— Погоди, Мёрф, — удержал ее я. — Дай-ка проверю на предмет сюрпризов.

Она внимательно посмотрела на меня и кивнула.

Я зажмурился и, коснувшись ручки, осторожно напряг чувства, пытаясь уловить магические поля, охраняющие вход — вроде тех, что расставил я вокруг своего жилья. Мои обостренные чувства сродни Внутреннему Зрению, но даются мне легче и не так действуют на психику.

Я не ощутил ничего такого — ни оберегов, ни возможных Мавриных ловушек. Вообще-то нехорошие парни редко интересуются оборонными аспектами черной магии — процесс разрушения гораздо увлекательнее. Впрочем, мне не хотелось бы напороться на исключение из этого правила.

— Он все равно был уже мертв, — сказал я Мёрфи.

Она промолчала.

— Я видел его, Мёрф. То есть, по-настоящему Видел. Он был… даже не животное уже. Ты все равно не смогла бы помочь ему.

— Да заткнись же, Гарри, мать твою, — произнесла она очень тихо.

Я послушно замолчал. Я закончил проверку — самой двери, пространства за ней и, наконец, Прислушался. Ничего. Когда я открыл глаза, рядом с Мёрфи стоял Кинкейд. Я даже не слышал, как он вернулся.

— Чисто? — спросил он.

Я кивнул.

— Дверь не заговорена. С той стороны, вроде, тоже ничего и никого нет, хотя наверняка утверждать этого я не могу.

Кинкейд хмыкнул, покосился на Мёрфи, потом отступил назад и ударом ноги выбил дверь.

Мёрфи даже зажмурилась. Ну, конечно, Кинкейд здоровый чувак, но выбить дверь с первого удара — это вам не фиг собачий. Я видел раз, как здоровенный мужик колошматил по двери с такой же примерно энергией минут пятнадцать, прежде чем она подалась. Да и то ему, можно сказать, повезло.

Но я-то знал. Образ этой огромной, демонической твари, возникшей на мгновение на месте наемника, намертво впечатался в мою память.

Кинкейд по-кошачьи мягко приземлился за дверным проемом, поднял пику и посветил укрепленным на ней фонариком вниз, вдоль узкого лестничного марша.

Воцарилась тишина.

А потом откуда-то снизу, из темноты донесся негромкий, издевательский смех.

Блин-тарарам. Мурашки не то, что по спине моей забегали — а ж в ухо заползли.

— Строимся, — пробормотал я, потому что это звучало по-военному и не так трусливо, как "ну-ка, ребята, чур вы первые". Кинкейд кивнул и спустился на ступеньку. Мёрфи снова взяла обрез наизготовку и пристроилась за ним. Я поднял свой игрушечный пистолет и шагнул следом.

— Еще раз — где они держат заложников? — спросила Мёрфи.

— В чулане справа от лестницы.

— Так было несколько часов назад, — возразил Кинкейд. — Теперь они могут находиться где угодно. Стоит нам спуститься, и нам будет не до этих игр.

— Главная забота наша — заложники.

— К чертовой матери заложников. Для того вампы их и берут, — нахмурился Кинкейд. — Если вы позволите им диктовать вам тактику, они воспользуются этим, чтобы убить вас.

— Не ваше это дело, — набычился я.

Голос Кинкейда сделался тише, но резче.

— Не забывайте, я ведь рядом с вами. Они запросто могут ошибиться и убрать меня вместо вас.

— За то вам и платят немалые баксы.

Он покачал головой.

— Мы даже не знаем, живы ли они. Послушайте, это ведь подвал. Все, что от нас требуется — это закатить туда несколько гранат, а потом спуститься и зачистить все, что останется. Мы под землей. Число случайных жертв сведется к минимуму.

— Это, конечно, хорошо, но недостаточно хорошо, — буркнул я. — Сначала мы спасаем заложников. Когда они будут в безопасности, займемся Маврой.

Кинкейд оглянулся на меня через плечо; взгляд его был сощурен, холоден.

— Боюсь, мертвыми нам спасать их будет немного сложнее.

Тут Мёрфи приставила ствол обреза к Кинкейдову позвоночнику.

— Скажите, у вас достаточно прочный бронежилет? — поинтересовалась она. Нет, умеет все-таки иногда Мёрфи найти нужные слова.

Секунды две-три все мы молчали. Я заговорил первым.

— Возможно, мы погибнем, пытаясь спасти заложников. Мы наверняка погибнем, если не будем держаться вместе. Ну же, Кинкейд, это ведь проще простого рассчитать. Или разрывайте контракт и уходите отсюда.

Долгое мгновение он внимательно смотрел на Мёрфи, потом повернулся обратно к зияющему провалу лестницы.

— Ладно, — произнес он. — Будь по-вашему. День любителя.

Когда мы начали спускаться вниз, тот, кто ждал нас в темноте, снова засмеялся.

Подвал приюта оказался необычно глубоким, тем более, по чикагским меркам. Лестница спускалась вниз футов на десять, имея в ширину не больше двух с половиной футов. Воображение рисовало мне ухмыляющихся ренфилдов с автоматами, готовых открыть огонь… уже стреляющих… пули, летящие в нас, впивающиеся в наши тела, рвущие их в клочья. Желудок свело судорогой от страха, и мне пришлось напрячься, чтобы стряхнуть эти мысли и сосредоточиться на окружении.

Штукатурные стены были раньше белыми, но трещины и потеки от многочисленных протечек не оставили от первоначального цвета почти ничего. Лестничный марш заканчивался площадкой фута три на три, а за ней вел вниз новый марш. По мере того, как мы спускались, воздух становился все холоднее.

Здесь пахло гнилью и плесенью. Наше дыхание, любое наше движение казались в окружавшей нас, гнетущей тишине оглушительно-громкими. Я вдруг заметил, что выставил ствол своего пейнтбольного пистолета вперед, поверх головы Мёрфи и Кинкейдова плеча, готовый палить из него в любого, кто попадет в поле зрения. Впрочем, смысла в этом было бы не слишком много: любому смертному громиле это не причинило бы никакого вреда. Так, намочило бы чуть-чуть… ну, попахивал бы он еще чесноком.

Лестница упиралась в приоткрытую дверь.

Настороженно пригнувшись, Кинкейд отворил ее концом своей пики.

Мёрфи прицелилась обрезом в темноту.

Я тоже. Против воли кончик ствола моего дурацкого пистолета изрядно дрожал.

Ничего не произошло.

Только тишина.

— Блин, — пробормотал я. — Сил нет терпеть такую дрянь.

— Хотите, схожу вам за валиумом, — предложил Кинкейд.

— Поцелуйте меня в задницу, — огрызнулся я.

Он полез в свою поясную сумку и достал пару пластмассовых трубок. Он резко согнул их, встряхнул, и они вспыхнули холодным, химическим светом. Потом осторожно заглянул в проем и швырнул их одну вправо, вторую влево, сам оставаясь в тени, чтобы никто, находившийся за дверью, не видел его. Выждав мгновение, он снова заглянул в дверь и повертел головой.

— Ничего движущегося, — сообщил он. — Ничего светящегося. Однако похоже, ваша схема, Дрезден, точна. Коридор справа тянется футов десять и упирается в дверь этого вашего чулана. Налево длиннее, футов двадцать, и открывается в помещение.

— Сначала чулан, — произнес я.

— Прикройте меня.

Крадучись, Кинкейд одолел последние две ступени и нырнул в дверь. Мёрфи держалась в футе за его спиной. Кинкейд скользнул вправо, а Мёрфи, пригнувшись, осталась на месте, нацелив обрез влево, вдоль освещенного зеленым сиянием коридора. Вряд ли я двигался так же плавно и бесшумно, но все же не отставал от Кинкейда, держа наготове пистолет и посох.

Дверь чулана имела в высоту всего пять футов и открывалась наружу, в коридор. Кинкейд прислушался, потом пропустил к двери меня. Я не обнаружил на ней никаких заклятий и заговоров, поэтому кивнул ему. Он перехватил пику так, чтобы мгновенно пронзить ею всякого, кто бросится на него из чулана, и рывком распахнул дверь.

Луч света с его пики скользнул по темному помещению — слишком большому для чулана, слишком маленькому для полноценной комнаты. Сырые каменные стены сплошь поросли плесенью, и в нос ударил запах немытых тел и испражнений.

С полдюжины детей не старше девяти-десяти лет испуганно жались к дальней стене. Все были одеты в обноски, по большей части на несколько размеров больше. На запястьях поблескивали стальные наручники, прикованные тяжелой цепью к стальному кольцу в полу. Не издавая ни звука, дети отпрянули от двери, от света.