Молли глубоко вздохнула и кивнула, хмуро глядя на дорогу.

— Все верно, — сказала она. — Ладно. Просто…

— Ну?

— Я, наверное, привыкла к тому, что он рядом. Привыкла знать, что… что если мне нужна его помощь, он всегда поможет. Что если дело совсем, совсем хреново, он окажется рядом. — Она сделала легкое ударение на двух последних словах.

Я промолчал. Мой отец умер, когда я был совсем еще маленьким, когда я не знал еще, что, на свете бывают вещи сильнее его. Всю свою жизнь мне приходилось обходиться без такой поддержки. Молли же лишь теперь вынуждена осознавать, что во многих отношениях ей предстоит теперь полагаться только на себя.

«Интересно, — подумал я, — знает ли моя дочь, что у нее есть отец? Знает ли, что на свете есть кто-то, отчаянно желающий оказаться рядом?»

— Если у тебя дома вдруг прорвет трубы, он и сейчас придет на помощь, — негромко сказал я. — Или если какой-нибудь парень разобьет тебе сердце, он придет утешить тебя с мороженым. У многих, очень многих нет папы, готового на такие штуки. И поверь, в большинстве случаев нет ничего дороже этого.

Она поморгала и кивнула.

— Да. Только…

Я понял, что она хотела сказать, но не договорила. Что когда тебе нужно, чтобы кто-то выбил дверь и надрал кому-нибудь задницу, это, как правило, нужно очень, очень сильно. А этого Майкл для своей дочери сделать больше не мог.

— Я тебе вот что скажу, Молли, — заявил я. — Если тебя потребуется спасать, я с этим как-нибудь справлюсь. Идет?

Она посмотрела на меня глазами, полными слез, несколько раз кивнула, взяла меня за руку и крепко сжала. А потом снова уставилась в ветровое стекло и прибавила газу.

Мы заехали в забегаловку и вернулись ко мне домой. Дверь мне выбили грамотно. На ней осталось, конечно, несколько вмятин, но не более того. Крепкая дверь. А вот деревянная рама, в которую она вставлялась, разлетелась в щепки. Чтобы вставить дверь обратно, требовался дорогой ремонт — своими силами я не обошелся бы никак.

Я стоял и трясся от злости. И ведь не то, чтобы я жил в башне из слоновой кости или Торбе-На-Круче. Я жил в довольно тесной норе. Не бог весть какой дом, но другого у меня не было, и этот меня вполне устраивал.

И, в конце концов, это мой дом.

А Рудольф со товарищи погромили его. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

Молли осторожно дотронулась до моего плеча.

— Не так все и плохо. Я знаю хорошего плотника.

Я вздохнул еще раз и кивнул. Я и сам понимал, что, стоит этой истории завершиться — и Майкл окажется рядом со мной.

— Будем надеяться, Мистер скоро вернется. Возможно, его придется пристроить куда-нибудь, пока дверь не починят. — Я шагнул вниз по лестнице. — Будем надеяться…

Мыш вдруг испустил негромкий утробный рык.

Как я ни устал, но мне хватило двух секунд на то, чтобы выхватить из-под плаща жезл и изготовить защитное поле. Мыш не паникер. Ни разу не слышал еще, чтобы он рычал попусту — если нам не грозила та или иная опасность. Я скосил взгляд направо, и стоявшей там Молли не увидел. Кузнечик исчезла из виду прежде, чем я врубил защитное поле.

Я перевел дух. Мне доводилось слышать много разновидностей Мышиного рыка. Этот прозвучал не так сурово, как мог бы, если бы нам грозило присутствие темных сил. Да и поза выражала равновесие напряженности и спокойствия — простую настороженность, а не боевую стойку, как бывало прежде. Он ощущал нечто, что с его точки зрения могло бы представлять опасность, но вовсе не обязательно подлежало немедленному уничтожению.

Я медленно, держа щит наготове и выставив вперед левую руку со сложенными в охраняющий жест пальцами, спустился к двери. Правой рукой я сжимал жезл с накачанной в него энергией — вырезанные на его поверхности руны светились зловещим алым сиянием, а на кончике плясали крошечные молнии разрядов. Мыш спустился по лестнице вместе со мной, прижавшись плечом к моему правому бедру. Он продолжал рычать — ровно, как автомобильный двигатель с хорошо настроенным выхлопом.

Я спустился к двери и увидел, что в камине потрескивает огонь. Вкупе со свечением моего жезла и толикой пробивавшегося в комнату света этого вполне хватало, чтобы разглядеть помещение.

Пожалуй, ФБР могло обойтись с моей квартирой и бесцеремоннее. Книги поснимали с полок, но сложили на полу стопками, а не пошвыряли как попало. Мебель явно двигали, обшивку кресел и дивана вскрывали, но приколотили обратно. Не то, чтобы слишком аккуратно, но приколотили. С кухней тоже обошлись без особого почтения, но не погромили.

Впрочем, все это волновало меня вполовину меньше двух здоровенных, с гроб размером коконов из чего-то, напоминающего зеленый шелк. Один из коконов висел на потолке, второй — на стене у камина. Из второго кокона выглядывало лицо Сьюзен; судя по неподвижности она пребывала без сознания. Темные волосы ее свисали вниз растрепанными прядями. От обитателя второго кокона я видел только рот и часть подбородка, но не сомневался в том, что это Мартин. Должно быть, они пришли ко мне, дождавшись отъезда федералов, — тут-то их и поймали.

— Мыш, — пробормотал я. — Взрывчатки не чуешь?

Пес мотнул головой, словно отряхиваясь от воды. Звякнули медальоны на ошейнике.

— Я тоже, — кивнул я.

Ладно. Что бы там с ними ни случилось, это наверняка произошло чертовски быстро, прежде чем сверхъестественно быстрая Сьюзен или сверхъестественно параноидальный Мартин успели выхватить оружие.

Одно из моих кресел стояло спинкой к двери. Стоило мне шагнуть через порог, как оно развернулось (заметьте, оно у меня не на колесиках и вообще не поворотное), и в отсветах каминного огня я увидел сидевшую в нем непрошенную гостью и моего кота.

Ее всегда отличали рост и неземная красота — впрочем, это в порядке вещей у сидхе. Гладкая, без единой морщинки кожа, огромные глаза со зрачками изумрудного цвета. Подумать, так они очень напоминали глаза сидевшего у нее на коленях Мистера. Полные губы сохраняли пунцовый цвет без всякой помады, а длинные, алые с редкими серебряными прядями волосы ниспадали шелковистыми волнами на изумрудного же цвета платье.

При виде меня она улыбнулась, блеснув острыми клыками — изящными и хищными одновременно.

— А, — радостно произнесла она. — Гарри. Давненько мы с тобой не общались.

Я поежился, но изготовленный к огню жезл опустил не сразу. Со мной говорила женщина-фэйре, а по долгому опыту я усвоил, что фэйре, будь они Летними или Зимними, недооценивать не стоит. Доверять им может только болван — однако же и дразнить их мог только безумец. Вопросам этикета и уважению к гостю у них придается особое значение, и нарушение этих норм вызывает… скажем так, весьма резкую реакцию сидхе, повелителей Феерии.

Поэтому вместо того, чтобы открыть огонь в надежде застать неприятеля врасплох, я опустил жезл и, не сводя с нее взгляда, отвесил Леанансидхе низкий, строго по правилам этикета поклон.

— Воистину так. Давно не виделись, крестная.

— Я что-то сделала не так? — поинтересовалась Леанансидхе, небрежно махнув безукоризненно наманикюренной рукой в направлении двух коконов, и продолжила поглаживать Мистера. — Я наткнулась тут на этих грабителей, шаривших по твоей берлоге, и… как это у вас называется? — Улыбка у нее сделалась шире. — Арестовала их.

— Ясно, — кивнул я.

— Насколько я знакома с обычаям смертных, — продолжала она, — далее должен иметь место суд, а за ним… как там у вас называется узаконенное убийство? Ах да, казнь. — Ее ало-золотые брови на мгновение чуть сдвинулись к переносице. — Или сначала положена казнь, а потом уже суд? — Она пожала плечами. — Ах… В любом случае это не более чем терминологические детали. Гарри, ты кем предпочитаешь быть, судьей или палачом?

Я… я просто молча смотрел на нее.

В нашу прошлую встречу моя фея-крестная голосила и бредила на разные голоса, меняя личины, скованная толстым слоем льда в самом сердце Зимнего королевства. С тех пор, как мне исполнилось шестнадцать лет, она без устали преследовала меня всякий раз, как я попадал в Небывальщину, — и все с целью превратить меня в одну из своих гончих.