— О чём задумался? — Ленка игриво взъерошила ему волосы.

— Ни о чём, — ответил Салтыков, — С тобой, Ленка, я расслабляюсь так, что обо всём забываю.

— Мммм, лестно… — Ленка впилась ему в шею страстным поцелуем взасос.

— Ленка, опять?..

— Дааа… — жарко прошептала она, — Иди ко мне…

На этот раз Салтыков кончил не сразу. За несколько часов у неё дома Ленка отвампирила его всего.

— Это был настоящий фейерверк! — блаженно произнёс Салтыков, когда они, наконец, вылезли из постели и оделись, — Ты, Ленка, настоящая горячая северная девушка. Где там москвичкам…

— А ты спал с москвичками? — спросила Лена.

— Да, спал с одной…

— И как?

— Да никак, — сказал Салтыков, — Она ничего не может в постели. Ноль, одним словом. Не хочу говорить об этом…

И он, задумчиво качая её на своей ноге, начал вполголоса напевать:

— Поли-Эти-Ленааа… Поли-Эти-Ленааа…

Такой у Лены Фокиной был ник на форуме.

— А это не та москвичка, на которой ты, говорят, жениться собрался?

— Глупость какая! — фыркнул Салтыков, — Да я скорей на тебе женюсь, чем на ней…

Салтыков не считал себя идейным подлецом. Да, он понимал, что поступает нечестно по отношению не только к Оливе, но и к Ленке, но он оправдывал себя тем, что он парень, а так как парню для хорошего самочувствия просто необходим регулярный и качественный секс, то он не видел ничего плохого в том, что спит с Ленкой, несмотря на то, что клялся Оливе не изменять ей. В конце концов, думал он, Олива уже и так получила больше того, что заслуживает — а достойной отдачи он не получил от неё. Да, может, она и не виновата в том, что до двадцати двух лет оставалась девственницей, и поэтому так напряжена и неопытна в постели, но он-то тоже не монах Сильвестр, ему нужен полноценный секс, а не то, что у него было с Оливой. К тому же, после ноябрьской поездки в Москву, Салтыков как-то разочаровался в Оливе: если летом он потерял голову от новизны, а её первоначальная холодность и лёгкая стервозность по отношению к нему возбуждали Салтыкова настолько, что он не соображал, что делал и говорил, то теперь он посмотрел на неё трезвым взглядом и увидел, что она никакая не стерва, а обыкновенная, раскисшая от чрезмерной любви баба, к тому же ещё и некрасивая. Он вспомнил, как они сидели в кафе, и какой контраст являла собой сидевшая рядом с Оливой Яна. Салтыков смотрел на двух подруг, сидящих напротив него, и тогда он впервые отметил, что Олива по сравнению с красивой и статной большеглазой Яной — обыкновенная серенькая чмошка.

«Да, она бы сочла за счастье выйти за меня замуж, — подумал тогда Салтыков, — Но жениться на ней сейчас — это значит добровольно надеть на себя ярмо. В конце концов, я молод, я ещё не нагулялся. Вокруг такие красивые девушки… — Салтыков скользнул взглядом по двум длинноногим блондинкам за соседним столиком и разочарованно остановил свой взгляд на маленькой и неказистой Оливе, — А она… Ну что она? Мелкий. Просто мелкий. Да, я обещал на ней жениться, и я женюсь, но не сейчас, а когда-нибудь… потом…»

«Когда потом? — спрашивал он сам себя, идя от Лены Фокиной к Негодяеву, — Когда потом? Если даже Ленка знает о помолвке, если даже Макс Капалин, Кузька, Гладиатор то и дело спрашивают меня, когда на свадьбе будем гулять… А мне, можно сказать, самому подложили кота в мешке. Учёбу бросила, работать, я так понял, тоже не собирается. В Москве жить со мной не хочет. Трахаться не умеет. Пользы от неё, как от козла молока. Нет, тут однозначно без вариантов!..»

— Слушай, ты разберись уже со своими бабами! — проворчал Дима Негодяев, открыв дверь, — А то я уже устал тебя прикрывать. Вчера Олива весь вечер доставала меня в аське, спрашивала, куда ты пропал и почему не звонишь ей…

— А ты что ответил? — настороженно спросил Салтыков.

— Ответил, как и договаривались. Сказал, что ты завален работой, проектируешь спорткомплекс по срочному заказу…

— Она поверила?

— Не знаю, поверила она или нет, но врал я убедительно, — сказал Дима.

— Ну, раз врал убедительно, то поверила, — рассмеялся Салтыков, — Она же в этих делах ничего не смыслит во-первых, а во-вторых, не зря же Волкова говорила про неё, что Олива верит всему, даже если ей скажешь, что луна пукает.

— По-моему, это подло, — сказал Саня Негодяев, присутствовавший в холле.

— Эх, Саня, Саня, молоко у тебя ещё на губах не обсохло, — беззлобно произнёс Салтыков, — Это жизнь, Саня. В нашем мире просто необходим здоровый цинизм.

— Если на паритетных условиях, то да, — ответил Саня, — А если другой безоружен, то это уже подлость, а не цинизм.

— И что ты предлагаешь? Взять ей, вот так прямо и сказать, мол, извини, мелкий? Знаешь, что тогда будет?

— А врать и выкручиваться, по-твоему, лучше. Самому-то не надоело?

— Кстати, Саня прав, — поддержал брата Дима, — Впрочем, это твоё дело, конечно. Мне вот только интересно, что ты будешь делать, когда Олива явится сюда со своими вещами? Выставишь её за дверь?

— Честно, я об этом даже не думал, — сознался Салтыков.

— А надо бы думать. Ты в курсе, что она и Яна приезжают в Арх тридцатого декабря?

— В курсе, — сказал Салтыков. — Я вчера разговаривал с Яной.

— Так разруливай это дело сейчас, пока не поздно…

— Сейчас ещё рано, — ответил Салтыков, — Пусть приедут на Новый год, а я к тому времени подыщу съёмную квартиру где-нибудь поближе к центру…

— И зачем тебе этот гемор? — Дима недоуменно переглянулся с братом.

Но Салтыков лишь затянулся сигаретой и молча выпустил дым.

На Черкизовском рынке была обычная субботняя толчея. Укутанный ранними зимними сумерками, поршил снежок, оседая на воротниках прохожих и поблёскивая в тусклом свете фонарей. Кое-где уже виднелись искусственные наряженные ёлки, и всё это вместе создавало такую уютную и чарующую атмосферу приближающегося праздника.

У палатки с вечерними платьями остановились две хорошенькие, разрумянившиеся с мороза девушки в куртках-алясках с меховой опушкой на капюшонах. Это были Олива и Яна, пришедшие сюда выбирать к Новому году нарядные платья для себя и заодно подарки для своих архангельских друзей.

— Смотри, как тебе такое платьишко? — оживлённо спросила Яна, щупая на манекене кусок красной шёлковой материи, — С моими красными лаковыми сапожками и нижним бельём оно подойдёт просто великолепно!

— Ну! Отпад! Димка точно будет сражён наповал! — одобрила Олива выбор подруги.

У Яны весело заблестели глаза. Олива любила, когда её подруга была такой весёлой, тем более что до момента встречи с Димой Негодяевым Яна постоянно была унылой и жаловалась на свою несправедливую судьбу. Теперь же всё переменилось: Яна стала весёлой и деятельной, и причиною этому был Дима Негодяев. Как она влюбилась в него тогда летом в Архангельске, так и продолжала сохнуть по нему до сих пор. Каждый вечер, разговаривая по телефону с Оливой, Яна восторженно мечтала о том, как она встретится с Димочкой на Новый год, говорила, что он идеальный, что он редкий, необыкновенный человек, и она полюбила его, как никого другого, с первого взгляда.

— Я хочу приготовить для него на Новый год романтический ужин, — трындела Яна, когда они с Оливой, выбрав себе по платью, пробирались в ряды сувениров и подарков, — Я запеку для Димочки фаршированного карпа в сухарях… Как ты думаешь, что мне лучше ему подарить: может быть, вот этого миленького розовенького медвежонка?

— Ну, ты что! Он же не девчонка! — фыркнула Олива, — Что он будет делать с твоим медвежонком? Он технику любит.

— Тогда, может быть, вот эту премиленькую картинку в рамочке с китайскими иероглифами? Вот, смотри, иероглиф, означающий: «я люблю тебя»… Как раз, по фэн-шую, если он повесит это у себя в спальне над кроватью…

Олива невесело улыбнулась.

— Боюсь, он не поймёт…

— Господи, я жду не дождусь, когда наступит Новый год! — не слушая её, восторгалась Яна, — Когда я, наконец, увижу своего Димочку… Это будет самый лучший Новый год в моей жизни!!! Когда пробьют куранты, и я напишу своё желание на клочке бумажки и сожгу её, выпив пепел вместе с шампанским, клянусь, я поцелую его в губы, и он не сможет оттолкнуть меня, и обнимет меня нежно-нежно… Какое это будет счастье, Боже мой, ведь он самый лучший и идеальный человек на свете…