Магия — это жизнь. Отдельные разновидности смерти — убийство, например, — воздействовали на ее чувства как чудовищный, оглушительный скрежет. А я затащил ее в это чертово подобие концертного зала, где такой скрежет издавало сразу несколько оркестров. Не говоря уже о том чудовищно огромном, чудовищно жестоком магическом заклятии, равного которому не знало столетие... Блин, вот я, скажем, в магическом отношении избыточной чувствительностью никогда не отличался, но даже так в памяти моей, которой полагалось бы хранить несколько следующих за этим магическим взрывом минут, зияют чудовищные пробелы.

И уж если мне пришлось более чем несладко, что тогда говорить о Молли. И ведь еще ее в придачу к этому подстрелили, едва не убили. В прошлый раз, когда я ее видел, она лежала без чувств от потери крови.

Ошибка. Сплошная чертова ошибка на ошибке. В тот момент я настолько зациклился на необходимости спасти Мэгги, что позволил Молли уговорить меня включить ее в отряд. Подумай я над этим хоть немного, я бы ее туда на пушечный выстрел не подпустил. Я убедил бы ее оставаться Дома или прикрывать наши тылы... ну или, там, дежурить в машине. Собственно, раньше, собираясь на очередное маха-лово, я именно так и поступал. Такое обилие магического шума могло сказаться на ее рассудке.

Впрочем, возможно, и сказалось.

Даже если ее рассудок и покоился на хорошем, солидном основании, для того чтобы его повредить, не нужно какой-то там супермагии — вполне достаточно и прикосновения смерти. Возвращающимся с войны солдатам это известно уже не одно столетие. Посттравматические стрессы, связанные с тяжелыми ранениями, сломали жизнь множеству людей — людей, не обладающих магическими способностями, дающими выход их гневу, страху, горю или чувству вины.

И кто, скажите на милость, занял мое место? Проклятущая Леанансидхе, официальный представитель самой Ее Извращенного Величества, по сравнению с которой Ницше с Дарвином показались бы сентиментальными романтиками.

Блин-тарарам! Ну почему, когда Молли настояла на своем участии, я не сказал ей: «Ну конечно, Кузнечик, добро пожаловать со мной. Мне всегда хотелось породить собственного больного на голову монстра...»

Черт. Не такое наследие мне хотелось оставить после себя. Честно говоря, я вообще не слишком задумывался о своем наследии, но ученица с израненными сердцем и душой, за которой, возможно, охотятся ее же бывшие друзья, определенно в мои планы не входила.

— Ох, детка, — прошептал я в пустоту. — Прости меня, Молли.

Как выяснилось, призраки могут плакать.

— Здесь, — произнес знакомый голос. Прошло сколько-то времени — не знаю точно сколько, но не очень много. Возможно, день уже начинал клониться к вечеру... Трудно судить из могилы.

— Ты здесь ни разу не был, — возразил другой. — А я ходил на похороны. Откуда, черт подери, тебе известно, где его могила?

Я услышал, как Фиц издал вздох, исполненный такой муки, на какую способны только подростки, поскольку любого другого от подобного разорвало бы на части.

— Вот эта яма с большим пятиугольником на плите?

Последовала неловкая пауза, вслед за которой голос Баттерса подтвердил:

— Угу. Может, и эта.

Под чьими-то подошвами заскрипел мокрый снег, потом на краю могилы возникли и уставились вниз Фиц с Баггерсом.

— Ну? — спросил Баттерс. — Здесь он?

— Откуда мне, черт подери, знать, — отозвался Фиц. — Я мертвецов не вижу. Я их только слышу. А здесь не слышу ничего.

— Привет, Фиц, — сказал я.

Парень подпрыгнул. Он снова переоделся в свою старую, но выстиранную и местами даже поглаженную одежду, накинув поверх всего одно из старых пальто Фортхилла.

— Господи. Ага, здесь он.

— С ума сойти, — заявил Баттерс. — Привет, Гарри. А ну, приятель, помоги мне спуститься.

— А чего вам помогать? Здесь не больше пяти футов. Просто прыгайте вниз.

— Прыгать? В могилу? Да ты меня за дурака держишь? С таким же успехом можно напялить красную рубаху и наняться в группу высадки. Там снег, и лед, и грязи полно. Шею свернуть проще простого.

— А что, доктора все хнычут, как девчонки? — поинтересовался Фиц.

— Но-но! Эта девчонка до сих пор жива только потому, что избегает делать глупости.

Фиц фыркнул:

— Ну да. Я вам помогу, поскользнусь, и мы свернем шею оба.

Баттерс нахмурился:

— Гм. Тоже верно.

Я с трудом сдержал ухмылку.

— Ох. Блин-тарарам, парни. Вы уж что-нибудь одно — или убирайтесь, или кончайте кокетничать и спускайтесь сюда.

— Ха-ха, — обиженно буркнул Фиц. — Он только что обозвал нас пидорами.

Баттерс заморгал.

— За то, что мы не прыгаем в могилу, из которой потом можем не выбраться? Бредятина какая-то.

— Да не за то, а... — Фиц нетерпеливо вздохнул. — Ладно, просто руку мне дайте, а? Я вас туда опущу.

Баттерс покипел праведным гневом еще немного, удостоверился в том, что Фиц стоит крепко, а потом опустился на дно моей могилы. Одет он был снова по-зимнему, на плече висела спортивная сумка. Спустившись, он отошел в тень и принялся расстегивать сумку.

— Что у вас там? — спросил я у Фица.

— Неприятности, — коротко ответил тот.

— Нам нужна твоя помощь, Гарри, — сказал Баттерс.

— Эй, постойте, — нахмурился я. — Как это Баттерс тебя нашел, Фиц?

— Он спросил-таки, — сообщил Фиц Баттерсу.

Коротышка-патологоанатом кивнул.

— Гарри, я тут узнал от Мёрфи, что вы занялись благотворительностью. Ну, нетрудно было вычислить, к кому вы обратитесь за помощью, вот я и отправился в церковь потолковать с Фортхиллом. Только его там не оказалось.

Фиц прикусил губу.

— Послушайте, Дрезден. Мы говорили с отцом. И он решил, что ему надо поговорить с Аристидом обо мне.

Я зажмурился и оттолкнулся от откоса могилы.

— Чего?

— Я пытался его отговорить, — продолжал Фиц. — А он меня не слушал. Он... ну, мне показалось, он разозлился. Но он сказал, он разберется с этим, пока дело не дошло до бойни.

Блин-тарарам! В прошлом мне приходилось пересекаться с такими, как Аристид. Если ему понадобится, он пришьет Фортхилла без малейших колебаний. Священнику угрожала опасность.

— Мёрфи вломилась бы туда с пистолетом наготове, — вставил Баттерс. — Она мне руки вырвет, если узнает, что я ей не сказал. Нам нужно, чтобы вы помогли нам в этом деле.

— Но это же безумие! — возмутился я. — Врываться туда без подготовки...

— Поздняк метаться! — отрезал Фиц. — Послушайте, Фортхилл все равно уже там. Я только-только с ним познакомился, но... но... не хочу я, чтобы он из-за меня пострадал. Надо спешить туда.

— Я не могу, — вздохнул я. — Не могу передвигаться на свету.

— Мы об этом подумали, — сказал Фиц. — Баттерс говорит, вам нужен экранированный сосуд.

— Это Баттерс говорит? — ехидно переспросил я.

Баттерс распрямился, доставая из сумки пластиковый корпус из-под фонаря, в котором лежал череп Боба. Он подмигнул мне, поднес корпус поближе и кивнул.

— Добро пожаловать на борт, — сказал он.

Я зажмурился.

— Ладно, — вздохнул я. — Пошли.

Я набрал в грудь побольше воздуха и усилием воли послал себя вперед, прямо в зияющие глазницы черепа.

Глава тридцать пятая

На мгновение, когда моя духовная сущность ринулась вперед, меня захлестнула волна головокружения, а потом я оказался...

В квартире.

Ну ладно, говоря «квартира», я не имел в виду мое старое жилище. При жизни я обитал почти что под землей, в коробке двадцать на тридцать футов — не считая расположенной совсем уже в подвале лаборатории. И апартаменты мои были под завязку набиты дешевыми книгами в бумажных обложках на обшарпанных полках и удобной, купленной на распродажах секонд-хенда мебели.

Эта квартира подошла бы скорее Бонду. Джеймсу Бонду. Даже не квартира, а пентхаус, право слово. Уйма мрамора и красного дерева. Здесь имел место камин размером с маленький гараж, в котором полыхал небольшой пожар. Меблировка соответствовала. В отделке ее преобладала замысловатая ручная резьба. Только при более внимательном рассмотрении я узнал в узорах руны и знаки, которыми украсил в свое время собственный посох и жезл. Диваны (во множественном числе), кресла-каталки, банкетки и обычные кресла (также во множественном числе) были обиты какой-то дорогой тканью — должно быть, редкими шелками, расшитыми теми же знаками, серебряными и золотыми. На ближнем от меня столе громоздилось блюдо с чем-то, напоминавшим свежезажаренную индейку, а также вазы с фруктами, овощами и всякого рода закусками.