Во всеоружии, прикрывшись силовым щитом, изготовив к огню свой жезл, я шагнул в Небывальщину, и окружавший меня шар защитной энергии приземлился на…

…симпатичную, заботливо ухоженную клумбу фиалок.

Силовое поле расплющило их, мгновенно превратив в подобие гербария.

Медленно, напрягая все чувства в ожидании подвоха, я огляделся по сторонам.

Я находился в саду.

Больше всего это напоминало Италию. Лишь малая часть цветов и кустов росла на клумбах. Остальные кто-то рассадил так, чтобы казалось, будто они выросли сами собой. С неба пулей спикировала птичка-колибри размером не больше серебряного доллара, сунула клюв в особенно яркий цветок и улетела дальше. Мимо с жужжанием пролетела пчела — не огромный мохнатый перепончатокрылый мутант, а обычная, нормальная пчела.

И нечего смеяться. Приходилось мне встречать и мутантов.

Я позволил воздуху проникнуть сквозь защитную оболочку и осторожно принюхался. Каким бы приятным местечком все это ни выглядело, никто еще не говорил, что атмосфера здесь не насыщена, скажем, хлором.

Здесь пахло солнечным осенним днем — из тех, когда в светлое время тепло, но ночью могут случиться заморозки. Вместе с воздухом под оболочку проникли и звуки: ленивый птичий щебет, журчание воды.

Боб, разумеется, не упустил возможности похихикать.

— Берегись, босс! — верещал он. — Только глянь на эту свирепую мегабелку! — вещал он, правда, неразборчиво, поскольку давился смехом. — Боже мой! Этот фикус сейчас тебя проглотит!

Я испепелил его взглядом и потратил еще минуту на осмотр окрестностей. Потом осторожно убрал защитное поле. Оно поглощало чертову уйму энергии; попытайся я удерживать его дальше, это могло бы вовсе лишить меня сил.

Ничего не произошло.

Я все еще находился в очаровательном саду, в разгар дремотного полуденного зноя.

— Видел бы ты свое лицо, — заметил Боб, с трудом сдерживая смех. — Словно ты ожидаешь встречи с разъяренным драконом или чего-нибудь в этом роде.

— Заткнись, — бросил я вполголоса. — Это Небывальщина. И покой здесь уже сам по себе подозрителен.

— Не все места в мире духов полны кошмаров, Гарри, — убеждал меня Боб. — Вся вселенная основана на равновесии. На каждое темное место приходится по меньшей мере одно светлое.

Я совершил еще один полный оборот вокруг своей оси, выискивая угрозу, и лишь после этого махнул посохом слева направо, закрыв проход из моей лаборатории. После чего продолжил осмотр окрестностей.

— Звезды небесные, Гарри, — хихикнул Боб. — Это, наверное, на тебе длительное ношение серого плаща так сказывается? Тебе не кажется, что это паранойя?

Я насупился, но осмотра не прекратил.

— Слишком. Все. Просто.

Прошло пять минут, а ничего так и не случилось. Трудно оставаться в должной степени настороженным и параноидальным, когда никакой очевидной угрозы не наблюдается, а окружение столь мирно и живописно.

— Ладно, — произнес я наконец. — Может, ты и прав. Так или иначе, нам надо двигаться. Надеюсь, мы наткнемся на место, которое кто-нибудь из нас сможет узнать, чтобы выйти оттуда на одну из Троп.

— Хочешь оставить за собой след из хлебных крошек или чего-нибудь в этом роде? — поинтересовался Боб.

— Затем я тебя и взял. Запомни дорогу сюда.

— Заметано, — хмыкнул он. — Куда пойдем?

С поляны вели три тропы. Одна петляла между клумбами и высокими деревьями. Другая, каменистая, поднималась вверх по усеянному валунами склону. Третья была вымощена булыжниками зеленого цвета и пролегала через луг, открывавший неплохой обзор — не лишняя деталь, когда ожидаешь подлянки. Я выбрал третью тропу и зашагал по зеленым камням.

Шагу примерно на двадцатом или тридцатом мне сделалось как-то не по себе. Непосредственного повода для этого я не находил — чистый инстинкт, не более того.

— Боб? — спросил я, выждав секунду-другую. — Что это за цветы?

— Примулы, — не задумываясь, ответил череп.

Я застыл как вкопанный.

— Ох. Блин.

Земля содрогнулась.

Камни у меня под ногами подались, а потом вся окаймленная примулами тропинка как-то разом вздыбилась. Полезшие из земли зеленые камни в одно мгновение превратились в округлые сегменты хитинового панциря, принадлежавшего невообразимо длинной тысяченожке. В каком-то нездоровом оцепенении смотрел я на то, как из земли футах в пятидесяти от нас вынырнула голова этой твари и повернулась в нашу сторону. Она несколько раз лязгнула жвалами, живо напомнившими мне огромный садовый секатор — достаточно большой, чтобы перекусить меня в поясе.

Я оглянулся и увидел, что оставшиеся за нами пятьдесят или шестьдесят футов тропинки тоже ожили и вырвались из земли. Опустив взгляд, я сообразил, что камень, на котором я стою, остался, наверное, последним сегментом членистой твари, до сих пор лежавшим более-менее на месте.

Я пытался сохранить равновесие, но оживший камень отшвырнул меня в клумбу примул, в то время как голова исполинской тысяченожки качнулась в одну сторону, в другую, и с поистину устрашающей скоростью устремилась ко мне.

Огромные фасетчатые глаза сияли зловещим светом, а с продолжавших голодно щелкать челюстей капала слизь. Сотни ног рыхлили землю, вздымая клубы пыли. Шум они производили — что твой паровоз.

Я перевел взгляд с тысяченожки на череп.

— Говорил же! — взвизгнул я. — Слишком! Все! Просто!

Да уж…

Пожалуй, не о таком я мечтал, выбираясь поутру из постели.

Этой чертовой твари полагалось бы двигаться медленно. Блин, да этой тысяченожке полагалось бы двигаться медленно по одним уже законам физики. Как исполинскому динозавру. Ну, или слону.

Но мы-то находились в Небывальщине. А здесь играют по совсем другим правилам. Законы физики здесь скорее не законы, а так, рекомендации, допускающие изрядную свободу толкований. В этих краях дух и настрой имеют больший вес, чем материя… в общем, эта тварь двигалась стремительно. Огромная голова неслась на меня со скоростью обезумевшего локомотива, широко раздвинув смертоносные жвала.

К счастью для меня, я оказался на долю секунды быстрее.

Я выбросил вперед левую руку, словно делал этой гадине знак «Стой!». Повторяю: настрой в этих краях важнее многого другого. Когда хитиновые челюсти уже готовы были сомкнуться, я врубил браслет-оберег на полную мощность, выстроив вокруг себя переливающееся от энергии защитное поле.

Жвала с грохотом и хрустом захлопнулись, и браслет засиял еще ярче. Почти невидимый купол вспыхнул калейдоскопом красок, но устоял перед натиском челюстей, не дав им сомкнуться — в конце концов, в этом нематериальном царстве его сила была лишь еще одной частицей материальной мощи.

Моя правая рука вынырнула из-под плаща, сжимая жезл; короткое слово-заклинание — и из него в тысяченожку, чуть ниже ее головы, ударила струя испепеляющей энергии. Подчиняясь моей команде, поток энергии искривился, свернувшись в подобие магического кулака, и этот кулак апперкотом врезался в, если можно так выразиться, тысяченожкин подбородок, отшвырнув ее голову на несколько ярдов. Покрытое изумрудным хитином тело дернулось от боли.

Что, если подумать, не должно было бы застать меня врасплох. Но застало.

Земля у меня под ногами всколыхнулась, и я, бестолково размахивая руками, отлетел в сторону. Я приземлился на спину в самой гуще примул, которые немедленно ожили и зашевелились, протягивая в мою сторону усеянные зловещими острыми шипами побеги. К моменту, когда мне удалось, отодрав их от своих лодыжек и запястий, подняться на ноги, окружавшие меня цветочки начали наливаться кровавым багрянцем.

— А знаешь, Гарри, — подал голос Боб, — сдается мне, не сад это вовсе.

— Гениальная мысль, — буркнул я. Тысяченожка как раз восстановила равновесие и начала готовиться к новой атаке. Теперь уже все тело, выбравшись из земли, разворачивалось следом за головой. Множество ног, в правильно заведенном порядке вонзающихся в почву на манер бурильных агрегатов, производило звуки, напоминающие, как я решил, не столько приближающийся скорый поезд, сколько работающий на полную мощность зерноуборочный комбайн.