Глупо ведь беспокоиться о них обоих, правда?

Конечно, правда.

Я дезактивировал обереги — заклятия, оберегающие мой дом от разного рода потусторонних посетителей, и мы с Мышом вошли. Я разжег камин, и пес с блаженным вздохом растянулся у огня. Потом я снял куртку, облачился в толстый фланелевый халат, взял из ледника банку колы и спустился вниз.

Я живу в полуподвальном помещении, но люк под одним из ковров на полу ведет еще ниже — в подпол, где расположена моя лаборатория. Там круглый год царит холод, поэтому я и ношу теплый халат. Это отнимает еще одну толику романтики от окружающего чародеев ореола таинственности, зато так мне теплее.

— Боб, — окликнул я, спускаясь по складной деревянной лестнице в непроглядную темень моей лаборатории. — Разогревай-ка свои ячейки памяти. Есть работа.

Помещение осветилось двумя мерцающими золотисто-оранжевыми огоньками размером с хозяйственную свечу. Свет исходил из глазниц древнего черепа; он разгорался, так что не прошло и пары секунд, как я смог разглядеть всю полку, на которой он лежал — простую деревянную полку, уставленную свечами, дешевыми сентиментальными романами в бумажных обложках и еще какой-то мелочью.

— Давно пора, — проворчал череп. — Ты уже несколько недель ко мне не обращался.

— Время года такое, — объяснил я. — Большая часть связанных с Хэллоуином дел рано или поздно начинают казаться одинаковыми. Нет смысла обращаться к тебе за тем, что я и так знаю.

— Если ты такой умник, — буркнул Боб, — мог бы и сейчас без меня обойтись.

— Тоже верно, — согласился я, достал из кармана халата коробок спичек и принялся зажигать свечи. Начал я с тех, что стояли на расположенном посередине помещения металлическом столе. — Ты же у нас дух знаний, а я всего смертный.

— Логично, — протянул Боб. — Ты нормально себя чувствуешь, Гарри?

Я продолжал зажигать свечи — на белых металлических стеллажах и рабочих скамьях, окружавших стол с трех сторон. Полки и стеллажи мои сплошь уставлены пластмассовыми тарелками, плошками, банками из-под кофе, пакетами, коробками, жестянками, пузырьками, флягами и прочими всевозможными емкостями и наполненными всевозможными же веществами от таких обыденных как хлопковая вата, и до таких экзотических, как осьминоговы чернила. Ну, и еще я держу на них книжки и всякие тетрадки общим весом в несколько сотен фунтов; некоторые из них стоят аккуратно, а некоторые накиданы кое-как. Я не спускался в лабораторию довольно-таки давно, а уборщиков-фэйре туда не пускаю, так что на всем лежал тонкий слой пыли.

— Чего это ты вдруг спрашиваешь? — удивился я.

— Ну, — осторожно пояснил Боб, — ты делаешь мне комплименты, а это вряд ли хороший признак. Ну, и свечи ты зажигал спичками.

— И что? — не понял я.

— А то, что обычно ты делаешь это с помощью дурацкого маленького заклинания, что ты разработал, — ответил Боб. — И ты все время роняешь коробок обожженной рукой. У тебя ушло семь спичек на то, чтобы зажечь все эти свечи.

Я насупился и уронил коробок еще раз.

— Восемь, — сказал Боб.

Я сдержал свирепый рык, чиркнул новой спичкой, но сделал это с такой энергией, что сломал ее.

— Девять, — прокомментировал Боб.

— Заткнись, — буркнул я.

— Во… это легко, босс, — хмыкнул Боб. — Затыкаюсь я на раз, — он выждал, пока я зажгу оставшиеся свечи. — Уж не за тем ли ты спустился, чтобы я помог тебе в работе над новым жезлом?

— Нет, — мотнул головой я. — Боб, у меня же одна рука всего действует. А одной хрен чего вырежешь.

— Можешь зажать его в тисках, — посоветовал череп.

— Я пока не готов, — вздохнул я. Обожженные пальцы ныли. — Ну… не готов пока.

— А стоило бы, — заметил Боб. — Чем дальше, тем больше шанс того, что какая-нибудь гадина…

Я пристально, исподлобья посмотрел на череп.

— Ладно, ладно, — сказал Боб. Будь у него руки, он наверняка поднял бы их в знак капитуляции. — То есть, ты хочешь мне сказать, ты пока не пользуешься никакой магией из связанных с огнем?

— Блин-тарарам, — вздохнул я. — И что я пользуюсь спичками вместо заклинания, и что я слишком занят, чтобы мастерить новый жезл. Невелика потеря. В моей повседневной практике не та уж много ситуаций, когда требуется разнести что-нибудь в клочья или спалить к чертовой матери.

— Гарри? — заботливо поинтересовался Боб. — У тебя ноги не промокли? А пирамиды хорошо видно?

Я зажмурился.

— А?

— Держи два! — хихикнул Боб. — Ты же по колено в Ниле стоишь.

Я швырнул в него спичечным коробком. Бросок, впрочем, вышел так себе, вялый, даже спички не разлетелись.

— Психоанализом можешь заняться на досуге, — буркнул я. — А пока займемся делом.

— Угу, — согласился Боб. — Ты как всегда прав, Гарри. Чем я могу тебе помочь?

Я свирепо покосился в его сторону и, придвинув стул к столу, приготовил карандаш и блокнот.

— Насущный вопрос: что тебе известно о чем-то, называемом «Слово Кеммлера»?

Боб присвистнул сквозь зубы, что заслуживает уважения с учетом того, что ни слюны, ни языка у него нет. А может, это только я такой впечатлительный. К конце концов, произносит же он «Бэ», обходясь при этом без губ.

— Поконкретнее наводки у тебя нет?

— Точной нет, — признался я. — Хотя нутром чую, это связано с некромантией.

Боб снова присвистнул.

— Надеюсь, что нет.

— Почему? — удивился я.

— Потому, что этот Кеммлер был законченным кошмаром, — объяснил Боб. — То есть, слов нет, каким. Просто жуть, Гарри. До ужаса гнусным.

Это уже становилось любопытным. Боб-череп был духом воздуха — то есть, существом, обитавшим в мире знаний, начисто лишенном понятий морали. Нет, конечно, он имел некоторое понятие об извечном конфликте добра и зла, но весьма отдаленное. И если уж Боб считал кого-то гнусным… Что ж, значит, этот Кеммлер и впрямь та еще штучка.

— Чего он такого делал? — спросил я. — Чем заработал такую репутацию?

— Более всего он прославился Первой Мировой войной, — ответил Боб.

— Как, вся война на его совести? — не поверил я.

— Ну, по большей части, — подтвердил Боб. — Подготовка ее потребовала лет ста пятидесяти кропотливого труда, и уж он приложился к этому по полной. Он исчез ближе к концу боевых действий и не всплывал до тех пор, пока не принялся эксплуатировать массовые захоронения уже жертв Второй Мировой. Он изрядно порезвился в Восточной Европе, где и без него жуть чего творилось. Никто не знает точно, сколько убитых на его совести.

— Клянусь каменьями и звездами, — пробормотал я. — Но кой черт он проделывал все это?

— Предположу навскидку: псих он был, вот почему. Ну, и по злобе еще.

— Ты сказал «был» — заметил я. — В прошедшем времени?

— Именно, — подтвердил Боб. — После всего, что этот тип натворил, Белый Совет выследил его и взял за задницу. В шестьдесят первом году.

— Ты хочешь сказать, Стражи взяли?

— Я хочу сказать, весь Белый Совет. Мерлин, весь Совет Старейшин, спецподразделение из Архангельска, Стражи, а также все чародеи и их союзники, которых удалось мобилизовать ради такого случая.

Я даже зажмурился.

— Ради одного человека?

— Я сказал ведь: законченного кошмара, — напомнил Боб. — Кеммлер был некромантом, Гарри. Он обладал властью над мертвыми. Ну, конечно, дружился еще с демонами, имел закадычных приятелей во всех вампирских коллегиях, знался со всей нечистью Европы, да и кое с кем из самых вредных фэйре. Плюс имелась у него маленькая армия из маленьких кеммлерчиков. Учеников. И еще наемников всех сортов и мастей.

— Блин, — только и сказал я.

— Однако же в прошедшем времени, — утешил меня Боб. — Они убивали его со всей подобающей случаю ответственностью. Несколько раз. Он объявился после того, как Стражи казнили его в начале девятнадцатого века, поэтому второй раз они подошли к этому серьезно. Что ж, так и надо этому ублюдку сумасшедшему.

Тут меня вдруг осенило.

— Ты что, был с ним лично знаком?

— А разве я тебе не говорил? — удивился Боб. — Он был моим хозяином почти сорок лет.