Я сердито уставился на него.

— Сэр рыцарь? — снова вопросил Вязальщик. — Вы даёте своё слово?

— Я даю своё слово, — ответил ему Майкл.

— Так ты в деле или нет? — поторопил я Вязальщика.

Последний какое-то мгновение оценивающе смотрел на Майкла, затем кивнул:

— Конечно, я в деле. Разве у меня есть выбор?

— Остальные?

Мне ответили дружным одобрительным гулом.

— Хорошо, тогда слушайте, — продолжил я, всеми фибрами души чувствуя отчаянное желание рвануть за Никодимусом. Но я заставил себя думать головой. Всё по порядку. Вырваться из смертельной ловушки, в которую мы угодили, затем спасти Мэгги из её смертельной ловушки. — План такой.

Привести план в действие не заняло много времени.

Костюмы Вязальщика хлынули из всех щелей банка воющей ордой, круша окна и выскакивая из дверей. Они бежали прямо навстречу шквальному огню из двух дюжин патрульных машин, окруживших здание. Костюмы были живучи, но и они умирали, получив по парочке пуль каждый. Они скакали по автомобилям. Они угрожающе махали руками. Они с самыми что ни на есть преступными намерениями потрясали пустыми «Узи».

Но по-настоящему никому не навредили. Если бы они это сделали, Вязальщик лишился бы своей доли. Погибая, они разбрызгивались обратно в эктоплазму, из которой и были созданы — прозрачное желатиновое желе, которое быстро испарялось, не оставляя после себя ничего, кроме пустых «Узи» и недоумения.

Большинство лакеев вышли из западной части здания. Через несколько секунд за ними вышла и наша команда, покрытая моей лучшей завесой, которая, стоит признать, выглядела немного размытой и более прозрачной, чем обычно.

Завеса — это не моё, понятно? Особенно завеса, покрывающая столько людей разом.

При таком освещении и погоде, в шумной неразберихе открытого нападения демонов, придерживающихся корпоративного дресс-кода, моей ничтожной завесы было достаточно. Я шёл впереди, Майкл замыкал шествие, и мы все держались за руки, как группа школьников на прогулке. Нам пришлось — иначе завеса прикрывала бы только меня одного.

За кольцом полицейских машин расположились другие аварийные службы — пожарные машины, машины скорой помощи и остальные им подобные были припаркованы на каждом нескользком углу, который им удалось найти среди льда. Начала прибывать пресса, и остатки полицейских пытались оцепить квартал вокруг Капристи-билдинг. Каждый человек старался высмотреть что-нибудь сквозь туман, чтобы получить представление о том, что происходило во время хаотичного нападения и последовавшего шквального огня. Я удерживал завесу вокруг нас, пока мы ковыляли через весь этот бардак в сторону дома Майкла. Она не мешала людям замечать, что кто-то торопливо проходит мимо, но по крайней мере не давала им нас разглядеть.

Больная нога Майкла дотянула до следующего квартала, а затем он, задыхаясь, выпал из цепочки, доковылял до первого укрытия и прислонился к зданию.

После того как он отпустил руки, завеса дрогнула и распалась, и мы пятеро снова стали полностью видимыми.

— Ладно, — сказал я. — Вы трое продолжайте идти так быстро, как только сможете, пока люди Марконе не допетрили, что здесь происходит. Найдите телефон как можно скорее.

— Нам нужно разделиться как можно быстрее, — сказал Вязальщик. Он был весь бледный, и его трясло. Он родился в ту эпоху, когда о кардиотренажёрах ещё и не слыхивали, и всю ночь вызывал демонов.

Вальмон молча согласилась с Вязальщиком коротким кивком.

— В преступных делах лучше слушаться советов преступного авторитета, — подтвердил я. — Возьмите свои доли, а оставшееся отдайте Майклу.

— Да пребудет с тобой Господь, Гарри, — сказал Майкл.

— Грей, — сказал я, — за мной!

И, повернувшись, призвал Зиму и бросился бежать.

Грею понадобилось несколько секунд, чтобы догнать меня, но далось ему это довольно легко. Он фыркнул и сказал:

— Постарайся не убиться.

— Чего? — выпалил я.

— Паркур, — нетерпеливо сказал он, схватил меня за талию и подбросил в воздух.

Я взмыл вверх, размахивая руками и ногами, а посмотрев вниз, увидел нечто совершенно невероятное.

Грей плавно опустился на четвереньки, его фигура размылась, и внезапно подо мной уже бежала большая длинноногая серая лошадь, а я шлёпнулся ей на спину. Мне удалось изогнуться и минимизировать удар по, гм, критической зоне, перенеся большую часть веса на бёдра, но при этом я едва не свалился, и мне пришлось бешено размахивать руками, чтобы удержаться на месте.

Несмотря ни на что, мне это удалось, и я уселся правильно. Я не ездил на лошади с тех пор, как жил на ферме Эбенизера в Озарке, но тогда я делал это каждый день, и мышечная память осталась. Ехать на бегущей лошади без седла не просто, когда ты слегка ошалел от того, как кто-то на твоих глазах игнорирует все известные тебе законы физики и магии.

Изменение формы я мог понять, но Грей сделал нечто куда большее — он изменил свой долбаный вес. В общих чертах я конечно знал, как перестроить тело с помощью магии. Вы просто двигаете составные части, но вес всегда остаётся тем же. Правда, я также видел, как Урсиэль оборачивается в медведя и неслабо прибавляет в весе, поэтому знал, что может быть иначе, но полагал, что всё дело в падшем ангеле. Это было логично. Я видел, как Слушающий Ветер довольно значительно уменьшился во время боя с нааглоши, но полагал, что ему удалось сделать некоторые ткани плотнее и тяжелее, уместив ту же массу в меньшей площади.

Грей не просто сделал себя больше. Он сделал себя больше в семь или восемь раз, и всего за один миг. Мне было трудно проталкивать мысли сквозь свою пульсирующую голову, но я засунул посох под мышку, чтобы схватиться за гриву коня пальцами здоровой руки, и обнаружил, что бормочу эти мысли вслух.

— О! — услышал я собственный возглас озарения. — Эктоплазма! Ты наращиваешь массу, как лакеи Вязальщика воплощают себя.

Грей фыркнул, словно я констатировал совершенно очевидную вещь.

Затем тряхнул головой и рванул по-настоящему.

Когда я бегу, одевшись в Зиму, я могу двигаться довольно быстро, так быстро, как только может человек, но я могу делать это дольше. Скажем, со скоростью двадцать пять или тридцать миль в час. Чистокровки на скачках развивают тридцать пять. Скакуны на коротких дистанциях показывают пятьдесят пять миль в час или около того.

Грей бежал как настоящий скакун, может, быстрее, и не останавливался. Мне оставалось только держаться крепче.

Ледяной дождь принёс Чикаго относительное затишье, но на улицах всё ещё попадались редкие движущиеся автомобили, а на тротуарах — пешеходы. Грею пришлось вилять между ними, потому что ни те, ни другие не были достаточно шустрыми, чтобы успеть убраться по своей воле. Когда они замечали Грея, приближающегося к ним сквозь туман, было уже слишком поздно, а я мало чем мог помочь, кроме как держаться и стараться не упасть. В том темпе, в котором двигался Грей, падение бы больше походило на автомобильную аварию, чем на что-то ещё, только в случае такой аварии я оказался бы без прикрытия, знаете, автомобиля вокруг меня. Этот опыт заставил меня оценить по достоинству Кэррин и её «харлей» — за исключением того, что её «харлей» не делал безумных прыжков через почтовые ящики, пешеходов и один из тех малюсеньких электромобилей, когда они попадались ему на пути.

Где-то по ходу дела я заметил, что скользкий лёд, покрывавший улицы и тротуары, для Грея представлял собой такое же препятствие, как и для всех остальных. Временами он скорее скользил по нему, чем бежал, но получалось у него это с поразительной грацией.

Я бы закрыл глаза, если бы это не уменьшало мои шансы пережить скачку.

Мы двигались в правильном направлении, и лишь почти у самой цели до меня дошло, что я никогда не говорил Грею, где находится дом Майкла.

Когда мы туда добрались, Грей дышал как паровоз, и шкура подо мной была потной, взмыленной и очень горячей. Из его широко распахнутых ноздрей брызгала кровь. Перемещение такой массы с такой скоростью и так долго было из ряда вон, и даже Грею не удалось избежать расплаты за ускоренный метаболизм. Мы прогремели мимо маленького внедорожника Кэррин — по-прежнему застрявшего там, где она вчера вечером попала в аварию — и попытались повернуть на улицу Майкла, но ловкость Грея встретилась с его усталостью, и он запнулся.