И очень аккуратно он раскутал чёрное одеяло.

Она выглядела, как девочка двенадцати лет, переживающая последние недели детства перед тем, как гормональная буря закрутит её в водовороте стремительных изменений, которые приведут её в отрочество. Её волосы были тёмными, как у меня, но её глаза были прозрачно-зелёно-голубыми, какие часто бывали у Лаш. Черты её лица были смутно мне знакомы, и чисто инстинктивно я понял, что оно состоит из черт людей, которые окружали меня в жизни. У неё был упрямый, квадратный подбородок Кэррин Мёрфи, круглые щечки, как у Ивы, линия губ Сьюзан Родригез. Её нос принадлежал моей первой любви, Элейн Мэллори, волосы — моей первой ученице, Ким Дилейни. Я знал это, потому что это были мои воспоминания, здесь, прямо передо мной.

Её взгляд беспокойно метался, и она дрожала так сильно, что едва стояла на ногах. На её ресницах оседал иней, буквально на глазах начиная расползаться по щекам.

— Она духовная сущность, — выдохнул я. — О, Господи. Она дух интеллекта.

— Вот, что случается, когда смертные сливаются с духами, — подтвердил мой двойник, уже не с таким жаром.

— Но Мэб назвала её паразитом, — сказал я.

— Многие люди так шутят, говоря о таких, как она.

— Мэб назвала её чудовищем. Сказала, что она навредит всем, кто мне близок.

— Она дух интеллекта, совсем как Боб, — сказал двойник. — Зачатая от духа падшего ангела и разума одного из самых сильных чародеев Белого Совета. Она родится со знаниями и силой, и совершенно не будет знать, что с ними делать. Многие сказали бы, что это чудовищно.

— Аргх, — сказал я и схватился за голову. Теперь я понял. Мэб не соврала. Не совсем. Чёрт, да она же сказала мне, что паразит сделан из моей сущности. Моей души. Из… меня. Дух интеллекта рос, а у моей головы весьма ограниченное пространство. Он рос на протяжении многих лет, медленно расширяясь, оказывая всё большее физическое и психологическое давление на меня — выражающееся во всё увеличивающейся интенсивности моих мигреней всё это время.

Если бы я понял, что происходит, я бы мог что-то сделать раньше и, возможно, проще. Теперь же… Я опоздал и, кажется, это будут очень, очень трудные роды. И если я не получу помощь, подобно женщине, рожающей в одиночестве, у меня возникнут осложнения. Были высоки шансы, что моя голова не выдержит давления от того, как резко сущность вырвется из меня, в борьбе за пространство, которого стало слишком мало, просто руководствуясь инстинктом выживания. Это может свести меня с ума, или вовсе убить наповал.

Если это случится, появится новорождённый дух интеллекта, совершенно одинокий и сбитый с толку в мире, которого он не понимает, но о котором у него много совершенно разной информации. Духи вроде Боба любят притворяться, что они абсолютно рациональны, но на самом деле у них есть эмоции и привязанности. Новый дух захочет завязать знакомства. И попытается это сделать с людьми, которые наиболее важны для меня.

Я вздрогнул, представив, как у маленькой Мэгги появляется очень, очень опасный воображаемый друг.

— Видишь? — спросил я своего двойника. — Ты видишь? Вот почему не надо заниматься сексом с кем попало всё время!

— Ты мозг, — сказал он. — Разберись с этим.

Огни замерцали, и он посмотрел вверх и по сторонам.

— Чёрт, гвоздь выходит.

Он был прав. Я почувствовал слабый укол в груди и затухающий отзвук агонии в голове. Иней продолжал покрывать девочку, и она вздохнула, её колени подогнулись.

Мой двойник и я успели наклониться и поймать её до того, как она упала.

Я взял её на руки. Она почти ничего не весила. Она не выглядела опасной. Она выглядела просто как маленькая девочка.

Её глаза распахнулись.

— Извини, — она запнулась. — Прости. Но это больно и я н-н-н-не могу говорить с тобой.

Я обменялся взглядом со своим двойником.

— Всё хорошо, — сказал я. — Всё хорошо. Я позабочусь об этом. Всё будет в порядке.

Она легонько вздохнула, и её глаза закрылись. Изморозь покрывала её слой за слоем, пока заклинание серьги Мэб повергало её в сон и тишину, успокаивая её — на текущий момент — и превращая её в красивую белоснежную статую.

Я даже не знал о её существовании — и она была полностью на моей ответственности.

Если я не справлюсь с этим, она убьёт меня при рождении.

Я бережно передал её своему двойнику.

— Ладно, я понял.

Он очень аккуратно взял её на руки и кивнул мне:

— Я знаю, она странная. Но она всё ещё твоё дитя, — его тёмные глаза сверкнули. — Защити потомство.

Действительно, первобытные инстинкты.

Я уничтожил целый народ, защищая своего физического ребенка. Передо мной была одна из причин, почему я так поступил. Это стремление также было частью меня.

Я сделал глубокий вдох и кивнул ему.

— Я в деле.

Он укутал девочку в одеяло и развернулся, бережно унося её с собой во тьму. Он забрал с собой свет, и меня вновь поглотила тьма.

— Эй, — резко позвал меня мой двойник, с расстояния.

— Что?

— Не забывай сон! — сказал он. — Не забывай, как он закончился!

— И что это должно значить? — спросил я.

— Ты чёртов идиот! — прорычал мой двойник.

А потом пропал вместе со всем остальным.

Я открыл глаза и увидел потолок спальни Кэррин. Было темно. Я лежал. Свет из коридора проникал из-под двери спальни, и был почти невыносимо ярким для моих глаз.

— Именно это я и пытаюсь тебе объяснить, — узнал я голос Баттерса. — Я просто не знаю. Минздрав не выпускал стандартов лечения для чертовых Зимних рыцарей. У него может быть шок. Или кровоизлияние в мозг. Или просто очень сильная сонливость. Черт возьми, Кэррин, для этого и нужны больницы и настоящие врачи!

Я услышал, как Кэррин вздохнула.

— Хорошо, — сказала она без всякого тепла. — Что ты можешь сказать?

— Рука сломана, — сказал Баттерс. — Отёк и ушибы ситуацию не улучшили. Кто бы ни помял так алюминиевую шину (её что, накладывали в строительном магазине?), кости он снова сместил. Я снова всё собрал, как мне кажется, и опять наложил шину, но без рентгена я не могу быть уверен, что сделал всё правильно. А рентгеновский аппарат, наверное, взорвётся, стоит только Гарри войти в комнату. Если я в чём-то напортачил, рука может получить непоправимые повреждения, — он шумно выдохнул. — Дырка в груди большого ущерба не нанесла. По его обычным стандартам. Этот чёртов гроздь не прошёл через мышцу, но был такой ржавый, что я надеюсь, прививка от столбняка у него есть. Дырку я заштопал, кровь смыл.

— Спасибо, — сказала Кэррин.

Голос Баттерса звучал устало:

— Ага, — он вздохнул. — Конечно. Кэррин… могу я тебе кое-что сказать?

— Что?

— Та штука, что он получил от Мэб. Я знаю, все думают, что она превратила его в своего рода супергероя. Но я так не считаю.

— Я видела, как он двигается, видела, как он силён.

— Я тоже, — сказал Баттерс. — Послушай… человеческое тело — удивительный механизм. На самом деле. Оно способно делать удивительные штуки — гораздо удивительнее, чем большинство людей может представить, потому что в него также встроена функция самозащиты.

— Что ты имеешь в виду?

— Ограничители, — сказал Баттерс. — Каждый человек вокруг раза в три сильнее, чем сам о себе думает. В том смысле, что средняя домохозяйка, вообще говоря, по силе сравнима с очень серьёзным качком, если говорить о чистой механике. Адреналин способен ещё больше усилить эффект.

— Ты говоришь о случаях, когда мамаши поднимают автомобили, чтобы вытащить своих детей? — я почти видел, как Кэррин хмурит брови.

— Именно о них, — сказал Баттерс. — Но тело не может функционировать так всё время, иначе оно попросту развалится. Для того и нужны ограничители — не дать навредить самому себе.

— А что тут общего со случаем Дрездена?

— Думаю, сила Зимнего рыцаря просто вырубила эти ограничители, и не более того. Мышечной массы у него не сильно прибавилось. Так что только это бы всё объяснило. Тело вполне способно временами выдавать такую силу, но это те козыри, что в норме нужно вытаскивать из рукава раз или два за всю жизнь — а без ограничителей и без возможности чувствовать боль Дрезден делает это постоянно. И даже не знает об этом.