Волновал княжича подьячий Пахом Сутормин, что был прислан царём вместе с рудознатцами. Вот откроют они все эти богатства, а как вернутся в Нижний, подьячий руки в ноги и к царю. Мол, богатств там видимо невидимо, нужно в казну всё забирать. Нет. Государство пусть богатеет. Чем больше денег в казне, тем проще будет с поляками и татарами крымскими разобраться, но Миасс Пётр хотел оставить за собой, уж больно тут всё компактно залегает. И главное не нужно глубоких шахт рыть. Технологии сейчас не те.

Убивать хорошего парня Пахома Сутормина тоже не хотелось. В чём он виноват? Но приглядевшись к нему, Пётр понял, что подкупить этого подьячего не удастся. Честолюбивый какой-то и не трус. Придя к такому выводу, княжич решил зайти с другой стороны. Двое рудознатцев, что приехали вместе с Суторминым были братьями. Фамилия у рудознатцев была самая, что ни на есть русская – Ивановы. Одного, что лет на пять постарше звали Фролом, а второго, помладше и побольше в габаритах, Семён. Братья приехали в Вершилово вместе с семьями. Были они родом из городишки Копорье, что по мирному, так называемому, Столбовому договору со шведами от 1617 года отошёл к этим самым шведам. Излазили братья с отцом весь Кольский полуостров и были хорошими специалистами. Оставаться под шведами Ивановы не захотели, схватили жён и детишек в охапку и двинулись в Москву. Там долго мыкались по чужим дворам, пока неожиданно не оказались востребованы Пётром Пожарским.

В Вершилово рудознатцы Ивановы получили по огромному, в их представлении, дому с двумя печами, топящимися по белому, и кучу всякой живности и коров и коз и кур и свиней и даже по лошади. Их обеспечили провизией и кормом для животных, их детей записали в школу, а старшую дочь Фрола отдали в ученицы к травницам. Если бы они рассказали обо всем, об этом в Москве, где мыкались захребетниками у дальних родственников, им бы никто не поверил. Более того, они ещё ничего не сделали, а им регулярно выплачивалось жалованье по рублю в месяц. Естественно каждый вечер в обоих домах рудознатцев читалась молитва с благодарностью князю батюшке.

Пётр подошёл к братьям на привале, на пятый день после великой баталии. Он как обычно осмотрел и перевязал раненых, выставил караулы и потом прошёл к костерку Ивановых.

– Ну, что господа рудознатцы, буквально через несколько дней начнётся ваша работа.

– Не сумлевайся, князь батюшка, ежели есть в той землице чего полезное, то сыщем, – пробасил младший Иванов.

– Не сумлевайся, кормилец, – поддержал его Фрол.

– Нравится ли вам в Вершилово? – начал издалека Пожарский.

– Так, то рай на земле, вечно будем бога молить о твоём здоровьице, – истово перекрестились оба.

– Там, куда мы добираемся, есть очень богатые залежи медной руды, ещё там не менее богатые залежи железной руды, не болотной, а настоящего магнетита, но это ерунда. Там вся долина реки просто слоем завалена золотом самородным, песком и самородками.

– Правда ли сие, уж больно на сказку похоже? – недоверчиво улыбнулся Фрол.

– Правда, господа, правда, но я хочу вас попросить, чтобы вы всех этих богатств не нашли, – Пётр оглядел враз притихших братьев.

– Зачем же ты, Пётр Дмитриевич, нас в таку даль волокёшь, – осторожно поинтересовался Семён.

– Мне нужен минерал, который называется "полевой шпат" или еврейский камень, слышали про такой?

– Как не слышали, есть этот камень близ Ладоги. Ломают его монаси и шведам продают.

– Вот. Это хорошо. Нам нужно его найти, наломать и принести к лодьям, да ещё и доплыть, потом до Нижнего Новгорода пока лёд не встал на реках, – объяснил рудознатцам политику партии Пожарский.

– А золото? Оно же в сотни раз дороже еврейского камня, – не понял этой политики Фрол.

– Золото подождёт, лежало тысячи лет и ещё один год подождёт. Я хочу делать фарфор, слышали про такой, китайцы вазы всякие делают.

– Как не слышать, он подороже золота будет, – понимающе кивнул Семён.

– Вот. Найдёте мне еврейский камень, и в Вершилово построим завод по производству фарфора и будут люди ещё богаче жить, а если найдёте минерал, из которого свинец делают, то сможем лучшее в мире стекло делать, зеркала в рост человека, сколько такое стоит? – ткнул пальцем в Семёна княжич.

– Думаю, у королей и царей только и найдётся денег на такое чудо, а неужто смогём таку вещь сробить? – выпучил глаза Фрол.

– Если найдёте эти два минерала, то легко. Вот и подумайте, зачем нам золото. Заберут всё в казну, а Вершилову от того ни какой пользы. На следующий год приедем и найдём то золото. Обещаю. Если же вы его или медь или железо случайно найдёте, то никому кроме меня не говорите. Договорились? – Пётр внимательно осмотрел рудознатцев.

– Князь батюшка ты нас обогрел, и домины со скотиной дал, детишек учишь, что мы твари неблагодарные. Поняли мы тебя, подьячий ничего не узнает, да и остальные людишки тоже, – за обоих ответил старший Иванов.

– Вот и договорились!

Симон Майр получил письмо.

Письмо было от его давнего друга, Антуана ван Бодля, настолько давнего, что Симон его уже и забыл. В письме сообщалось, что ему пересылают копию письма из Московии от маркиза Пожарского и просят проверить правдивость там изложенного. Письмо этого маркиза потрясло астронома и медика до глубины души. Он не спал и не ел, пока не переделал свой телескоп в "микроскоп". Утром он дождался солнца, набрал в луже, на улице, воды, и посмотрел на неё. И ничего не увидел. Но Майр не сдался, он сделал специальное приспособление, позволяющее отодвигать и приближать каплю к окуляру и на следующий день повторил опыт. А потом пошёл в лавку папаши Михеля и купил самого дорогого французского вина. Сел перед перевёрнутым телескопом и стакан за стаканом выпил весь кувшин, не чувствуя ни вкуса, ни аромата дорого вина. Эти маленькие животные были там. Капля воды просто кишела ими.

А на следующий день история с бутылкой французского вина повторилась. Ему пришло ещё одно письмо. Это было от Иоганна Кеплера. Придворный астролог сообщал в скупых строчках, что ему пришло письмо из Московии от маркиза Пожарского. И что Иоганн, воспользуется приглашением этого маркиза приехать к нему в "варварскую" Московию. Симон уже читал копию письма Пожарского и поэтому, отодвинув копию, которую прислал Кеплер, задумался. Всё же Иоганн был астроном, а не медик, что его могло заинтересовать в письме неизвестного маркиза. А потом Майр обратил внимание, что копия Кеплера значительно толще копии ван Бодля. Он взял её в руки и начал читать. Прочитав, он схватился за голову и пошёл снова к папаше Михелю. Письмо было не про мелких животных, а про астрономию.

На третий день Майр протрезвел и сел писать письма. Первое он написал в Антверпен ван Бодлю, что всё, что написано в письме маркиза, правда и даже про кусок дерьма под ёлкой и то, правда. Симон проделал этот опыт со своей служанкой. Второе было Кеплеру в Линц, в этом он рассказывал про первое письмо и удачный опыт по обнаружению мелких животных. Третье письмо было их общему с Кеплером учителю Михаэлю Мёстлину в Тюбингенский университет, здесь он просто приложил копию письма Кеплера, и копию письма ван Бодля, от себя добавив лишь, что проверил и нашёл в капле воды мелких тварей. Четвёртое было в Брюгге его другу, фламандскому математику Симону Стивену, первому определившему зависимость приливов от Луны и составивших точную таблицу высоты этих приливов в любом месте Земли. Стивену должно понравиться про силу притяжения между планетами.

Два дня ушло у Майра на это дело. А на третий он сел и задумался. Этот маркиз приглашал и его в неизвестно где находящиеся Вершилово, приглашал, правда, через Кеплера, а не напрямую. Ну, может, просто адреса не знал. Ехать или нет. Он уже не молод, а путешествие обещает быть долгим и тяжёлым. А ещё через день, прихватив только смену белья и несколько книг, он один, без семьи, отправился в Мюнхен, чтобы оттуда уже добираться до Линца. Жену и детей Майр пока не стал срывать с места. Только сказал, что если хорошо устроится, то пришлёт письмо и деньги. Тогда пусть Изольда продаёт дом, пакует вещи и едет в Московию. Все подробности он укажет письмом.