– Василий, – начал боярич, когда они зашли в его пустующую лавку, – Я сейчас буду тебе задавать вопросы, а ты просто отвечай, что думаешь, хорошо?

– Как скажешь, княжич, – вопрос настораживал.

– Если у отца светлые волосы и у матери светлые волосы, то какие волосы будут у ребёнка? – что за дурость этот пацан спрашивает.

– Понятно, светлые.

– Ответ неверный. Если у одного из дедушек или бабушек были, скажем, рыжие волосы, то ребёнок может родиться с рыжими волосами.

Уходить надо, решил Василий. Хотя, куда из своей лавки уйдёшь.

– Если вот моего коня спарить с обычной кобылой, какой жеребёнок будет?

– Побольше будет, чем обычный жеребец, но таким великаном не будет, – неуверенно ответил Полуяров.

– Ответ правильный. Но не до конца, я ведь про волосы не зря тебя спрашивал.

– Ты хочешь сказать Пётр Дмитриевич, что я должен был у тебя спросить, какие были родители у обоих лошадей, – понял Василий.

– Точно! Есть в Европе наука генетика, вот эти вопросы она и изучает, – соврал бывший генерал, не моргнув глазом, поди, проверь в этом медвежьем углу, есть уже генетика или нет. Мендель-то ещё через сто пятьдесят лет родится.

– И зачем мне это знать? – задал правильный вопрос бывший купец.

– А затем, Василий, что будем мы эту продажную девку империализма внедрять в наши Палестины, – поднял палец вверх чудной отрок.

Полуяров не понял ни слова из последнего возгласа княжича.

– По святым местам, что ль поедем? – помолчав немного, смотря прямо в глаза улыбающегося княжича, наконец, спросил купец.

– По каким святым местам? – теперь неподдельно изумился отрок.

– Ну, в Палестину, ко гробу господню, – перекрестился Василий.

Пожарский тоже перекрестился, убрал с губ улыбку и уже серьёзно начал.

– Смотри, Василий, я купил и пригнал с собой двадцать два дестриэ, все, сам понимаешь, жеребцы. Ещё с собой мы пригнали одного арабского скакуна и одну кобылку непонятных кровей, но тоже без арабских скакунов в родне не обошлось. И есть, сейчас розданные по дворам, около сотни лошадей самых разных пород и расцветок. Нужно будет начать их случать и обязательно записывать кого с кем, чтобы потом случайно с братьями или сёстрами не скрестить. И отбирать в следующем племенном стаде самых мощных и выносливых, что от дестриэ, и самых резвых, что от арабов. Ясна мысль.

– А с кем случать отобранных? Снова с дестриэ, но не с отцами, – понял купец.

– Всё, Василий, я тебя нанимаю, – просиял княжич, – Сначала положу пять рублёв в месяц, если всё у тебя будет получаться, то дальше посмотрим.

Это были огромные деньги для разорившегося купчика. Стрельцы, рискуя жизнями за год, столько получают, да и то всегда не вовремя.

– Благодарствую, княже! Только, что, мне одними конями заниматься.

– Нет, конечно, – обрадовал его Пожарский.

– Чем же ещё?

– Надо то же самое сделать с коровами и быками. Купить по всей губернии самых здоровых быков и самых молочных коров и так же начать их скрещивать. Коров раздать крестьянам отцовым, но проверять, чтобы содержали в чистоте и кормили досыта. Если увидишь, что корова в запустении, навоз, там неделями не убирают, вымя тёплой водой не промывают, сразу морду бей и мужику и жене его. Если второй раз попадутся, веди ко мне, будем уши отрезать, – пошутил княжич, но Василий принял это за чистую монету.

– Ещё нужно будет тоже самое проделать с козами, овцами и свиньями, – продолжал меж тем боярич.

– Княже, ведь не справиться мне, – поскучнел Василий.

– Тебе ведь не надо ходить и каждого козла на козочку затаскивать, – покачал головой Пожарский, – Тебе надо закупить хороших производителей и составить список кого с кем случать, а потом аж через полтора года проверить результат, что там за жеребёнок народился. Понятно. Крестьяне сами пусть случкой занимаются у них опыта побольше.

– Буду стараться, – снова воспрянул Полуяров.

– Это не всё, Василий. Это только животные. А ведь есть ещё озимые и яровые.

– Их-то как случать, – хохотнул купец.

– Как их случать, потом объясню, через пару лет. А пока слушай внимательно.

– Слушаю, княже.

– Растения, которые живут в одной местности, привыкают к погоде этой местности. Потому-то твоя затея с астраханской пшеничкой и не удалась. Но идея хорошая и мы займёмся ей через пару лет. А сейчас, чтобы увеличить урожайность нужно сделать следующее. Озимые уже посеяны, тут мы опоздали. Нужно закупить на рынке яровую рожь, пшеницу и ячмень в больших количествах, но так, чтобы паника не началась.

– Сделаем, – понятливо мотнул бородой купец.

– Потом нужно раздать эти будущие семена монашкам, что я привёз с собой из сгоревшего монастыря, и пусть они всю зиму это зерно перебирают. Выбрасывают мелкое и повреждённое, семена сорняков всяких, типа овсюга и другой травы. Потом, когда переберут на раз, нужно, чтобы перебрали ещё раз и выбрали самые большие зёрна. Про дестриэ помнишь, вот тут, то же самое, – заметив непонимание в глазах купца, пояснил Пётр.

– Это и есть генетика? – вспомнил слово Василий.

– Нет, брат. Это только селекция. Тоже наука европейская, только послабже генетики. А ты, кстати, знаешь, как пшеница опыляется?

– Чего?

– Зачем пчёлы с цветка на цветок летают?

– Знамо дело, мёд собирают, – фыркнул Полуяров.

– Точно. Но при этом они ещё и пыльцу жёлтенькую с одного цветка на другой переносят и если на цветок, скажем, яблони, пчела или шмель не сядут, то цветок этот отвалится и яблока не даст.

– Не может тово быть, пчелы на пшеницу не садятся.

– И опять правильно. Пшеницу, рожь и ячмень опыляет ветер. Ветер дует, колосья качаются, и пыльца перелетит с одного колоска на другой. И если когда пшеница цветёт, ветра не будет, то урожай будет меньше, колосья будут стоять пустые, – разошёлся княжич.

– И что же делать?

– Двое человек берут верёвку, становятся по бокам гряды и бегут с этой верёвкой натянутой, чтобы колосья шевелились, и так несколько раз, несколько дней.

– Не знаю, правда ли, но хитро придумано. А как думаешь, княже, какой урожай будет с тех перебранных зёрен?

– А какой обычно?

– Сам пять. Сам семь хороший урожай, не каждо лето бывает.

– Значит, с перебранными будет сам пятнадцать, – умножил на два в уме Пётр.

– Плохо это, – огорчился купец.

– Как так? – не понял княжич.

– Если у всех таки урожаи будут, цена на хлеб сильно упадёт. Крестьяне намучаются больше, а результат тот же.

– Приплыли. Подожди. Но это только у наших крестьян урожайность повысится, а остальные, как сажали овсюг, так его сажать и будут. И зерно они не переберут, выбирая самые большие, – развёл руками боярич.

– Думаешь, соседи не прознают?

– А ты им и не говори. И крестьянам, что за семенное зерно не говори, княжич прислал и велел сажать, и всё. И чтобы ни одно зёрнышко не вздумали на еду потратить, – погрозил Пётр пальцем.

На том и расстались пока.

Дуня Фомина сидела на крыльце своего нового дома и плакала. Плакала неудержимо, навзрыд. Справа от неё сидел и тоже плакал её старший сынок Коленька. Мальчик плакал потому, что плакала его мама. Он старался держаться, но получалось плохо, слёзы всё равно катились по щёкам и падали на мёрзлую землю. Было Коленьки полных пять годков, помощник уже. Слева так же в полный голос ревела двухлетняя Дашутка, младшая Дунина дочка. Мама плакала, маму обидели, вот Дашутка и плакала. Была у Дуни ещё одна дочка, ей бы сейчас исполнилось почти четыре годика, но боженька прибрал её в прошлом году. Простыла и сгорела буквально за неделю. Что ж, бог дал, бог взял.

Только сейчас Дуня плакала не с горя. Плакала с великой радости. Услышал господь их с мужем Тихоном молитвы, прислал доброго хозяина. Многие лета княжичу Петру Дмитриевичу Пожарскому. Только никто в Пурецкой волости теперь его так не величал. Разве подходит ангелу господню имя "княжич" или "Пётр Дмитриевич" или "Пожарский"? Нет, конечно. "Наш Петюнюшка", вот самое правильное имя для ангела.