Пожарский юркнул сквозь кусты, и перебежками, вернувшись в лагерь, стал поднимать стрельцов. Вооружались только арбалетами, огонёк фитиля у мушкета может спугнуть жданных гостей. А проверка боем его отряду не помешает. Собрались, вооружились, подползли к кустам, заняли позиции, а противника всё нет.

– Зря всполошились, – решил попенять ему Малинин, формально всё же старший в отряде.

И в это время началось. Ночь была пасмурной, светать ещё не начинало, так, что видимость была от силы сажень пять. Стрельбу открыли сразу оба дозора. Нападающих было много, даже очень много. Если бы было светлее и не попадись им выученный генерал-лейтенантом десантных войск отряд, успех без сомнения был бы на стороне разбойников. Только сложилось, как сложилось.

Первый залп из сорока двух арбалетов изрядно проредил нападавших. Вот и сейчас, на свету, разбойники поняли бы, что добыча им не по зубам, но темно, первые несколько секунд никто ничего понять не мог, потом долго решали бежать вперёд или назад. И в это время нападавших накрыл второй залп. Ещё сорок два болта по остановившимся татям. Тетивы вжикнули и опять несколько секунд на перезарядку. Теперь нападающие просто в панике, кругом валятся их товарищи, а кто и откуда ведёт огонь не слышно, не слышно и выстрелов. И темно. Зарядили.

– Не стрелять! – крикнул Пожарский, – Я князь Пожарский, сдавайтесь! Подняли руки и выбросили оружие.

Подействовало. Почти. Несколько человек ломанулись к лесу и были остановлены арбалетными болтами. Остальные подняли руки.

– Малинин, сдавшихся вязать и к костру. Борода, со своим десятком добить раненых, – Пётр осмотрелся, – Пырьев, Гужев за мной, к лесу, зигзагом бегом.

Лагерь разбойников был разбит в полуверсте на большой лесной поляне. В нем было пять человек, троих сразу срезали из арбалетов, в остальных метнули ножи. Добили раненых. Ну, вроде и всё. На душе у Пожарского птички пели. Не потерял никого из своих, значит, не зря учил. Ещё несколько лет и десяток боёв и настоящий спецназ будет.

Разборки начались, когда полностью рассвело. К Петру подвели высокого по их меркам татарина в дорогих одеждах, халат так вообще шёлком крыт.

– Кто таков? – поинтересовался княжич у персонажа.

– Это ты кто такой и где князь Дмитрий Михайлович? – татарин зло водил глазами.

– Я Пётр Дмитриевич Пожарский, сын князя Дмитрия Михайловича, – спокойно выдержал его зырканье бывший генерал, – Теперь твоя очередь.

– Я князь Баюш Разгильдеев, – гордо выпятился татарин.

– Ты, православный? Кто тебе грамотку на княжий титул давал, самозванец какой?

– Я крещённый. А грамотку мне давал отец твой с князем Трубецким, когда отбил я нападение ногайских татар на Самару.

– Всё чудесатей и чудесатей, – вспомнил Пётр Алису, – Зачем же ты, князь, на царёвых стрельцов напал. Отец тебя князем сделал, а ты в благодарность решил его сына убить. Не хорошо.

– Мы за вами с утра следим. Флаг у вас на мачте басурманский. Я думал, что это персы в Каму вошли пошалить. В отместку казакам нашим. Вот и решил проучить неверных, – уже не зло, а подавленно сообщил "разгильдяй". С него, наверное, и пошло это словечко по Руси.

– Что за воины с тобой? – поинтересовался княжич.

– Это всё служилые татары из касимовских, – Баюш поёрзал на жёлтой прошлогодней траве, – Развяжи руки, княжич, не враги мы.

– И то верно, развяжите ему руки ребята, – Пётр сообразить не мог, что же теперь делать. Побили почти восемь десятков своих. Так Россия совсем обезлюдит.

– Борода, посчитали, сколько пленных? – спросил он у развязывающего татарскому князю руки десятника стрелецкого.

– Двадцать четыре, – ответил стрелец и чуть помедлив, добавил, – Вместе с князем этим.

– Что теперь делать будем, князь Баюш Разгильдеев? – поинтересовался Пожарский у татарина, растирающего запястья, – Придётся мне доложить Государю нашему Михаилу Фёдоровичу, что на посланный им на Урал камень отряд напал князь татарский по фамилии Разгильдеев.

– Не губи, княжич! Христом нашим прошу, – стал вытягивать из-за пазухи нательный крестик Баюш, – Что хочешь, для тебя сделаю. Хочешь, одну лодью тебе отдам?

– А сколько у тебя лодей? – заинтересовался Пожарский.

– Три большие лодьи, забирай одну, – обрадовался начинающемуся торгу Баюш.

– Давай, князь, мы сделаем так, – Пётр достал из мешка самодельную карту на пергаменте. Перед отъездом он долго мучился, вспоминая этот регион России, смотрел карты у воеводы Бутурлина и расспрашивал купцов. В результате у него получилась, скорее всего, не очень точная, но получше многих карта бассейна Камы до Урала, – Мне надо проплыть как можно дальше по реке Белая, на которой стоит Уфа. Там пройти вёрст сто пешком и потом построить плоты, и плыть вниз по течению реки Миасс, – княжич показал весь маршрут Баюшу по карте, – Ищем мы камень один. Не золото это и не самоцвет. Но мне и государю он нужен очень сильно. Татарского у нас никто не знает. Проводи нас на одной лодье до Уфы, я тебе пятьдесят рублей за это заплачу и царю потом, когда вернусь грамотку, напишу, что помог мне зело князь Баюш Разгильдеев и награды достоин, сей храбрый воин.

Татарин думал не долго.

– Очень не близкий путь ты выбрал, Пётр Дмитриевич, всё лето уйдёт. Хорошо пойду я с тобой до Уфы, чего для друга не сделаешь, – он протянул Пожарскому руку.

Через пару часов тронулись уже на четырёх судах. Бающ взял с собой семнадцать служилых татар. Остальные остались хоронить убитых и охранять две другие лодьи князя Разгильдеева.

Царь и великий Государь Михаил Фёдорович Романов был в ужасном расположении духа. Проклятые ляхи всё не возвращали отца. Мало того, что они отобрали у Руси Смоленск с прочими порубежными крепостцами, они и сейчас требуют и требуют денег и соболей за обмен заложниками. Ничего, заплатим, скрипнул зубами Михаил Фёдорович, четырнадцать лет перемирия пройдут, и мы подготовимся к новой войне. Не только Смоленск с Черниговом вернём, а и Киев с Полоцком прихватим.

Он только что позавтракал с матерью, старицей Марфой, и ждал приёма бояр, когда дьяк Борисов зашёл и доложил, что просит принять его государев Дьяк Федька Пронин, приехавший из Нижнего Новгорода за новым назначением и привёзший подарки от Петра Пожарского. Ситуация нарушала все обычаи, но Михаил давно знал Борисова и по его виду понял, что дьяка Пронина нужно принять.

– Ну, что ж позови, послушаем новости про Петрушу, – разрешил Государь.

Фёдор Фёдорович Пронин вчера только приехал в Москву, в дороге пришлось прилично задержаться, оттепель в этом году началась рано, и после Владимира пришлось тащиться по тающему снегу и грязи. С утра он заявился в Кремль с двумя корзинами и попытался встретиться с дьяком Борисовым Фёдором Ильичом. Получилось. Всё остальное было просто, он показал дьяку икону посылаемую младшим Пожарским царю и через пять минут был допущен до беседы с Государем. Богоматерь Одигитрия легко отворила царские двери.

– Рассказывай дьяк, как справлял службу государеву в Нижнем Новгороде, – Михаил откинулся на спинку трона ожидая выслушивать занудное повествование, но с первых, же слов был удивлён.

– Милостью твоей Государь справлял я недостойный службу Государева дьяка в Нижнем Новгороде два лета. В прошлом годе был пожар сильный и почти все посады в Нижнем погорели, особенно нижнему посаду не свезло, весь выгорел. Пришлось послабление людишкам в податях дать, чтобы отстроиться смогли, но и сейчас ещё много дворов стоят по посадам с пепелищами одними. Думал, и совсем не соберём обещанной пятины с купцов, а только появился осенью Пётр Дмитриевич Пожарский, и пошло дело помаленьку, а к концу срока моего на посту Государева дьяка с божьей помощью и стараниями Петра Дмитриевича не только все долги по пятине и прочим податям собрали, но и сверх того изрядно.

– И при чем здесь Петруша, – остановил дьяка заинтересовавшийся царь.