– Убивать не будем, постараемся, по крайней мере. А тати своими быть не могут, нет у разбойника национальности, – махнул рукой десятник.

Не получилось. Смоляне попались матёрые. В результате утренней схватки у смолян восемь убитых и десяток раненых, у вершиловцев трое раненых, один тяжело, стрельцу пулей от пищали раздробило руку. Силантий с Фомой обошли побоище и вздыхали оба. Не понятно, что делать дальше. Хоть убивай всех и тела закапывай. Не стали. Совесть не позволила своих убивать связанными. Оружие отобрали, коров и лошадей своих забрали, одной коровы не хватало, её, стало быть, вечером и жарили.

– За убитую корову мы у вас лошадь заберём, – сообщил связанному Осташкову Фома и его коня и увёл под уздцы.

Одного стрельца послали аккуратно проследить за смолянами, что те делать станут. Вот через два дня он и прискакал на взмыленном жеребце.

– Воевода Смоленска князь Юрий Андреевич Сицкий собирает сотню в поход на нас! – выпалил стрелец и голову в кадку с водой сунул, чуть всю не выпил.

Исаев махнул рукой. Как бы говоря, что этого и следовало ожидать.

– От сотни‑то отобьёмся. Только ведь это бунт уже. Полк пошлют.

– Когда выступают? – спросил у оторвавшегося, то кадки с водой стрельца Коровин.

– Через день и два дня на дорогу, часть пешая будет.

И вот теперь Силантий лежал в новом своём тереме, ещё полностью не законченном, лежал на лавке и умирал со стыда. Он провалил порученное задание, что будет с ним, Коровин не думал, думал, как исправить ситуацию. Князь Пётр Дмитриевич не раз повторял, что нет безвыходных положений, нужно просто подумать, как следует.

– Стоп, – подскочил с лавки Силантий, – А ведь воевода не единственная власть в Смоленской губернии, есть ещё Государев дьяк.

– Фома, готовьтесь к обороне, а я в Смоленск одвуконь метнусь, нужно с Государевым дьяком потолковать.

Государев дьяк вновь образованной Смоленской губернии Илья Трофимович Озеров сидел у себя в горнице и размышлял. Попал Озеров на это место незнамо как, до этого он был дьяком в Каменном приказе, помощником дьяка Игнатия Полозова – главы этого Приказа. Месяц назад вызвали его к Великому Государю, тот задал пару вопросов, про семейство, да желание поработать в Смоленске, и отправил указ на утверждение в Боярскую Думу. И вот уже две седмицы Илья Трофимович вникает в дела губернии.

Народу в Смоленске осталось совсем мало. Когда чуть больше десятка лет назад Сигизмунд осадил город, в нем было почти тысяча дворов, а когда город ляхи взяли, осталось смолян всего двести человек. С тех пор Смоленск был под ляхами, и русского народу шибко не прибавилось, а зимою Речь Посполитая город Руси вернула, и почти все жители ушли с войском польским. За те несколько месяцев, что Смоленск находился под властью Михаила Фёдоровича Романова, население достигло, может пяти сотен человек, из ближайших сёл, спалённых войною, кто пришёл, да немного старых исконных смолян вернулось. Одним словом – разор и запустение.

С мелкими городками по границе и того хуже – всё население одни стрельцы. Вот только в сёлах русские люди и остались. Илья Трофимович уже и не рад был, что согласился на эту должность. Торговли толком нет, производств тоже, а вот татей хоть отбавляй, и ляхи забредают пограбить и своих хватает. Да, Смоленская губерния это не Нижегородская с её Пурецкой волостью. Там вон и Государевы дьяки резко в гору идут. Фёдор Фёдорович Пронин князем стал и воеводой, а Акинфиев Трофим Силыч следующий дьяк Нижегородской губернии выбился в главы нового Дорожного Приказа. Сколько денег проходит через этот Приказ, и помыслить трудно. И не князя, какого поставили этим выгодным Приказом руководить, а дьяка. Чудеса.

– Илья Трофимович, там посетитель до вас, – заглянул в горницу подьячий, отрывая Озерова от дум важных.

Он хотел было послать просителя подальше и отобедать сначала, вон и солнце уже в зените, но передумал отчего‑то, скорее всего из‑за непонятного выражения на лице подьячего.

– Кто там? – потянулся Озеров.

– Управляющий князя Пожарского! – выпучив глаза, просипел помощник.

Вот так – так. Только он подумал о Пурецкой волости, а тут управляющий самого Пожарского к нему просится.

– Какого Пожарского? – решил не вспугнуть удачу Илья Трофимович.

– Петра Дмитриевича, – развеял его страх подьячий.

Дела. Что же это хозяину Пурецкой волости то него надо. Ну, пусть не самому хозяину, а только управляющему.

– Зови, – Илья Трофимович сел на лавку перед столом и, придав лицу озабоченное выражение, уткнулся в первую попавшуюся грамотку.

Через пять минут, выслушав то, что поведал ему этот молодой человек, озабоченное выражение лицу уже придавать не надо было. Озаботили его дальше и некуда. Озеров ни на секунду не усомнился в словах управляющего князя Пожарского, а вот что делать, пока не решил. Судьба решила улыбнуться ему всеми тридцатью двумя зубами?

– Говоришь, стекольный завод Пётр Дмитриевич в следующем годе собирается здесь ставить? – переспросил он, потея от волнения.

– Собирался, только татей тут много больно, – криво усмехнулся юноша.

– Ты, Силантий, тут пока посиди. Пойду я, попробую горю твоему помочь, да количество татей в губернии‑то поуменьшить, – Государев дьяк бочком выполз из‑за стола и скрылся за дверью.

Первым под руку попался подьячий Онисим Изотов, что доложил о просителе.

– Что дал управляющий? – схватил он его за грудки и притянул к себе, сверля глазами.

– Пять рублёв, – проблеял перепуганный помощник и показал золотую пятирублёвку новую.

– Зайди, верни и на коленях умаляй простить, мол, лукавый попутал, – бросил Илья Трофимович и полетел дальше, боясь, что удача всё же обманет.

Воевода был на дворе. Утром к Берёзовому ушла сотня стрельцов, тридцать человек конных и семьдесят пешцев, сейчас воевода готовил в подмогу ещё два десятка конных, в основном дворян с боевыми холопами.

– Юрий Андреевич, давай‑ка отойдём. Дело государственное у меня, – шёпотом сказал Озеров и, не оборачиваясь, пошёл к конюшням, где народу не было.

Князь насупился, но перечить не стал, пошёл за дьяком. Молод был князь Сицкий, едва три десятка стукнуло, а Озерову уже давно шестой шёл. Понятно он князь, но не успел ещё Юрий Андреевич заматереть и спеси набраться.

– Знаешь ли ты, князь, против кого сотню стрельцов послал? – зарычал на Сицкого Илья Трофимович, едва они остались одни.

Это было нарушением всех устоев, но Озеров сделал это умышленно, нужно было подавить в этом юнце любое возможное сопротивление.

– Против татей, на стрельцов наших напавших, – ни чего не понимая дёрнулся князь, освобождая рукав за который его схватил дьяк.

– Я знаю, кто твой отец. Андрей Васильевич Жекла Сицкий боярин и глава Поместного приказа. Большой человек. Только в этом деле он тебе не поможет. Связался ты, Юрий Андреевич, с тем, кто выше и тебя и отца твоего. Да не с одним связался, а с несколькими сразу и все выше.

– Что ты мелешь, – попытался выдернуть вновь рукав воевода.

– Товарищ твой Тихон Петрович Осташков напал на холопов и отнял у них коров и лошадей, а холопы эти с села Берёзовое принадлежат князю Петру Дмитриевичу Пожарскому меньшому, а до этого были холопами боярина Владимира Тимофеевича Долгорукого, он их в приданное дочери отдал, что за Петра Дмитриевича замуж вышла. Ты думаешь, почему те "тати" малым числом три десятка стрельцов твоих побили. Да, потому, что это вершиловские стрельцы, те самые, что зимою у ляхов шесть городов без единой пушки взяли, те самые, что горы трупов всегда за собою оставляют. А я ещё думал, кто это на московском тракте гору мертвяков седмицу назад уложил. Считай, нету у тебя уже этой сотни, князь. Перестреляют их вершиловцы. Готовь весь полк. Может и справишься. Только ведь через несколько дней гонец от Государя прискачет и спросит, не ты ли тот князь, что побил холопов Петра Дмитриевича, который половину всех податей казне даёт, да погубил героев войны с ляхами, да отобрал животину у людей друга патриарха Филарета. По тебе ли это дерево, Юрий Андреевич? – Озеров отпустил рукав Сицкого и укоризненно покачал головой, – Товарищ ли тебе тать и конокрад Осташков? Не знаю как ты, а я пошлю сейчас людей из Разбойного Приказа в железа его имать.