было невпроворот. К ним примкнул и аптекарь из Антверпена Патрик Янсен, сейчас занятый усовершенствованием получения качественного спирта из различных растений.

Совсем мало было докторов: Генрих Тамм, сейчас заканчивающий учебник по пчеловодству и сын ван Бодля Иоахим. К этим двоим, князь добавил только мать Кеплера травницу Катарину Кеплер. Местные травницы идти категорически отказались, как и переезжать в Академию.

‑ Травкам, чтобы они не испортились, особые условия нужны, и в каменном здании они храниться не будут, ‑ отрезали бабки.

Ну, и ладно. Пусть живут, как нравится. У нас, блин, демократия.

Скучковались отдельно ещё трое: Марен Мерсенн, пастер Виктор ван Бизе и его сын Антон. Эти были богословами и философами. Пока школьники Вершилова до изучения философии не доросли, но растут ведь, класса с пятого можно будет попытаться учить детей и этой науке. Пока же представители не православных конфессий выполняли обряды в наскоро оборудованном храме и учили своих "немецких" детей слову божию.

Последними по порядку, но далеко не последними по значимости были оружейники. Этих набралось прилично: Ян ван Рейн, Арнольд Тимме, Марен Ле Буржуа, Тихон Платонов и Пров Карпов с ними рядом пристроился и единственный пока токарь Тимоха Потапов.

Отдельно от корифеев в первом ряду устроился первый в мире селекционер и агроном Василий Петрович Полуяров, со своим помощником, Иваном Охлобыстиным.

Вот и все учёные. Не густо. Правда, Михаэль Мёстлин написал письмо Вильгельму Шиккарду уже давно, и скоро изобретатель арифмометра должен приехать, он же недавно позвал в Вершилово и других преподавателей из Тюбингенского университета. Кроме того нескольким французам недавно послал письма и Марен Мерсенн, но когда всё это ещё будет. Дорога в оба конца не близкая. Искали евреи в Баварии сына очкового мастера Иоганна Глаубера. Он, конечно ещё мальчишка, но здесь научиться химии ему будет проще, чем в любом другом месте на Земле. Ещё Иоахим Марк ван Бодль вспомнил про алхимика и доктора из Брюсселя Жана Баптиста ван Гельмонта, ему тоже отправили письмо с приглашением. Второго алхимика назвал так же младший ван Бодль. Им был придворный алхимик императора Фердинанда Иоганн фон Рихтгаузен, который на глазах у всего двора превратил ртуть в золото. Пожарский попросил евреев поузнавать и про этого персонажа. Понятно, что он просто получил амальгаму и выпарил ртуть, но человек ведь додумался до этого, значит, у него пытливый ум и он сможет помочь в изготовлении зеркал, к которым Пётр намеревался приступить осенью этого года.

В целом открытие прошло удачно. Первым президентом Академии почти единогласно выбрали Михаэля Мёстлина. И правильно. Кеплер и Симон Стивен, которых сначала тоже номинировали, и так работой по самые гланды загружены. Вот станет учёных побольше, и своих немного подрастим, тогда и задумаемся о втором президенте.

Михаэль Мёстлин ‑ президент Академии Наук, звучит, конечно, не плохо. Только вот Академии чего? Вершилова или Руси? Старый профессор как приехал в это Вершилово, так ни одного дня не прошло, когда действительность, его окружающая, не давала повода для удивления.

Ему выделили огромный тёплый двухэтажный дом и двух слуг. Женщина готовила еду и убиралась, а мужчина лет пятидесяти с заметной хромотой на правую ногу топил печи, ходил за водой и продуктами. Ещё за профессором закрепили здоровущего стрельца, который водил его три раза в день пить отвар к травницам и по утрам заставлял сначала просто проходить, а сейчас уже и пробегать трусцой две версты. После пробежки были ещё и приседания и наклоны, называлось это всё зарядка. Старый учёный чувствовал после этих издевательств себя паршиво и пожаловался доктору ван дер Бодлю, но тот заверил беднягу, что вскоре это пройдёт, и после этого Михаэль будет чувствовать себя гораздо лучше, а где‑нибудь через полгода начнётся и выздоровление.

‑ Но я не болен, ‑ пытался возмущаться профессор.

‑ Дорогой, Михаэль, вы серьёзно больны и болезнь называется старость, полностью вылечить вас не удастся, но значительно улучшить состояние попробуем.