В общем, при таких делах, Салтыкову было не до Оливы. И уж тем более, не до этого чокнутого Сорокдвапропеллера, или как там его…

— Как дела? — Привет…

Да нормально всё…

Ах, не верь тому, что я говорю!

Мне тут жизни нет,

Жизнь моя — костёр,

Я сгорю дотла, я дотла сгорю.

Расставанье — боль, расстоянье — страх

Потерять тебя в суматохе дней…

Ты не должен знать, что душа моя

Рвётся на куски от любви к тебе.

Я сгорю дотла… Может, эта боль

Закалит меня, сделает сильней.

Я пойду на всё, лишь бы быть с тобой.

Будет больно — пусть!

Без тебя больней…

Олива писала ночью стихи на тетрадных листках, рвала и снова писала. Но в своём блоге на мейле публиковать боялась, и не потому, что стихи были слабоваты. Просто они были посвящены человеку, которому читать их было совсем необязательно. Человек этот был — Даниил.

Господи, чего бы она только ни отдала, лишь бы снова вернуть тот день, проведённый с ним в Архангельске, а особенно ночь на крыше Лампового завода!..

Нет, Даниил не исчез из её жизни, как она боялась, лёжа на верхней полке плацкартного вагона поезда и беззвучно рыдая в подушку. Ведь не понравилась она ему, с самого начала не понравилась. Как только её увидел. А не ушёл просто потому, что пожалел. Олива ехала домой, рыдала и морально готовилась к тому, что отныне перписка их в мейл-агенте прекратится, если Даниил сразу не удалит её из друзей. Но по приезде выяснилось, что он не только не удалил Оливу, но и первый написал ей в агент. Более того — они даже договорились о следующей встрече в Архангельске, теперь уже зимой, на Новый год. Олива воспряла духом; у неё появилась надежда. А вместе с этой надеждой страдания вспыхнули с новой силой, и мучительно-сладкой вереницей потянулись долгие четыре месяца ожидания.

Но Даниил держал дистанцию. Никаких разговоров о любви он не заводил; никаких «любимая», «скучаю» и тому подобных фраз, хоть и шаблонных, но таких естественных для влюблённых людей, от него не поступало. Лишь иногда в репликах его проскальзывали улыбающиеся смайлики, какие-то туманные полунамёки, понять которые можно было и как лёгкую заинтересованность, и как безразличие. И этого было достаточно, чтобы Олива день и ночь беспрестанно горела, как в огне.

Ещё обостряла ситуацию история с Никки. Олива не могла понять — кто она в жизни Даниила? Просто подруга? Но Даниил отзывался об этой Никки с такой теплотой… И что значила фраза Никки о том, что они «очень-очень близки»? В каком смысле близки? И Даниила не спросишь — он либо уйдёт от ответа, либо даст понять, что Олива вышла из берегов, и что закатывать ему сцены ревности с её стороны, мягко говоря, неуместно.

Олива практически перестала есть и пить, а также спать по ночам. Она осунулась и похудела; на измождённом страданиями лице её проступили скулы, глаза стали больше, и в них появился какой-то одухотворённый, и вместе с тем, нездоровый блеск.

— Огни неоновых реклам… Огни неоновых реклам…

По дороге с работы в институт, в промозглые осенние вечера, эти огни неоновых реклам как никогда давили Оливе на её и без того воспалённый мозг. Она задыхалась в этой окружающей её толчее и круговерти большого города, в этом смрадном рёве машин, в этом навязчивом свете фонарей и рекламных щитов, и, не зная, как увязать всё это с состоянием своей больной души, пыталась сочинять стихи.

Огни неоновых реклам.

Поток машин.

Толпа прохожих,

Спешащих по своим домам

И друг на друга не похожих.

Промозглый дождь.

Кричащий свет.

В толпе мелькают чьи-то лица,

Но всё не те.

Тебя здесь нет.

И смысла нет здесь находиться…

Впрочем, Олива знала, что никогда не покажет этих стихов Даниилу. Ей казалось, что она умрёт со стыда, если он узнает хоть что-нибудь. К тому же, неразрешённая ситуация с Никки по-прежнему оставалась открытой. Олива знала, что у Даниила нет своего интернета, и он сидит от Никки. С одной стороны, ей это, конечно, не нравилось, но с другой она понимала, что это было пока что единственное средство связи, и, не будь Никки, у Оливы не было бы возможности общаться с Даниилом хотя бы через аську. И они общались в аське как друзья, не давая друг другу даже малейшего намёка на что-то большее, но Олива была согласна даже на это, лишь бы не терять его из виду.

Даниил стоял возле университета и ждал Дениса, у которого отменили последнюю пару. Он что-то задерживался. Даниил прошёл к корпусу ИИТ, где учился Денис, и увидел его у входа в обществе одногруппников.

Денис не сразу заметил приятеля, так как в его компании вовсю шла горячая полемика о предстоящем футбольном матче. У ИИТшников был свой футбол, и команда Дениса тоже играла за кубок факультета.

— Привет, так вот ты где, — сказал Даниил, тронув Дена за плечо, — А я тебя там жду…

— А, здорово, — рассеянно отвечал Денис и продолжил мысль, обращённую к своим собеседникам, — Так вот я и говорю, что самое-то обидное — гол был нечестный, он рукой закинул. Я сам видел!..

— Да и не говори! Куда только судьи смотрят! — добавил одногруппник Дениса по кличке Росси.

— Но всё-таки, им надо отдать должное, — вмешался Юра Астафьев, — Нам до них ещё очень далеко, а сыграли вполне достойно.

— Достойно? Да если б не тот гол, неизвестно ещё, кто бы выиграл! — возразил Денис.

— Пойдём уже, футбольный фанат, — потерял терпение Даниил, — А то и до завтра будем тут стоять.

— Ага… — Денис оторвался, наконец, от полемики, — Ладно, ребят, тогда до завтра…

— В среду, в шестнадцать часов, не забудь! — крикнул Юра вдогонку Денису.

— А что будет в среду в шестнадцать часов? — поинтересовался Даниил у Дениса, когда приятели уже вышли от университета на улицу Розы Люксембург.

— Как что? Играем с МФ3 за четверть финала! — не без гордости произнёс Денис.

— Ясно. Ты куда после обеда?

— Я на тренировку. А ты?

— Я? Пока не знаю… Наверно, к Никки.

— К Никки? — переспросил Денис, — Извини, конечно, это не моё дело, но… тебе не кажется, что ты пересаливаешь?..

— Друг мой, — насмешливо произнёс Даниил, — Я всегда держу ситуацию под контролем. А влюбляться я ни в кого не собираюсь, ты знаешь.

— И поэтому ты морочишь голову и Никки, и Оливе, — сказал Денис, — Может, хватит уже над девчонками издеваться?

— Не, — самодовольно усмехнулся Даниил, — Надо их ещё помариновать немножко. Довести, так сказать, до нужной кондиции…

— Ага, тебя бы так кто помариновал.

— Завидуешь, друг Дионисио? Напрасно. В любви как на войне: либо ты, либо тебя. Кто первый сказал «люблю», тот и проиграл.

— Для тебя, может, это и игра, а для них… Если б с тобой точно так же поступали, ты бы по-другому заговорил.

— Уже поступили, — сказал Даниил неопределённо, — Неважно, кто это был.

— И теперь ты всем мстишь…

— Почему мщу? Может, наоборот, спасаю мир?

Денис скептически усмехнулся.

— Спасение мира посредством пикапа — это-то новое.

— Дело не в пикапе, — последовал ответ, — Вернее, не только в нём.

— А Олива?

— Олива — мой самый главный эксперимент. Но она пока об этом не знает. И не должна знать.

Денис пристально посмотрел на приятеля.

— Что ты задумал?

На что Даниил лишь чуть заметно улыбнулся:

— Терпение, мой друг. Со временем ты всё узнаешь.

— Ну что ты занимаешься самоедством? Ты же сама себя ешь! — возмущалась Настя, — Это глупо — в твоём случае надеяться на взаимность…

Настя была другая подруга Оливы. Ещё со школы. Уж она-то, как никто другой, знала всю историю Филипка.

— Почему глупо?

— Потому что вы виделись только один день! Неужели ты думаешь, что за один день он в тебя влюбится?

— А почему нет? Я же влюбилась!

Яна, присутствующая при разговоре, сочла нужным вмешаться.