Но я тянусь к тебе…

Знаешь, мне тут рассказали про птицу феникс, которая сжигала себя каждые сто лет и возрождалась из собственного пепла. Так и я готова сжечь себя для тебя и возродиться… Чтоб стать сильнее…

А я глупая маленькая девочка, которая нуждается в защите и любви… Нет, я давно не стремлюсь быть понятой и принятой. Мне просто иногда необходимо ощущать, что я нужна хотя бы одному человеку на земле, тогда у меня будет смысл стремиться к новым вершинам.

Почему тебя нет, когда ты так нужен? Почему всё так? Зачем люди расстаются, если им хорошо вместе? Я помню каждое твоё прикосновение… Помню, как ты пробудил во мне нежность к себе. А куда её теперь деть? Куда? Ведь тебя рядом нет, может и не будет уже… Жаль, но такова жизнь…

Я буду вспоминать то чувство, которое ты пробудил. Точнее, оно будет жить во мне, пока живёт хоть одно воспоминание о тебе…»

Сколько, сколько ещё постов, подобных этому, выдолбленных на слезами политой клавиатуре и защищённых настройками приватности, хранил дневник пользователя Никки-Энджел на Дайри. ру!

Нет, не могла она вырвать Даниила из сердца. Вот уже более года с той Страстной недели, когда она впервые увидела его, он не приближал её к себе, и в то же время не отпускал.

«Я просто… А, ладно, не имеет значения…»

Она написала и тут же стёрла это предложение. Ну, как это выразить словами? Как облегчить боль душевную в дневнике онлайн, втайне надеясь, что он прочитает, и до него дойдёт, наконец?.. Дойдёт, и он поймёт, что хватит уже играть чувствами живых людей, что все эти его сказки про зелёных драконов, пророков и ангелов с крыльями просто-напросто смешны и абсурдны? Да, было дело, она сначала поддалась. Подыгрывала ему, чтобы лишь иметь возможность находиться рядом. Даже в какой-то момент сама уверовала в то, что она ангел. Ведь только ангел может иметь такое, прямо скажем, ангельское терпение, на протяжении вот уже более года.

Однако, прямо поставить Даниилу вопрос ребром она не могла. Ведь он сразу, с самого начала их знакомства, обозначил свои позиции. Он ей ничего не обещал, наоборот, просил её не влюбляться в себя, не привыкать. Но просить не влюбляться уже влюблённого человека — всё равно, что сказать огню «не гори». Единственное, что держало Никки на плаву и давало ей какую-то смутную надежду — то, что Даниил с ней проводил больше времени, чем с кем бы то ни было. А, если и уходил к кому-то ещё, Никки всегда знала, к кому именно. Он никогда и ничего от неё не скрывал. Вот и теперь она знала, что Даниил не пришёл, потому что он с Оливой.

Сегодня днём они заскочили к ней на часок попить чаю с шоколадкой. Да-да, он привёл эту Оливу к ней домой. Никки она сразу не понравилась — разукрашенная, кричаще и безвкусно одетая, как кукла с помойки. Но надо было держать лицо. Ведь он предупреждал, что любить надо всех.

Но, Боже, как тяжело было, изображая из себя гостеприимную хозяйку, поить чаем эту девицу, которая, лопая за обе щёки шоколад, неестественно и вычурно разговаривала, по-московски «акая» и растягивая слова, запускала руки Даниилу в волосы, словно он её собственность, и кидала на Никки редкие презрительные взгляды!

Тем не менее, Никки с честью выдержала и это испытание. И только лишь, когда за ними закрылась входная дверь, позволила себе снять с лица приветливую улыбку и заплакать.

Да, трудно ангелом быть в аду, как пела когда-то Пугачёва. Но что ещё Никки оставалось делать?

Как говорится, назвался груздем — полезай в кузов.

День, проведённый в Архангельске с Даниилом, Олива запомнила как один из счастливейших дней в её нерадостной жизни. Да не просто «один из», а самый, самый счастливый день.

И, хотя за весь день она толком ничего не поела, и под конец желудок урчал громко, требовательно и совсем не романтично, а ноги от многочасового шатания по городу на высоченных каблуках прямо-таки отламывались — она была счастлива, как никто другой.

В этот день Даниил показал ей не только знаменитую высотку в центре города и набережную Северной Двины, но и много чего ещё. Олива была как во сне: перед её глазами, словно миражи, проносились виды города, его тихие провинциальные дворики, его не по-московски низенькие дома, деревянные тротуары с крапивой на газонах в человеческий рост, неширокие улицы — и широченная река с парящими над ней белыми чайками. И всё это время Даниил держал её руку и не отпускал: и когда они встретили на углу его приятеля, и даже когда пришли пить чай домой к его подруге Нике. Он так и сказал: «подруге», и Олива, разомлевшая от обрушившегося на неё лавиной счастья, даже не напряглась: она поверила, что они просто друзья, что между ними ничего нет. А уж, когда она и Даниил свернули на Садовую улицу, поднялись на седьмой этаж и позвонили в дверь, и им открыла маленькая некрасивая девушка с большим носом и выщипанными в ниточку бровями — Олива и вовсе расслабилась. «Не соперница,» — подумала она, и, с сознанием своего превосходства, радостно заулыбалась.

Правда, один напряжный момент всё же проскочил. Когда они прошли на кухню и расселись за столом, выяснилось, что в доме нет ничего сладкого.

— Сходи, купи чего-нибудь к чаю, — сказала Олива, обращаясь к Даниилу.

— Хм, у меня нет денег…

— Даниил, да я тебе дам, сколько нужно, — Никки поспешно полезла за кошельком, — Вот, возьми сто рублей… Сдачу себе оставишь…

Он привычным жестом взял у неё из рук деньги и отправился в магазин. Олива и Никки остались на кухне одни.

— Слушай, а зачем ты ему деньги даёшь? — довольно бесцеремонно спросила Олива, как только за Даниилом захлопнулась входная дверь, — Вообще-то, по протоколу, у молодого человека свои финансы должны быть…

Никки ничего не ответила и, сделав вид, что не услышала, встала к раковине наливать в чайник воду.

— Ты давно с ним знакома? — задала Олива другой вопрос.

— Да, достаточно давно, — отвечала Никки, — Ещё с две тысячи пятого года. А что?

— Да так, ничего, — Олива почувствала в вежливом тоне девушки некую враждебность.

— Даниил мне как брат. Мы с ним очень, очень близки, — Никки сделала ударение на последнем слове, — Он каждый день у меня тут бывает.

— Вот как? Интересно…

Разговор их прервал на самом интересном месте вернувшийся из магазина Даниил. Он принёс вафельный торт и шоколадку «Алёнка».

— О, да я вижу, вы уже подружились, — сказал он как бы шутя.

Девушки промолчали, и Даниил почувствовал напряжение в самой атмосфере кухни, когда в раскалённом скрытой враждой воздухе становится нечем дышать, словно в знойный летний день перед грозой.

— Ладно, — он допил свой чай и поднялся из-за стола, — Как тут ни прекрасно, но нам пора. Денис ещё Оливе банан должен…

Эта тема с бананами стала их совместным приколом ещё с зимы. Как-то раз Даниил, сидя в гостях у Дениса, переписывался с Оливой в мейл-агенте, подключив к переписке и приятеля. Их приколы над Оливой довели её тогда до белого столба. Она сказала парням, что ещё немного — и за ней приедут санитары из психбольницы. Ребята тогда ответили, что, как честные люди, они будут навещать её в психушке и приносить ей туда бананы. Эта тема с бананами так зацепила Дена, что на следующий же день Олива обнаружила в своём почтовом ящике послание от него — гроздь бананов в формате JPEG.

На улице неподалёку от Никиного дома их уже ждал Денис с одним бананом в руке.

— Держи, — он протянул банан Оливе, — Остальное пришлю картинками.

— Дак ты и прислал мне уже целую гору бананов. Два банана ты съел…

— Один банан.

— А, ну да, точно один. Ты шкурку от банана мне прислал. Как же, помню-помню!

Болтая с Денисом, Олива улыбалась, заразительно смеялась. Куда только подевалась та страшненькая замухрышка с некрасивым, каким-то загруженным лицом! Куда подевались её грубые черты лица, её затравленный взгляд исподлобья! Теперь на месте недавнего огородного пугала рядом с Даниилом стояла красивая, обаятельная девушка. Конечно, аляповатая кофта на ней осталась та же самая, остались те же дешёвые серьги-стекляшки в пол-лица, те же неухоженные как солома, непрокрашенные волосы с чёрными корнями величиной с ладонь и обесцвеченными перекисью водорода концами, остался тот же неумелый макияж, те же пятна пудры на лице, та же тушь, слипшаяся на ресницах комками, но Даниил уже ничего этого не замечал. Всё это было ничто в сравнении с внутренней переменой Оливы, с её вдруг пробудившейся уверенностью в себе, с её улыбкой, каким-то чудом преобразившей всё её лицо.