Филарет всё это и сам знал, но вот услышать было приятно. Правильно они с Мишей поступили, закрыв Вершилово для купцов заморских. Вечером успел патриарх ещё и объехать Нижний Новгород, из кареты благословляя верующих. Бросилось в глаза, что под колёса кареты не бросались нищие и юродивые, не бежали за каретой и беспризорные мальчишки попрошайки. Значит и в Нижнем, по примеру Вершилова всех этих людей извели. Юродивых и нищих, патриарх слышал, на въезде в Нижний останавливают и отправляют в приют, а беспризорных детей селят в специальные "интернаты" или раздают в семьи. То дело благое и надо бы это распространить и на другие города, особенно на Москву, где от всей этой братии прохода нет.

Патриарха дорога вымотала. Нет, после Владимира сама дорога была просто замечательная, широкая, сухая, ни ям, ни ухабов и это весной в самую распутицу. Едешь себе, и только шуршание гравия под колёсами напоминает, что ты в дороге. Вымотал сосед. Патриарх специально посадил Никодима к себе в карету и почти всю дорогу вёл с ним беседы. И как только он просмотрел этого сквалыгу, когда несколько лет назад утверждал его митрополитом в Нижний Новгород. Тогда ему показалось, что Никодим рачительный хозяин и сможет после всех войн и усобиц наладить управление некогда богатой провинции, вернуть Нижнему былой блеск.

Никодим же занялся накопительством. Деньги лежали всуе под семью замками, храмы не строились, даже то, что было, толком не ремонтировалось. Не разор и запустение конечно, но и улучшений ни каких за пять лет, и это при том, что купцы богатели на глазах, а значит и десятина на церковь увеличилась в разы. Вон в самом городе и дороги сделаны и дома стоят под черепичными крышами и множество домов обложено красивым кирпичом, а ворота, как у купцов и мастеров расписаны, прямо картины, а не ворота. Понятно, в паре часов езды собрались десятки лучших в Европе художников. Есть деньги, закажи, тебе не только ворота хоть весь забор разрисуют. А в храмах штукатурка кое‑где потрескалась и обвалилась и росписи выцвели. А оказывается, Пётр Пожарский виноват, десятины не платит. Хотелось спросить этого "товарища", как их называл Петруша, а ты бы, что с этими деньгами сделал, построил бы храм, открыл мастерскую по отливке колоколов, школы для детей организовал, или ты бы ещё сотню тысяч рублей в сундуки заховал.

Проснулся Филарет не отдохнувшим. Видно, заботливый хозяин всю ночь печи шуровал, и жара и духота стояли неимоверные. Испив холодного кваску, патриарх стал собираться в дорогу. Делать ему в Нижнем было нечего, разве что выискивать следы небрежения церковным имуществом. Хотелось задать митрополиту прямой вопрос, ты что, деньги с собой на тот свет собрался забрать, зачем ты их копишь? Но нельзя ведь. Ещё учудит чего и не познакомится с палачом в Москве.

На дворе уже собрались все митрополиты, что приехали с Филаретом. Занимались они делом странным. Ходили вокруг кареты и ощупывали её. Через минуту в это процесс включился и сам патриарх. Пощупать было чего. Поверх обычных колёс на обод было то‑то надето. Это не был тканью. Единственное, что напоминал этот материал Филарету так это стирательную резинку в наборе карандашей. Материал был такой же податливый и упругий, но резинка была серой, а этот материал был чёрного цвета. Кроме того, под днищем кареты была видна непонятная конструкция из железа.

– Садитесь, Ваше Святейшество, – пригласил его кучер, после того как подошёл под благословление, – Домчим с ветерком.

Ну, кони были под стать карете. Четвёрка чёрных великанов злобно дёргала головой и нетерпеливо переминалась всеми шестнадцатью ногами. Сюрпризы с новой каретой начались ещё до того, как экипаж тронулся. Патриарх наступил на ступеньку, и карета чуть наклонилась в его сторону. Филарет ногу снял – карета выпрямилась.

– Садитесь, Ваше Святейшество, это придумка новомодная, "рессора" называется, – подбодрил его говорливый кучер.

Что ж, Филарет ляхов не боялся, а тут просто железо и дерево. Он перекрестился и уселся на сидение, прикрыл за собой дверь, которая как‑то странно при этом щёлкнула. Наклон исчез. Сидения были мягкие и сделаны как бы в виде двух кресел, только чуть пониже обычных и спинка наклонена сильнее. Патриарх откинулся и вытянул ноги. Благодать. Удобно и мягко и рукам уютно на подлокотниках. Вторым сюрпризом было то, что движение вообще не ощущалось, и даже не слышалось. Не скрипел гравий. Понять, что лошади лихо мчатся вперёд, можно было только по тому, как мелькают придорожные деревья в больших окнах. На окнах были занавески, но задёрнуть их патриарх не смог. Он стал осматривать дверцу и увидел небольшую ручку на металлическом стержне. Филарет крутнул ручку и вот тут шторы стали сходиться, закрывая окно. Как ребёнок патриарх несколько раз крутил ручку до конца в обе стороны – шторы открывались и закрывались. Наверное, просто задёрнуть шторы руками было бы даже проще и быстрее, но сам процесс затягивал. Придумают же немцы.

Филарет стал дальше изучать устройство необычного экипажа. Между кресел было, что‑то типа ящика и когда патриарх нажал на красную кнопку, то крышка откинулась и там оказалась бутылка и два стакана. Вынув пробку, патриарх понюхал содержимое. Это был китайский чай. Филарет налил себе половину стакана и отпил, чай был сладким, но вкуса мёда не ощущалось, сладость была другой. Чудно. Он допил чай и поставил всё на место. Крышка при закрывании щёлкнула, и только ещё раз нажав на кнопку, Романову удалось её открыть. Понятно – немцы.

Продолжив изучать внутренности кареты, патриарх обратил внимание на ручку на потолке. Он попытался крутнуть и её, но ручка не крутилась, зато, когда он приложил усилие от себя, то часть крыши кареты съехала, и показалось утреннее голубое небо. Но ещё и стекло отделяло пассажира от внешнего мира. Ручка была и на стекле, и вот когда Филарет отодвинул и её внутрь устремился прохладный ветерок. Патриарх закрыл стекло и откинулся на кресле, смотрел вверх на проплывающие небольшие облачка и дивился тем людям, что напридумывали всё это. Конечно, главное – это то, что просто не чувствуешь движение, настолько мягко и плавно карета движется. Но и все эти чудачества немецкие тоже полезны. В жару можно открыть себе часть потолка и вдыхать свежий ветерок, а если нужно, что прочесть или написать, то можно оставить стекло, гораздо светлее становится. Всё‑таки не отнять у немцев любви к удобству. Наши‑то, почему всего этого не умеют? Да, русскому каретному мастеру просто в голову не придёт, такое хитрое окошко в потолке устроить. Правильно Петруша всех этих иноземных учёных заманил, пусть учат нас делать и думать по‑другому. Не по никодимовски.

Царь и Великий Государь Михаил Фёдорович Романов слушал посла и веселился. Если быть более точным, то слушал Михаил толмача, а если ещё более точным, то толмачёнка. Ежу понятно, что на Руси датского никто не знал, по этой простой причине в приютах язык сей не преподавали. Посол был от датского короля и прибыл со своим переводчиком. Только и сей господин русского не знал, зато он знал шведский, французский и латынь. Так и получалось, что датский посол напыщенно произносил фразу, датский переводчик бубнил её перевод на шведский, а Васька Ерёмин, четвероклассник царёва приюта, звонко кричал уже по‑русски. Где‑то по дороге смысл фразы утрачивался частично и пафоса в том, что кричал Васька, не было и в помине.

Король Дании Кристиан соглашался выдать за русского царя свою племянницу Доротею Августу, но обговаривал целую кучу условий. Наверное, из уст посла это звучало как требование великого монарха к бедному родственнику. Только из лишённого части молочных зубов ротика Васьки вылетали жалкие просьбы. Кристиан просил, не "требовал", чтобы русские построили в Копенгагене монетный двор, чтобы он чеканил монету, как на Руси. Ещё король "требовал" поставить тысячу русских мушкетов с батарейным замком. И последнее условие было построить в том же Копенгагене завод по литью колоколов и пушек.