— Солнце помогает, — сказала она. — Иногда это почти пропадает — на время.
— Я искал тебя, — сказал я. — Я хотел поговорить с тобой.
— Я знаю, — вздохнула она. — Все изменилось, Гарри. При свете дня все не так плохо. Но ночью… — она поежилась. — Мне приходится запираться. Я не доверяю себе с людьми, Гарри.
— Я понимаю, — кивнул я. — Ты знаешь, что происходит?
— Я говорила с Томасом, — призналась она. — И с Жюстиной. Они показались мне довольно милыми. Они многое мне объяснили.
Я поморщился.
— Послушай, — сказал я. — Я хочу помочь тебе. Я найду способ избавить тебя от этого. Мы найдем средство, — я взял ее за руку. — Блин-тарарам, Сьюзен. Я не мастак по этой части, — я порылся в кармане и неуклюже надел ей на палец кольцо. — Я хочу быть рядом с тобой. Выходи за меня.
Она села и уставилась на свой палец, на самое шикарное кольцо, какое я смог себе позволить. Потом придвинулась ко мне и поцеловала в губы. Наши языки коснулись друг друга. Мой сразу онемел. Я почувствовал легкое головокружение, и по телу пробежала волна медленного наслаждения, какую я уже испытывал раньше.
Она отодвинулась от меня; лицо ее под солнечными очками оставалось непроницаемым.
— Я не могу, — сказала она. — Я всегда до ужаса хотела тебя, Гарри. Я не могла совладать с собой, когда ты рядом. И я не научилась еще распознавать виды голода, — она положила кольцо мне на ладонь и встала, захватив с песка полотенце и сумочку. — И не охоться за мной. Я позвоню.
И ушла.
Помнится, я похвалялся перед Кравосом, что с юности научился бороться с кошмарами. До некоторой степени это правда. Если какая-нибудь сволочь заявится ко мне в голову подраться, я смогу отделать ее по первое число. Но теперь меня мучили собственные кошмары. Часть меня самого. И они всегда одинаковы: тьма и окружающие меня со всех сторон вампиры с их жутким, шипящим смехом.
Я просыпаюсь, крича и плача. Свернувшийся у меня в ногах Мистер поднимает голову и смотрит на меня. Но не уходит. Он просто переворачивается на другой бок, урча как подвесной мотор. Это успокаивает. И я засыпаю, держа свет под рукой.
— Гарри, — заявил мне как-то вечером Боб. — Ты не выходишь на работу. Ты вообще почти не выходишь из квартиры. Квартплата просрочена почти на неделю. И это твое исследование вампиров продвигается черепашьими темпами.
— Заткнись, Боб, — ответил я ему. — Эта последняя мазь составлена неправильно. Если бы нам удалось превратить ее в жидкость, возможно, ее можно было бы включить в…
— Гарри, — повторил Боб.
Я покосился на череп.
— Гарри, Совет прислал тебе сегодня извещение.
Я медленно встал.
— Вампиры. Совет объявил военное положение. Насколько я понял, Париж и Берлин уже неделю как повержены в хаос. Консул созывает собрание. Здесь.
— Белый Совет собирается в Чикаго, — задумчиво повторил я.
— Вот именно. Они хотят знать, что, черт подери, произошло.
Я пожал плечами.
— Я отослал им свой отчет. Я делал только то, что было необходимо, — сказал я. — Или так близко к этому, как у меня получалось. Я не мог оставить ее им, Боб. Не мог.
Череп вздохнул.
— Не уверен, что это их убедит, Гарри.
— Придется попробовать, — буркнул я.
В дверь постучали. Я выбрался из лаборатории. За дверью стояли Мёрфи и Майкл, навьюченные покупками. Уголь и керосин — погода холодает. Продукты. Фрукты. Майкл умышленно положил на видное место бритву.
— Как дела, Дрезден? — спросила Мёрфи. Голубые глаза ее смотрели совершенно серьезно.
С минуту я смотрел на нее. Потом на Майкла.
— Бывает хуже, — сказал я. — Заходите.
Друзья. С ними жизнь становится легче.
Итак, вампиры объявили войну мне и всем прочим местным чародеям. Мелкие колдуны и прочие шарлатаны взяли за правило не выходить из дому после захода солнца. Я больше не заказываю пиццу с доставкой на дом. С тех пор, как первый же парень чуть не взорвал меня к чертовой матери.
Совет будет вне себя от ярости, но мне не привыкать.
Сьюзен не звонит. Не заходит. Но я получил от нее открытку на мой день рождения, в Хэллоуин. Всего три слова.
Догадайтесь, какие.
Джим Батчер
«Летний Рыцарь»
Эта книга посвящается всем старшим сестрам, у которых хватает терпения не душить младших братцев — и в особенности моим сестрам, которым пришлось терпеть больше многих. Я ужасно многим обязан вам обеим.
И маме — по причинам, столь очевидным, что их и говорить-то вслух не надо: хотя, пожалуй, упомяну все-таки то самое сладкое печенье и кресло-качалку, под скрип которого было так сладко засыпать.
Глава первая
В день, когда Белый Совет собрался в Чикаго, выпал дождь из жаб.
Я выбрался из «Голубого Жучка», моего побитого временем и передрягами старого «Фольксвагена», и сощурил глаза на ослепительное июньское солнце. Парк Лейк-Медоу раскинулся в южной части Чикаго, далеко от берега озера Мичиган. Даже в жару, не спадавшую последние недели, парку полагалось бы кишеть отдыхающими. Сегодня он был пуст, если не считать пожилой леди в длинном плаще, толкавшей по аллеям тележку с какой-то ерундой. Черт, до полудня оставалось больше часа, а я уже совершенно взмок в трениках и футболке.
С минуту я хмуро шарил по парку взглядом, потом сделал пару шагов по траве и сразу же получил по башке чем-то мягким и влажным.
Я вздрогнул и провел ладонью по волосам. Что-то небольшое скользнуло по моему лицу и шмякнулось на землю. Жаба. По жабьим меркам довольно небольшая — она запросто уместилась бы у меня на ладони. Упав на землю, она несколько мгновений лежала, почти не трепыхаясь, потом сипло квакнула и, петляя как пьяная, поковыляла прочь.
Я огляделся по сторонам и увидел в траве еще жаб. Много жаб. Чем дальше я заходил в парк, тем громче становилось их кваканье. На моих глазах несколько земноводных свалилось с чистого неба — казалось, это Всевышний опрокинул, там на небесах, бочку с земноводными. Повсюду в траве прыгали жабы. Они не устилали траву сплошным ковром, но и не наступить на них становилось все труднее. С частотой примерно в секунду слышался шлепок очередной приземляющейся жабы. Их негромкое кваканье напоминало шум голосов в набитой гостями гостиной.
— Дичь, правда? — спросил взволнованный голос. Я повернулся и увидел невысокого, широкоплечего молодого человека, направлявшегося ко мне уверенной походкой. Билли-Оборотень был сегодня одет почти как я: в тренировочные брюки и черную, без рисунка футболку. Год или два назад они скрывали бы четыре-пять десятков фунтов лишнего веса. Теперь они скрывали развитую мускулатуру, на которую он их сменил. Он улыбнулся и протянул мне руку.
— Ну, что я тебе говорил, Гарри?
— Привет, Билли, — отозвался я. — Ну, и как дела у оборотней?
— Все занятнее, — ответил он. — Последнее время мы при патрулировании то и дело натыкаемся на всякие странные вещи. Вроде вот этого, — он махнул рукой в сторону парка. Еще одна жаба шлепнулась с неба в нескольких футах от нас. — Поэтому мы решили обратиться к чародею.
Патрулирование… Святые дружинники. Храни меня, Бэтмен.
— А из нормальных людей это кто-нибудь видел?
— Нет… если не считать нескольких парней-метеорологов из университета. Сказали, что прошли смерчи — в Луизиане или где-то там еще, вот они, наверное, и засосали бедолаг.
Я хмыкнул.
— А ты считаешь, это проще и убедительнее объяснить волшебством?
Билли ухмыльнулся.
— Не беспокойся. Уверен, не пройдет и пары часов, как и без нас явится кто-нибудь и объявит это колдовством.
— Угу, — я вернулся к «Жучку», сунул руку в салон, чтобы отпереть крышку расположенного спереди багажника, и залез туда по пояс. Из багажника я вынырнул, вооружившись нейлоновым рюкзаком, из которого достал пару полотняных мешочков. Один из них я бросил Билли.