— Возможно, вы правы, — произнес он и исчез в дыму.

Мёрфи помогла мне встать. Она заставила всех детей взяться за руки, сама взяла за руку переднего и повела всех нас к лестнице. По дороге она нагнулась и подобрала с пола свои джинсы. Впрочем, того, что от них осталось, явно не хватало, чтобы избежать обвинения в появлении в общественном месте в непристойном виде, так что она со вздохом уронила их обратно.

— Розовые трусики, — заметил я, опустив взгляд. С белыми резинками. Ни за что бы не догадался.

Мёрфи тоже слишком устала, чтобы испепелять взглядом. Но честно попробовала.

— Они здорово идут к бронежилету и поясу с кобурой, Мёрф. Сразу видно, что ты женщина, для которой обязанности прежде всего.

Она с улыбкой наступила мне на ногу.

— Чисто, — послышался из дыма голос Кинкейда, и он показался, слегка закашлявшись. — Там четыре занятых гроба. Один из них — тот одноухий парень, о котором вы рассказывали. Все теперь без головы. Эти вампиры — история.

— А Мавра? — спросил я.

Он покачал головой.

— Весь этот конец коридора — просто мечта черного рынка органов для пересадки. Эта тварь стояла прямо на пути основной части осколков. Для ее идентификации теперь потребуется медицинская карта от ее дантиста… и услуги профессионала по сборке пазлов.

Кинкейд не видел, как за его спиной из дыма возникла Мавра — чудовищно изорванная, искореженная, обгоревшая и злая как все силы ада. У нее недоставало нижней челюсти, половины руки, изрядной части торса; одна из ее ног держалась на клочке плоти… ну, белье тоже помогало удерживать ее на месте. При всем этом двигалась она почти не медленнее обычного, и глаза ее горели мертвым огнем.

Кинкейд увидел выражение моего лица и бросился ничком на пол.

Я выхватил из-под ветровки свой шутовской пистолет и разрядил его в Мавру.

Разрази меня гром, если эта штука не подействовала как самое лучшее заклятие. Блин, лучше почти любого заклятия, а уж я-то в этом разбираюсь. Очередь вышла — не хуже чем у маленьких Кинкейдовых автоматов, и шарики били в Мавру со зловещим шипением. Там, где они лопались на ее теле, вспыхивало серебристое пламя. Оно пожирало ее, и все это происходило быстро, почти мгновенно — словно какой-то гурман быстро-быстро ковырял ее ложкой как арбуз.

Мавра испустила полный боли и потрясения вопль.

Святая вода с чесноком проделали в ней дырку размером с трехлитровую бутылку колы. Я даже видел сквозь нее дым и пламя за ее спиной. Она пошатнулась и упала на колени.

Мёрфи выхватила из ножен мачете и бросила его плашмя по полу.

Кинкейд перехватил его, уже поворачиваясь к Мавре, и одним ударом снес ей голову у основания шеи. Голова полетела в сторону. Тело просто рухнуло, где стояло. Оно не трепыхалось, не билось в конвульсиях, не кричало и не истекало кровью, из него не выметнулся вихрь волшебного ветра или внезапного облака пыли. Маврины останки просто повалились на землю. Здорово побитый временем кадавр, ничего больше.

Я перевел взгляд с Мавриного трупа на пистолет у меня в руке. Это впечатляло.

— Кинкейд? Могу я оставить эту штуку себе?

— Легко, — отозвался он. — Просто припишу ее стоимость к счету, — он медленно поднялся, глядя на царивший вокруг хаос. Потом покачал головой и побрел к нам. — Даже увидев своими глазами, трудно поверить.

— Во что? — не понял я.

— В щит ваш. И еще в этот ваш номер с ветром и огнем — тем более, с такой-то рукой, — он покосился на меня, и во взгляде его мелькнуло что-то, похожее на опаску. — Никогда еще не видел, что может сделать чародей в полную силу.

Какого черта… Я решил, что не помешает, если наемник будет меня хоть немного побаиваться. Я остановился и оперся о посох. Руны все еще светились багровым, хотя быстро тускнели. От него поднимались маленькие струйки дыма. Да, так тяжко ему еще не приходилось, но упоминать об этом в сложившейся ситуации было не обязательно.

Я смотрел на него в упор до тех пор, пока не сделалось очевидным, что он не хочет встречаться со мной взглядом. А потом негромко, мягко, можно сказать, произнес:

— И не видели еще.

И вышел, оставив его смотреть мне вслед. Я ни на мгновение не тешил себя мыслью, что страх заставит его отказаться от мысли убить меня, если я не заплачу. Но все же он, может, и отнесется к этому ответственнее, взвешеннее. Тут ведь даже мелочь не помешает.

Прежде, чем мы вышли из подвала, я снял ветровку и накинул ее Мёрфи на плечи. Она оказалась даже слишком велика: она не просто закрыла ей ноги, но еще и по земле волочилась. Она благодарно посмотрела на меня — как раз тут в дверях появился Эбинизер. Старик бросил взгляд на детей, на мою руку и присвистнул.

— Ты идти-то сможешь? — спросил он.

— До машины дойду как-нибудь. Надо увозить отсюда детей и самим убираться к чертовой матери.

— Отлично, — кивнул он. — Куда?

— Детей отвезем к Отцу Фортхиллу, в церковь Святой Марии Всех Ангелов, — сообразил я. — Он придумает, чем и как им помочь.

Эбинизер кивнул.

— Я о нем слышал. Хороший человек.

Мы вышли и принялись размещать детей в кузове старого Эбинизерова «Форда». Он поднял их по одному в кузов, уложил на толстое ватное одеяло и накрыл другим таким же.

Из дома вышел Кинкейд с большим пластиковым мешком для мусора; дым из двери валил все сильнее. Мешок был полон наполовину. Он закинул его на плечо и повернулся ко мне.

— Позаботился о деталях. С моей точки зрения, контракт выполнен. Вы довольны?

— Угу, — кивнул я. — Приятно было с вами поработать. Спасибо.

Кинкейд покачал головой.

— Деньги — вот лучшая благодарность.

— Э… да, — сказал я. — Конечно. Кстати, об этом. Сегодня суббота, и мне нужно в банке переговорить…

Он шагнул ко мне и протянул белую визитную карточку. На ней был вытиснен золотыми буквами номер, а под ним, уже чернилами — цифра, по сравнению с которой все мои банковские сбережения казались просто мизерными. И ничего больше.

— Мой счет в швейцарском банке, — пояснил он. — Я не спешу. Перечислите это на него ко вторнику, и мы в расчете.

Он забрался в свой фургон и уехал.

Вторник.

Блин.

Эбинизер смотрел вслед отъезжающему белому фургону, потом помог Мёрфи усадить меня в кабину. Я сидел между ним и Мёрфи, сдвинув ноги направо от рычага переключения передач. Мёрфи держала в руках аптечку первой помощи, и пока мы ехали, осторожно обработала и перевязала мою обожженную руку. Эбинизер вел машину медленно, осторожно. Первые полицейские сирены мы услышали, уже отъехав квартала на два.

— Детей — в церковь, — сказал он. — Потом куда?

— Ко мне домой, — ответил я. — Надо подготовиться ко второму раунду.

— Второму раунду? — переспросил Эбинизер.

— Угу. Если я ничего не сделаю, ритуальное энтропийное проклятие ударит по мне в полночь.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Я посмотрел на него.

— Надо поговорить.

Он хмуро уставился вперед.

— Хосс. Ты слишком активно во все ввязываешься. Слишком много работаешь. Слишком много, черт побери, на себя берешь.

— Во всем этом, однако, есть и положительная сторона, — заметил я.

— Да?

— Хи-хи. Если я схлопочу его сегодня вечером, мне не надо будет ломать голову над тем, как расплатиться с Кинкейдом, пока он меня не грохнул.

Эбинизер вел машину, а я проваливался в какое-то муторное забытье. Да нет, вру, конечно. Забытье было вполне даже приятным, и я не возражал. Рот мой отказывался работать, и та немногая часть моего сознания, которая могла еще как-то соображать, понимала, что это убаюкивающее покачивание на грани обморока куда лучше пронзительной боли. Где-то на заднем плане переговаривались Эбинизер и Мёрфи, и мы, должно быть, выгрузили все-таки детей у Отца Фортхилла, потому что когда я, наконец, выбрался из пикапа, их в кузове уже не было.

— Мёрф, — спохватился я, нахмурившись. — Я тут подумал… Если отдел убийств ищет меня, может, не стоит нам ехать ко мне?