— Обожаю такие ночи! — взревел он. — Обожаю Хэллоуин!

— Ага, ночка выдалась шикарная, — произнёс я дрожащим, скрипучим голосом.

— Сэр Рыцарь, — обратился он ко мне. — Это было проделано сносно, но начиная с этого момента потребуются большие опыт и знания, чем есть у вас на данный момент, чтобы продолжить Охоту. Могу ли я, с вашего позволения, вернуть себе командование и начать преследование этих отродий Иных должным образом? — спросил Эрлкинг.

— Эмм, — пискнул я. — Вы же не собираетесь заняться мной после?

В ответ он разразился смехом, который был слышен на мили вокруг. Он так широко улыбался, что улыбка просвечивала через теневой покров, делая его лицо похожим на сумасшедший фонарь, только не из тыквы, а из сажи и огня.

— Только не этой ночью, — произнёс он. — Даю свое слово. Даёте ли вы позволение начать преследование?

Вместо того, чтобы отвечать Эрлкингу своим мультяшным голосом, я показал ему большой палец.

Повелитель гоблинов задрал голову и испустил ещё один крик. Его конь начал набирать высоту, Дикая Охота последовала за ним.

— Эмм, Гарри? — сказала Кэррин.

— Да?

— Мы же на мотоцикле.

Секунду до меня доходило, а потом я моргнул.

Мы передвигались по поверхности озера Мичиган, которое кишмя кишело всякими опасными тварями… и мы только что отпустили Дикую Охоту.

— Ох, чёрт, — произнёс я. — Гони к острову! Живо!

Мёрфи резко развернулась и нажала на газ. Я оглянулся через плечо на Эрлкинга, крутящегося в небесах над озером, поднимающегося по спирали всё выше, в то время как Охота неотрывно следовала за ним. Мы пронеслись мимо пары Зодиаков так быстро, что у люди на борту даже не успели выстрелить, как мы уже были далеко.

Затем мотоцикл замедлился.

— Что ты делаешь? — воскликнул я.

— Мы не можем заехать на берег на такой скорости! — крикнула мне в ответ Кэррин. — Мы расшибёмся в лепёшку о те деревья!

— Я сегодня как-то не настроен плавать!

— Не будь трусом, Дрезден, — огрызнулась она. Затем Мёрфи заложила мотоцикл в ещё один поворот, под углом, который направил нас параллельно берегу, и вырубила акселератор.

Я почувствовал, как замедлился Харлей, и на секунду мне показалось, что он начинает тонуть.

Затем Эрлкинг снова издал крик и нырнул вниз, за копытами его лошади тянулся огненный след Охоты. Всадники и гончие строем ринулись следом, звуки рогов и возгласы разносились в ночи.

Затем, где-то за секунду перед тем, как столкнуться с водой, Охота преобразилась.

И вот уже Эрлкинг был не на скакуне, а на грёбаном ките-убийце, со смертоносным чёрно-белым окрасом. Вслед за ним изменились и другие лошади, их всадники издали возбуждённый крик. Изменились и гончие. Их собачьи тела приняли длинные, изящные и могучие формы огромных акул.

Затем они все врезались в воду с гейзером брызг, а Харлей быстро погрузился в озеро…

…встав колёсами на мель. Мотоцикл резко замедлился, толкнув меня на Кэррин и почти выбросив её через руль, но она крепко сжала руки на руле и удержалась, вытягивая Харлей на берег. Она тормозила пока мы совсем не остановились, примерно за пять футов до того, как удариться об одно из огромных деревьев на острове.

— Видишь? — спросила Кэррин.

— Ты была права, — произнёс я.

Она оглянулась, посмотрев на меня искрящимися глазами:

— Ты сейчас такой сексуальный.

Я разразился икающим смехом, который в любую секунду мог перейти в маниакально-депрессивный, так как на меня только сейчас обрушились напряжение и ужас этого дурацкого и опасного дня — но не перешёл. Поблизости не было вражеских кораблей, и никто не швырялся гранатами в остров с того момента, как атаковала Дикая Охота. В воде, возможно, оставались Иные, но Охота, видимо, целиком занимала их внимание. В данный момент мы были совсем одни, и Кэррин тоже начала смеяться. Так мы хохотали несколько секунд, пытаясь говорить, обсудить что-то касаемо прошедшего дня, но все слова душил полуистерический смех.

— Гранаты, — выдавил я со смехом. — Как будто свидание не обходится…

— … взглянул в лицо Молли…

— …знаю, что он собака, но клянусь, что…

— Полное поражение Санта-Клауса! — Мёрфи наконец задохнулась, и это вызвало у нас ещё один взрыв смеха, для которого не требовался воздух. Потом мы просто сидели на мотоцикле, а она сидела прислонившись в темноте спиной к моей груди.

Она медленно повернула голову и взглянула на меня. Её глаза были пронзительно синими. Её губы были в опасной близости от моих.

И тут я что-то заметил.

Вторая баржа, буксир которой Мёрфи сожгла гранатой, двигался.

Я встал и слез с мотоцикла, глаза мои расширились.

— Ох, чёрт, — произнёс я.

Отсюда я видел, как Акулья Морда спокойно стоял на поверхности озера перед кормой баржи, его плащ весь извивался и корчился. Он протянул руки вперёд, что явно выглядело как приказывающий жест. Вода под кормой баржи кипела от Иных, большинство из них хотя бы частично вылезло из воды. У меня ушла всего лишь секунда, чтобы понять, что происходит.

Иные воплощали собой двигатель компании Эвинруд, обрушивая свою объединённую массу и сверхъестественную силу на корму баржи. Впереди неё горящий буксир вздымал вверх столб дыма и пламени, но баржа определённо двигалась — и уже была близко к берегу.

Жуткий зелёный и багровый свет вспыхивал под поверхностью озера, беззвучно и беспорядочно. Акулья Морда был умён. Когда Охота вошла в воду, он, должно быть, бросил против неё львиную долю своих Иных, а тем временем он сам и горстка оставшихся тварей вернулись к поверхности, чтобы разрушить к чертям потенциально романтический момент.

— Ох, звёзды и камни, — выдохнул я. — Если они дотолкают баржу до берега…

— Харлей нас туда не довезёт, — сказала Кэррин. — Только не по такой местности, да ещё через кустарники.

— Тут ты за мной не поспеешь, — ответил я.

Мёрфи стиснула зубы, но кивнула.

— Иди, — произнесла она. — Я приду туда так быстро, как смогу.

А затем я подумал про себя, что если бы я продолжал ждать, пока всё само уляжется, действовал бы надлежащим образом и был бы осторожнее, перед тем как начать действовать, то никогда бы не добрался куда-либо живым.

Так что я скользнул ей рукой за голову, наклонился и горячо поцеловал в губы. Она не замерла от поцелуя. Не удивилась. Она ответила на него, а её губы на вкус были, как спелая клубника.

Поцелуй длился два, три, четыре биения сердца. Затем мы оба одновременно отстранились. Её глаза были слегка расширены, на щеках пылал румянец.

— Я никуда не денусь, — пообещал я ей.

Затем развернулся и рванул к участку берега, на который Акулья Морда направил последнюю баржу.

Для меня бег по этому острову не был физическим усилием. Скорее мысленным.

Моё понимание этого места было глубоким до костей, абсолютное знание, существующее в виде отдельного органа у меня в голове — тип понимания, который некоторые средневековые учёные называли «интеллектус». Это понимание приходило ко мне на уровне рефлексов и инстинктов. Когда я бежал, я знал, где выступает каждая ветка, где лежит каждый камешек, готовый подвернуться мне под ноги. Бег здесь был так же естественен, как дыхание, и каждый шаг, казалось, подталкивал меня чуть быстрее, как будто я катился по берегу в надувной клетке, в которой играют дети в детских пиццериях.

Мне не нужно было бежать по острову. Мне нужно было лишь подумать об этом и позволить моему телу без усилий следовать за разумом.

Я выбрался из леса на пляж несколько выше того места, куда направлялась баржа — примерно в двадцати трёх ярдах, одном футе и шести с половиной дюймах от ближайшего края «Не-Пойми-Что Дока». Одна из трёх пульсирующих силой лей-линий отходила от острова почти в этом самом месте, и если барже удастся сесть на мель в контакте с этой линией, то утро у жителей Чикаго выдастся действительно неприятным.

Теперь, когда схватка Охоты и Иных в основном протекала под водой, было достаточно тихо, чтобы слышать, как приближается баржа. Кто-то уже даже начинал монотонно распевать на палубе. Я не мог их видеть через тлеющие обломки буксира перед баржей, но голоса определённо слились в унисон устойчивого пения на языке, который звучал так, будто на нем было принято говорить, полоща горло маслом Криско.