И ведь ей это нравилось. Хотя, насколько я это понимал, у нее и выбора-то другого не имелось.

Щенок у меня на руках снова недовольно заворчал, и меня захлестнула волна горячего гнева.

— Прекратите, — негромко, но с трудом сдерживаясь, произнес я. — Убирайтесь из ее головы.

— Не лезьте не в свое дело, — отозвался Томас.

— Черта с два не мое. Бросьте эти свои штучки с чужим сознанием. Сейчас же. А то выйдем, поговорим.

Томас все-таки повернулся ко мне. В глазах его вспыхнула холодная ярость, рука сжалась в кулак. Потом он тряхнул головой и зажмурился.

— Чем меньше она будет знать подробностей, — сказал он, не открывая глаз, — тем лучше. Тем безопаснее.

— Безопаснее? От чего?

— От любого, которому могу не нравиться я или моя семья, — раздраженно фыркнул Томас. — Если она будет знать о происходящем не больше любой другой, у них не будет смысла преследовать ее. Это то немногое, что я могу сделать, чтобы защитить ее. Не мешайте, а то я и сам не прочь буду переговорить с вами.

Тут Артуро, наконец, закончил свой разговор и вернулся к нам. Он зажмурился и остановился, не доходя пару шагов.

— Прошу прощения. Я что-то пропустил.

Томас выразительно изогнул бровь, глядя на меня.

Я сделал глубокий вдох.

— Да нет. Мы просто коснулись не очень приятной темы. Ничего не мешает перенести этот разговор на потом.

— Отлично, — сказал Артуро. — Так на чем мы остановились?

— Мне нужно отвезти Жюстину домой, — заявил Томас. — Она переутомилась сегодня. Удачи, Артуро.

Артуро кивнул в ответ и выдавил из себя улыбку.

— Спасибо за помощь, Томми, дружок.

— Не за что, — отозвался Томас, увлекая Жюстину за талию и кивая мне на прощание. — До встречи, Гарри.

Я тоже поднялся.

— Куда мне подъехать завтра? — спросил я у Артуро.

Он поставил на стол свою бутылку, написал на листке блокнота адрес и вырвал его. Потом достал из стола толстую пачку денег, отсчитал десять сотенных бумажек и протянул их мне вместе с адресом.

— Не знаю, могу ли я верить в вашу искренность, мистер Дрезден, — сказал Артуро.

Я помахал в воздухе банкнотами.

— До тех пор, пока вы мне платите, меня не очень волнует, верите вы мне или нет. До завтра, мистер Геноса.

Когда я, наконец, доплелся до дому, было уже черт знает как поздно. Мистер, короткохвостая серая пума, с которой я делю свою жилплощадь, в знак приветствия двинул меня боком чуть ниже колен. Веса в Мистере фунтов двадцать пять или тридцать, так что мне пришлось приложить некоторое усилие, чтобы удержаться на ногах.

Покончив с приветствиями, Мистер склонил голову набок и, принюхавшись, издал негромкий звук, имеющий означать царственное неодобрение. Я сделал шаг в комнату, и он, запрыгнув на ближайший шкаф, уставился с него на продолжавшего безмятежно дрыхнуть у меня на руках щенка.

— Это ненадолго, — заверил я его. — На несколько дней только.

Мистер сощурил взгляд, подкрался ко мне и бесцеремонно потрогал щенка лапой. Когтей, правда, он при этом не выпустил.

— Осторожнее, приятель. Этот дурачок легче перышка, — я пробормотал нехитрое заклинание, от которого загорелось несколько свечей, осветив мое жилище. Разобравшись с этим, я набрал номер, по которому связывался с Братом Вангом, пока тот находился в Чикаго, но дождался только автоответчика, сообщившего мне, что абонент недоступен. Ну, телефонная сеть частенько пошаливает, когда я пытаюсь воспользоваться ее услугами, поэтому я попробовал еще раз. С тем же результатом. Тьфу. Все тело мое болело и мечтало только об отдыхе — тем более, что находился-то я уже в своей берлоге.

Указанная берлога расположена в цокольном и подвальном этажах старого, скрипучего жилого дома, построенного больше ста лет тому назад. Под самым потолком у меня расположены открывающиеся в приямки окна. Вся квартира состоит из двух комнат, в большей из которых, гостиной, находится камин. Мебель у меня старая, уютная — диван, мягкое кресло, пара плетеных кресел. Стиль у них у всех разный, но все одинаково удобны, да и глаз радуют. Каменный пол устелен самыми разными коврами, и бетонные стены я тоже увешал всяко-разными коврами, картинами и постерами в рамах.

В комнате царила сияющая чистота и пахло сосновой хвоей. Даже камин был вычищен до чистого камня. Да уж, как ни старайся, а по части домашнего хозяйства с Волшебным Народом не сравниться никому. Правда, и поделиться такой радостью с другими смертными у вас тоже не получится: волшебные помощники тут же соберут вещички и отчалят навсегда. Почему? Представления не имею. Просто так уж у них, у фэйре принято.

С одной стороны моей гостиной расположен неглубокий альков с дровяной плитой, старомодным ящиком-ледником и несколькими шкафами, в которых я держу кухонную утварь и припасы. С противоположной стороны узкая дверь ведет в мою ванную и спальню. Спальня невелика: в ней едва хватает места для двуспальной кровати и купленной на распродаже тумбочки.

Я отвернул ковер, прикрывавший вход в подвал — небольшой квадратный люк в полу. Подвал достаточно глубок, чтобы в нем круглый год царила подземная прохлада, поэтому я, положив спящего щена на кровать, накинул на плечи свой тяжелый фланелевый халат. Потом я взял свечу, откинул люк и по складной стремянке спустился в свою лабораторию.

Я категорически запретил своей домашней обслуге даже близко подходить к лаборатории. Как следствие, последнюю пару лет она медленно, но верно проигрывала войну с энтропией. Стены лаборатории сплошь увешаны металлическими полками, на которых громоздятся емкости — коробки, мешочки, реторты, бутылки, пузырьки, колбы и контейнеры. Большая часть этих емкостей снабжена этикетками, на которых значится их содержимое — ингредиенты для изготовления самых разнообразных эликсиров, зелий и прочих магических штучек, нужда в которых возникает у меня время от времени. Посередине помещения расположен длинный лабораторный стол, и участок пола с противоположной от лестницы стороны его странным образом чист, отличаясь от остальной, изрядно захламленной площади. Здесь у меня находится магический круг из замурованной в бетонный пол полосы — раньше она у меня была медной, но полгода назад я заменил ее на серебряную. Я прикладываю изрядные усилия к тому, чтобы ни один клочок завалившего лабораторию хлама не оказался ближе, чем в футе от этого круга.

Существо, запертое под этим кругом, не подавало голоса с того самого вечера, как я замуровал его в толще бетона. Впрочем, когда речь идет о падшем ангеле, никакие дополнительные предосторожности не кажутся излишними.

— Боб, — окликнул я, засветив еще несколько свечей. — Поднимайся.

Чуть не забыл сказать: одна из полок на стене тоже не похожа на остальные. Лежащая на проволочных боковинах доска почти сплошь залита потеками разноцветного свечного воска, а посередине ее красуется человеческий череп.

Череп чуть шевельнулся, лязгнул зубами, и в глубине его пустых глазниц зажглись два неярких оранжевых огонька. На самом-то деле Боб-Череп вовсе не череп. Это дух воздуха — существо, обладающее почти необъятными познаниями и многовековым опытом практической магии. С тех пор, как я потырил его у Джастина ДюМорна, моего, так сказать, Дарта Вейдера, опыт и знания Боба не раз помогали мне спасать жизни. Ну, по большей части свою собственную, но и других тоже. Не одну, и не две.

— И как все прошло? — поинтересовался Боб.

Я принялся рыться в грудах хлама на столе.

— Трое этих чертовых ублюдков избежали чар, в которых ты был так уверен, — сообщил я. — Я едва ноги унес.

— Ты такой лиричный, когда плачешься, — заметил Боб. — Мне почти… черт возьми, Гарри!

— А?

— Ты что, украл одну из храмовых собак?

Я обижено потрепал щенка по пушистому загривку.

— Даже в голове не имел ничего такого. Он сам сбежал.

— Уау, — восхитился Боб. — И что ты с ним собираешься делать?

— Не знаю пока, — признался я. — Брат Ванг уже улетел. Я пытался дозвониться до него — недоступен. И посыльного я к нему в монастырь отправить не могу: весь этот горный район охраняется оберегами, и только на то, чтобы проникнуть внутрь, могут уйти месяцы. Если это вообще возможно, — я нашел, наконец, достаточно большую картонную коробку, застелил ее дно парой старых халатов и уложил на них дрыхнувшего без задних ног щенка. — И потом, у меня есть заботы покруче.