— А где Билл? — визгливо спросила одна из женщин. — Билл, парень из Красного Креста. Ты не Билл.

— Отпуск, — ухмыльнулся Кинкейд. Хорошая у него была улыбка, добрая, белозубая… вот только глаз она не касалась. Глаза оставались ледяными, невозмутимыми. Он сунул руку в окно машины и достал свое оружие. Женщина покосилась на его лицо, на пику, вжала голову в плечи и поспешила прочь от приюта. Остальные последовали за ней, возмущенно бормоча что-то, словно вспугнутый выводок куропаток.

Я вошел, и Кинкейд закрыл за нами дверь. Вестибюль походил скорее на охраняемую проходную: небольшое помещение, пара стульев, крепкая, обитая железом дверь и пост охранника с зарешеченным окошком. Однако дверь была распахнута и подперта одним из стульев. За дверью стояла Мёрфи — неподвижно, подняв обрез.

Я подошел к ней. Следующее помещение размерами напоминало небольшой кафетерий. Казенного вида, крашеные стены поросли в одном углу какой-то прозрачной, слизистой плесенью. У ближней стены стояло шестеро мужчин в обычных деловых костюмах, и Мёрфи держала их на мушке обреза.

Им полагалось бояться. Ничего такого. Они просто стояли с пустыми глазами, с телячьей покорностью на лицах.

— Гарри, — окликнула она меня. — Кинкейд сказал, нам нельзя отпускать их, пока мы не удостоверимся, что они не представляют собой опасности.

— Угу, — буркнул я. С учетом предстоящего насилия, мне отчаянно не хотелось оставлять за спиной таких вот зомби, пялившихся в никуда — но это все же было лучше, чем иметь за спиной какого-нибудь кровожадного ренфилда. На мгновение я зажмурился, сосредотачиваясь. Черт, на свете куча других вещей, которые я предпочел бы сделать вместо того, чтобы вглядываться Внутренним Зрением в жертв Черной Коллегии, но и времени ни на что другое у нас не оставалось.

Я открыл глаза и Вгляделся в стоявших у стены.

Не знаю, приходилось ли вам видеть, как убивают овцу, чтобы снять с нее шкуру. Этот процесс не из очень быстрых, но и не избыточно жестоким его не назовешь. Овцу заставляют лечь набок и закрывают ей глаза. Она лежит так, не сопротивляясь; пастух берет острый нож и резко проводит им по ее горлу. Овца дергается от неожиданности, но ее даже не нужно особенно удерживать. Так, чуть-чуть придержать. Только кровью очень пахнет. А потом животное затихает в его руках. Просто истекает кровью.

Когда вы видите это в первый раз, это кажется неестественным, нереальным: таков контраст между яркой, густой кровью и покорностью животного. Крови очень много. Она вытекает на землю, впитываясь в песок или опилки. Она пачкает шерсть на груди у животного, у него на ногах. Иногда немного крови вытекает из овечьего носа, и последние выдохи его идут красными пузырями.

Овца может еще дернуться раз или два, но все происходит безмолвно, да и рывки эти вялые, пассивные какие-то. Овца просто лежит, затихая, и через несколько минут — неспешных минут — она умирает.

Вот такими они предстали перед моим Внутренним Взглядом — люди, которых вампиры обратили в лишенных разума рабов. Они стояли тихо, расслабленно, ни о чем не думая. Подобно овцам, их лишили зрения, возможности видеть истину. Подобно овцам, они не делали попыток бежать или сопротивляться. Подобно овцам, их держали ради какой-то надобности — как пищу, скорее всего, которая лучше всего сохраняется живой. Я Видел их, беззащитных, избитых, в перепачканных кровью костюмах, а чья-то сильная рука удерживала их лежащими.

Они стояли молча, умирая как овцы. Точнее, пятеро из них умирали.

Шестой был ренфилд.

Короткое мгновение шестая жертва — коренастый мужчина среднего возраста в голубой рубахе — казался мне такой же овцой, как остальные. Потом этот образ исчез, сменившись другим, и этот уже ничем не напоминал человека. Лицо его казалось искаженным, непропорциональным, и мышцы в сетке темных вен чудовищно вспухли неестественной силой. У горла его клубилась подобием ошейника лента переливающейся, зловещей энергии — отражение той черной магии, что поработила его.

Но страшнее всего были его глаза.

Казалось, кто-то вырвал их ему маленькими, острыми как скальпель когтями. Я встретил его слепой взгляд и не увидел в нем ничего. Вообще ничего. Только пустую черноту — столь бездонную, столь жуткую, что легкие мои застыли на полувдохе.

Когда до меня дошло, наконец, что же я вижу перед собой, он испустил животный вопль и бросился на меня. Я вскрикнул от неожиданности и попытался отпрянуть, но он оказался быстрее. Он с размаху ударил меня кулачищами. Наложенные на куртку заклятия-обереги лишили удар части силы, так то он даже не сломал мне ребер, но и так энергии его хватило на то, чтобы сшибить меня с ног, как следует приложив спиной об стену. Оглушенный, я повалился на пол.

Ангел в ореоле гнева и свирепой силы повернулся к ренфилду. Глаза его пылали небесно-голубым огнем; в руках виднелся огненный жезл. Одеяния у ангела, правда, были не белые, а грязные, перепачканные гарью, и кровью, и еще какой-то гадостью. С дюжину ран на его теле сочились кровью, и двигался он, словно испытывая ужасную боль.

Мёрфи.

Громыхнул раскат грома, из светящегося жезла в ее руках выметнулся язык пламени. Ренфилд, мускулатура которого напоминала теперь изваянную каким-то безумным скульптором горгулью, почти не пошатнулся и взмахом чудовищной лапищи выбил светящийся жезл из рук ангела. Мёрфи бросилась за покатившимся по полу дробовиком. Ренфилд нырнул следом, пытаясь дотянуться лапищами до ее горла.

Что-то с силой ударило его — другой жезл, только отлитый не из света, а из черного с лиловыми прожилками дыма. Удар сбил ренфилда с ног, и ангел успел-таки схватить выпавшее оружие. Второй огненный язык ударил ренфилда в голову, и тот рухнул на пол.

Я тряхнул головой, пытаясь избавиться от болезненной четкости Зрения. Кто-то шагнул ко мне. Все еще оглушенный, я оглянулся.

Какую-то секунду я видел того, кто стоял надо мной. Или то, что стояло. Что-то огромное, безобразное, что-то безмолвное и беспощадное, смертоносное. Ему приходилось пригибаться, чтобы не задевать потолок витыми рогами; за плечами его свисали до пола перепончатые крылья, и мне показалось, я увидел за его спиной еще один образ, зловещий призрак самой Смерти.

А потом мне удалось-таки стряхнуть с себя Зрение. Кинкейд смотрел на меня сверху вниз.

— Я говорю, вы в порядке?

— Угу, — пробормотал я. — Да. Оглушен немножко.

Кинкейд протянул мне руку.

Я не принял ее. Вместо этого я сам кое-как поднялся на ноги.

Он пожал плечами. Что-то чужое появилось в его лице, и это пугало сильнее, чем когда оно было просто непроницаемым. Он подошел к лежавшему на полу телу мужчины средних лет в голубой рубахе и выдернул из него свою пику. Пика потемнела от блестящей крови почти до самого основания острия.

Я поежился, но повернулся к Мёрфи.

— Ты в порядке?

Она все еще сжимала в руках свой дробовик, стоя над телом и не спуская взгляда с оставшихся пятерых у стены. Правое бедро мужчины, куда угодил первый выстрел, превратилась в кровавое месиво, но это его даже не замедлило. Вот голова, куда Мёрфи разрядила второй ствол, выглядела пострашнее. Впрочем, попади она ему в грудь, это вряд ли было бы намного симпатичнее. Люди не выживают, если разрядить в них дробовик с расстояния в пару шагов.

— Мёрф? — спросил я.

— Нормально, — отозвалась она. Кровь ренфилда обрызгала ей щеку. — Я в порядке. Что дальше?

Кинкейд подошел и положил руку на ствол обреза. Потом чуть нажал; она покосилась на него, но вздохнула, приходя в себя, и опустила оружие.

Кинкейд мотнул головой в сторону оставшихся рабов.

— Я выведу этих пятерых наружу и догоню вас у лестницы. Не спускайтесь без меня.

— Не беспокойтесь, — заверил я его. — Не будем.

Кинкейд подтолкнул рабов-зомби и погнал их к выходу. Я, наконец, огляделся по сторонам, сопоставив размещение дверей с нарисованной Бобом схемой, и двинулся к той, что вела в подвал. Мёрфи шагала рядом. Она не произнесла ни слова, только вставила в магазин два свежих патрона. Потом потянулась к дверной ручке.