‑  Какой же вы сделали вывод? ‑ поинтересовался тогда Кеплер, почему‑то отвернувшись.

‑  Я предполагаю, что в человеческом поте заложено активное начало.

‑  Кхм, ‑ Кеплер так и не повернулся, но плечи у него затряслись.

Ян Баптиста ван Гельмонт был доктором медицины и считался одним из авторитетов в этой области науки в Голландии, а тут над ним смеётся этот немец.

‑  Милостивый государь ..., ‑ начал было приподниматься с кресла учёный, но ван дер Бодль положил ему руку на плечо.

‑  Уважаемый ван Гельмонт, прости этому несдержанному товарищу этот невольный смех. Поживите немного в Вершилово, походите на уроки в школу вместе с детьми. Уверяю вас, что не пройдёт и несколько месяцев, как вы сами будете смеяться над вновь прибывшими из Европы. Мы все просто неучи. Я гордился тем, что являлся учеником Амбруаза Паре. Да из меня доктор был три года назад, как из "дерьма пуля". Это выражение князя Пожарского. Я сейчас с ужасом вспоминаю, скольким своим пациентам нанёс вред вместо того, чтобы помочь. Я и сейчас чуть не лишил жизни Петра Дмитриевича, опять его неправильно начал лечить, хорошо, что он пришёл в себя и отругал нас. В Вершилово нужно всё время учиться. В доктора я вас пока не возьму. Может быть, вам стоит начать с химии? Подойдите к моему брату Йозефу Марку ван Бодлю, с ним сейчас работает тоже бывший доктор Жан Рэ и молодой немец Иоганн Глаубер. Вот химию изучите, потом поговорим, где будете работать.

Прошло больше двух месяцев с того разговора. Большую часть времени Ян Баптиста проводил в школе. Он сидел на всех уроках, которые только успевал посетить и с пятиклассниками и с четвёртым классом, а иногда даже и с третьим. Ян, конечно, давно прочёл чудесные учебники за все пять лет школы, но были вещи, которые он, защитивший докторскую степень по медицине, не понимал.  Приходилось ходить на уроки. Если бы он был там один, то ван Гельмонт просто сошёл бы с ума, но вместе с ним были и другие учёные из Европы. Математики из Англии сидели на уроках, которые вели итальянцы и все вместе они приходили послушать Кеплера или Майра, когда те учили детей астрономии или физике. А практически всё взрослое население Вершилово училось в вечерних школах. Дети шли домой, а их место за партами занимали бородатые стрельцы или безбородые рейтары и рядом сидели русские женщины.

Всего этого не могло быть. Но ведь это есть. Даже его сварливая жена стала меньше ворчать. Ей выдали самое большое зеркало, её записали на курсы травниц, она ходила петь хором русские и итальянские песни, даже на секретные уроки, что преподавали три бывшие турчанки, сейчас вдовы русских дворян. Маргарет ни капли не жалела, что они переехали в Россию. Ей здесь нравилось.

Днём же, в основном, ван Гельмонт вместе с девятилетним сыном Франциском Меркурием проводил в отдельном здание, что недавно построили на берегу Волги. Это была химическая лаборатория. Он в Вилворде потратил кучу денег на то, чтобы создать лабораторию. Она не была даже бледной тенью по сравнению с той, в которой он сейчас работал. Здесь было всё, что нужно для исследований. Если продать всю стеклянную посуду из этой лаборатории, то точно можно купить весь Вилворд, да ещё и на кусочек Брюсселя хватит.

Завтра в Вершилово будет праздник. Десять лет назад 3 ноября 1612 года русские войска под предводительством отца князя Пожарского захватили Москву и поляки, сидевшие в Кремле, сдались.  Пётр Дмитриевич Пожарский объявил, что теперь каждый год в этот день будет праздник. А на следующий день он обещал зайти к химикам. Им есть чем порадовать выздоровевшего князя. Они сделали нитроглицерин.

Пётр Дмитриевич Пожарский, перед тем как посетить химиков, заехал к механикам. Народ бился над паровиком, вернее над коробкой передач. Почему бился, князь понял сразу. Такой науки, как теоретическая механика ещё не существует. И тем более не существует сопромата. Никто не знает, как рассчитать необходимое количество зубьев на шестернях и как рассчитать размеры самой шестерни. Даже подключившийся к механикам англичанин Уильям Отред, автор книги по конструированию часов, сильно не помог. Генерал Афанасьев тоже не заканчивал технического вуза, и оба сына учились в юридических институтах. Один единственный технарь из большого семейства Афанасьевых была жена младшего сына Катерина. Она уже после того, как вышла замуж, поступила в институт, и так как жили все в одном доме, то Афанасию Ивановичу пришлось наблюдать, как Катя чертит и рассчитывает редуктор. До слёз доходило. Понятно, что ничего из расчётов генерал не запомнил, только несколько разговоров за столом и шутку: "сдал сопромат ‑ можешь жениться". Всё, что пытался вспомнить сейчас Пётр, свелось к паре простых истин, количество зубьев и размеры шестерён зависят от нагрузки и что там есть коэффициент запаса прочности. Только вот, как всё это считается?

Пётр рассказал это собравшимся вокруг него "немцам", среди которых немцев и не было. Были чехи, голландцы, французы и англичанин, плюс несколько русских парнишек. Стали обсуждать. Ну, ничем он тут им помочь не мог. Пришлось вырвать из этого симпозиума Йоста Берги и протянуть ему эскизы металлических патронов и отдельно капсюлей. Чех внимательно это рассмотрел и задал правильные вопросы. Из чего делать лучше, из меди или из бронзы? Толщина стенки? Как извлекать из ствола? А на самом деле, что лучше патрон с толстой стенкой или с тонкой? Наверное, всё же с толстой. Это в двадцатом веке патрон разовый, выстрелил и потом гильза в лучшем случае попадает в переплавку, сейчас же её надо вытачивать на токарном станке затрачивая кучу времени. Поэтому гильза будет многоразовая.

‑  Сделайте с толщиной стенки два миллиметра и три миллиметра, испытаем и определим, какая лучше.  И главное, Йост, начинайте строить токарный станок, а лучше два сразу, которые будут выпускать только эти бронзовые цилиндрики. Их много понадобится.

Химики сидели в общем зале новой лаборатории и ждали. Стало их значительно больше. В ван Бодлю, Жану Рэ, Иоганну Глауберу и Пантелею Фомину добавились Ян Баптиста ван Гельмонт с сыном. Самое интересное, что именно этот девятилетний мальчик Франциск Меркурий, по словам Глаубера, и помог получить нитроглицерин, он предложил колбу охлаждать снегом. До этого кроме пожаров и взрывов ничего не получали. Оказалось, что разделение сред происходит без эксцессов при температуре близкой к нулю градусов.

Кроме голландца было и ещё прибавление. Двоих русских юношей завербовал младший Фомин. Замечательное всё же семейство. Пантелей привёл Андрея Козлова и его младшего брата Фрола. Молодые люди пока только учились, но учились, как сказал Жан Рэ, как одержимые. Андрей был инвалид, в детстве сломал ногу, и она срослась очень неправильно, парень сильно хромал. Он учился в пятом классе, а погодок Фрол в четвёртом, а все вечера проводили братья в лаборатории. Пётр спросил у старшего в этом коллективе Йозефа Марка ван Бодля, не нужно ли вообще открыть химическую школу для всех желающих.

‑  Давайте со следующего года, ‑ потупился бывший алхимик, ‑ времени не хватает, да мы и сами ещё толком ничего не знаем.

‑  Хорошо, ‑ согласился Пожарский и увидел ещё одно незнакомое лицо, ‑ А это кто?

‑  Это ‑ Иоганн Краузе. Теперь у нас два Иоганна, ‑ представил высокого молодого блондина ван Бодль.

‑  Ты химик? ‑ спросил новенького Пётр.

‑  Я в рейтарах служил, но у меня открылась грудная жаба, пришлось искать другую работу. Отец у меня был горным мастером, часто разные камни в дом приносил, я с детства с ними возился, всё хотел из них серебро получить, ‑ усмехнулся немец.

‑  Грудная жаба? Повезло тебе Иоганн, как следующий приступ начнётся, ты прими маленькую капельку этого взрывчатого вещества "нитроглицерина" только совсем маленькую и смешанную с мелом.

‑  Так я же взорвусь, ‑ отшатнулся Краузе.