Когда весной пришло время сеять, Василий раздал своим крестьянам перебранную рожь с пшеничкой и сам проследил, чтобы именно эти семена и посадили. А на следующий день к нему не свет ни заря пожаловала гостья. Женщина была не старая, но какая‑то поблёкшая. Она повисла на Василии и просила того не губить её горемычную. Агроном еле‑еле с помощью бабки Лукерьи, что вела его хозяйство, успокоил женщину раздел её и усадил в кресло. Женщина оказалось соседкой Полуярова, вдовой дворянина Истомина, Анной Игнатьевной.

Когда соседка успокоилась, то рассказала Полуярову свою историю. Муж её погиб позапрошлым годом под Москвой отражая последнюю попытку ляхов взять столицу Руси. А на следующий год утонул в речке и шестилетний единственный сын Истоминой. Именьице Истоминых было не малым, целых шесть дворов и находилось как раз рядом с вотчиною Полуярова. Женщина одна, пока муж воевал и потом, после его смерти, четыре года тащила хозяйство и кое‑как сводила концы с концами. Но тут появился Василий и построил своим крестьянам домины и роздал животину, последней каплей стала раздача крестьянам "полуяровки". Её крестьяне заявили, что если им хозяйка не выдаст на семена новую рожь с пшеничкой, то в Юрьев день они уйдут от неё к Полуярову или к Пожарскому.

Вот Анна Игнатьевна и пришла к Василию. Пока женщина пила чай, поданный бабкой Лукерьей, и рассказывала агроному свою историю, Полуяров успел хорошо разглядеть вдову. Без верхней одежды оказалось, что Анна ещё очень молода, и двадцати пяти лет нет. Кроме того соседка была красива, чёрные как смоль волосы, карие глаза, высокая грудь.

‑ Не расстраивайся, Анна Игнатьевна, дам я тебе пшенички и ржи на семена,‑ хотел утешить вдову Василий, но добился противоположного.

Истомина опять пустилась в причитания и слёзы. Полуяров поднял её, посадил на лавку и сев рядом, стал утешать женщину. А через час предложил ей выходить за него замуж. Вдова застеснялась и убежала. Василий сходил к отцу Матвею и попросил его быть его сватом. Так дело и сладилось. Через неделю уже и свадьбу сыграли. Василий раздал своим новым крестьянам зерна, купил коров и лошадей и заплатил Крчмару за строительство ещё шести домов. Вот тут и оказалось, что заработанные деньги и даже деньги, что княжич выдал в качестве премии за "полуяровку", целых двести рублей, кончились. Поднимать десять дворов оказалось далеко не дёшево. Спас староста вершиловский Коровин. На следующий день после свадьбы он заявился в терем Полуяровых с сундучком.

‑ Это, Василий Петрович, тебе Пётр Дмитриевич велел передать, коли ты без него женишься, ‑ сказал Коровин и открыл крышку сундучка, ‑ Тут двести рублёв серебром и кольца золотые тебе и невесте, а ещё серьги и колечко для жёнушки твоей.

За всеми этими делами семейными не забывал агроном и об новых культурах. Подсолнух и кукуруза были пересажены из "теплицы" на улицу, как только отцвела черёмуха, а для тыкв и кабачков были приготовлены тёплые грядки. Сначала насыпали навоза конского с травой, перемешали всё, водой залили, а сверху плодородной землицы с поймы Волги принесли. Картофель протяпали от сорняков и подокучили. Это тот, что клубнями посадили, а семенами посаженный только ещё третий листик дал в теплице. Помидоры и перцы тоже в теплице взошли и сейчас на летнем почти солнышке уверенно тянулись вверх. Лучше всех рос топинамбур, уже выше колена поднялся. Даст бог, вырастим и заморские овощи, порадуем Петра Дмитриевича к возвращению.

У новой крепости пришлось задержаться на два дня. Лес валили и доставляли брёвна для строительства с другого берега Белой. На левом была степь, насколько хватало видимости. Вместо заслуженного отдыха получился незаслуженный аврал. Нужно было рубить деревья, почти полкилометра тащить брёвна к воде, сбивать из них плоты, переплавлять на другой берег, разбирать плоты и затаскивать мокрые, скользкие брёвна на довольно крутой берег. Два дня и ушло. Как раз дождались второго каравана переселенцев. Ночь провели вместе, а утром, наказав вновь прибывшим, тоже пару дней помогать строить укрепления и жильё для стрельцов, поплыли дальше. Лето приближалось, нужно ведь ещё успеть вспахать целину и посеять пшеницу на Урале.

Баюш был доволен. Он стал обладателем большого количества сабель, ножей и прочего железа, что удалось снять с побитых ногаев. Его воины перевезли на лошадях и свалили в кучу в трёхстах метрах от новой крепости сто двенадцать раздетых трупов. Тоже не малая горка получилась. Не чета, конечно, прошлогодней, но и эта впечатляла. Тем более что потом в Уфе и Казани можно цифру и утроить. "Более трёхсот ворогов побили", ‑ звучит не плохо.

Пленных, оказалось, шесть человек. Раны у них были неглубокие, и княжич сам их осмотрел, промыл раны и перевязал. Из допроса получалось, что улус мурзы Каная перекочёвывал поближе к Волге, так как на правом берегу Яика появились их давние враги торгуты. И было их так много, что ногаи предпочли, после нескольких стычек, откочевать пока подальше и собраться с силами.

Пётр Дмитриевич выслушал перевод князя и решил крепость помочь достроить до конца, а уж потом плыть дальше. Не спокойно в степи. Лучше встречать врага за стеной, чем пытаться отбиваться из недоделанной крепости. Баюш не возражал, он и сам, подавая пример своим, таскал брёвна и переправлял их на другой берег. Деньги, что заплатит Пожарский надо отработать.

Князь внимательно следил за собираемыми вершиловцами домами. Так строить его люди не умели. Избы в двух вотчинах, что теперь принадлежали роду Разгильдеевых, скорее напоминали перекрытые сверху землянки. Копалась в земле яма, поднимались уложенные прямо на землю три‑четыре венца, и устраивалась крыша, крытая камышом. Пол был земляной, и в доме всегда было сыро. А эти дома были с высокими стенами и деревянными полами. Нижний венец укладывался на вкопанные в землю камни, Пожарский называл их "фундаментом". Нужно будет по возвращению домой построить у себя в деревнях такие же дома. Леса хватает, а денег после этого похода тоже будет достаточно, чтобы нанять печников и плотников.

Дальше до самого переката, ничего не случилось. Княжич поторапливал гребцов, нужно было нагонять время, потраченное на помощь стрельцам. Русским хорошо. Они здоровые и сытые, а гребцы у князя быстро уставали и не выдерживали такого темпа. Приходилось воинам садиться за вёсла и на привал становиться позже основного отряда. Там уже успевали разбить лагерь и сварить еду. Хорошо хоть не забывали про татар, варили и на их долю. Первое время почти одной кониной питались, почти сто убитых лошадей. Удалось всего семь животных выходить после боя с ногаями, да и то одну отдали матери Каная Алсу, чтобы она передала сыну, что к новой крепости лучше не соваться. Её отпустили, когда подошла вторая часть каравана княжича. Теперь будущий бий узнает, что русских там несколько сотен и множество пушек, их специально принесли на недостроенную ещё стену, чтобы женщина видела, потом перед отплытием пушки отнесли назад на корабли, но этого женщина уже не видела. Она настёгивала лошадь, стремясь быстрее миновать гору трупов из своих бывших подданных.

Из всей добычи Пожарский оставил себе только шатёр, Баюш и его бы с удовольствием забрал, но Пётр Дмитриевич его аппетит остудил. Всё оружие, шесть лошадей и целая гора одежды, разве мало. Жаль, шатёр был из парчи и стоил огромных денег.

Никита Михайлович Шульга остался на последнем пороге Белой. Построенный причал в прошлом году льдом и весенним разливом реки чуть покоробило, и его нужно было поправить. С бывшим воеводой остались шесть кормщиков, один печник и десяток стрельцов. Построенный рядом с причалом острог "Белорецкий" состоящий из одного барака и трёх полноценных домов, только без печей, нужно было обнести настоящей стеной, построить смотровую вышку, а в домах и бараке возвести печи. Ну, и достроить.