Оставшись в кабинете наедине с отцом, Салтыков попытался объяснить ему, что переезд в Москву в ближайшее время не входит в его планы.

— Видишь ли, отец, — невнятно пробормотал он, пряча глаза, — Я думал привезти её сюда… Она не хочет жить в Москве…

Отец Салтыкова оторопело уставился на сына.

— То есть, как это не хочет? — сухо спросил он.

— Ну, ей там не нравится. Ей нравится здесь, в Архангельске.

— Странно… — пробормотал отец, — Но ты мне ничего не рассказывал о ней. Что это за девушка? Сколько ей лет, чем она занимается, учится или работает?

— Она работает; ей двадцать один год.

— Что же, она нигде не учится? А родители её чем занимаются? Эта девушка из обеспеченной семьи?

— Нет, — пряча глаза, промямлил Салтыков.

— Н-да… — Сергей Александрович озадаченно забарабанил пальцами по столу, — Я, признаться, сынок, желал для тебя лучшей партии… Потом, ты молод. Тебе сейчас надо думать в первую очередь о карьере, а не о пелёнках. Что же, она необразованная, из неблагополучной семьи — и ты хочешь на ней жениться? На какие средства вы собираетесь жить?

— Но я люблю её!..

— Глу-пос-ти! — отец Салтыкова аж побагровел, — Я не для того тебя воспитал, потратил столько денег на твоё образование, откосил тебя от армии, устроил к себе на работу, чтобы ты привёл в дом какую-то голодранку!!! Ни я, ни твоя мать не дадим согласия на такой брак!

— Тогда я женюсь без вашего согласия!

— А это пожалуйста! — вспылил отец, — Тебе уже двадцать два года! Делай что хочешь: женись, разводись… Но знай: я тебе помогать не буду. Живите как хотите и где хотите, но на нас с матерью не рассчитывайте.

Салтыков круто повернулся и молча вышел из кабинета отца.

— И чтоб сюда её не приводил! Ясно? — крикнул отец вдогонку.

— Ясно, — зло ответил Салтыков и ушёл в свою комнату, хлопнув дверью.

Ночью родители Салтыкова долго не могли уснуть. Мать лежала с открытыми глазами и смотрела на полоску света между штор.

— Связался на нашу голову… Что ж теперь будет-то…

— Да ничего не будет, успокойся, — сказал отец, — Погуляет, перебесится и всё. Давай спать, завтра на работу.

— Какой тут может быть сон! — мать резко села на постели, — Хорошо, если бы всё было так, как ты говоришь, а если нет? Если он наделает глупостей прежде, чем «перебесится», тогда что?

— А что мы можем сделать? Сама-то подумай! Чай, не мальчик уже…

— Приструнить бы его надо… Как бы от дома совсем не отбился…

— Приструнить надо. А девку эту нам сюда не надобно. Вишь, тоже, не захотела в Москве с ним жить…

— Может, у неё там и жить-то негде, откуда ты знаешь. Может, там семеро по лавкам сидят в двух комнатах…

— Ну дак тем более. Ему щас работать надо, карьеру делать, на ноги становиться. Она же свяжет его по рукам и ногам!

— А может, зря мы так, Серёж? Может, надо посмотреть самим, что за девочка? Вообще, конечно, странная история какая-то получается. Москвичка, и не хочет жить в Москве… Очень странно…

— Обычный молодёжный нигилизм, — отмахнулся отец, — У них щас возраст такой. Романтики и приключений им подавай. Время надо, потом у них мозги на место встанут. Как сошлись, так и разбегутся.

— Да, только как бы потом эти приключения нам с тобой не аукнулись…

— Не кипишись. Я тебя уверяю, у него это пройдёт. А щас хочет с ней жить — пускай живут, пускай квартиру снимают. Я ему ни рублём не помогу на это дело. Пусть со своих заработков как хочет крутится. Пусть сам поймёт вместе со своей девкой, что такое бытовая неустроенность. Я своего сына знаю, он так жить не захочет. И не будет.

— А если его и это не остановит?

— Остановит, — последовал ответ, — Времена-то, чай, не советские. Это нам в своё время легко было строить рай в шалаше — мы другой жизни-то и не видели. А щас молодёжь другая пошла, спорченная… После сытой и обеспеченной жизни в родительском доме кто ж захочет в нищете-то прозябать? Это при советской власти молодым семьям и жильё давали, и всё, а щас времена не те… Щас попробуй-ка с нуля поживи — хрена тебе! На свою-то квартиру да на достаток им двадцать лет придётся ишачить, не меньше…

— Вот ты ему это и объясни…

— Щас бесполезно. Щас ему сперма в голову ударила, он и слушать ничего не будет. Погодим, пока у него увлечение чуток поутихнет, а уж тогда, на холодную голову, легче всё воспримет. Щас главное его с деньгами поприжать. В общем, так: с завтрашнего дня ни копейки ему не даём. Слышишь — ни копейки! Вот тогда-то посмотрим, как он запоёт.

— Посмотрим… — эхом отозвалась мать.

Салтыков нервно бегал по платформе взад-вперёд, ожидая московского поезда, на котором должна была приехать Олива. Он прибежал на вокзал на час раньше, и теперь его нервы были на пределе.

— Андрюха! — окликнул его вдруг чей-то знакомый голос.

Салтыков обернулся — перед ним в потёртых джинсах и чёрной майке, играя мышцами, стоял Гладиатор — один из форумчан Агтустуда.

— А, Славон, здорово, — рассеянно произнёс Салтыков, — А я тебя и не заметил…

— А я смотрю — бегает кто-то взад-вперёд по перрону, думаю, ты или не ты, — усмехнулся Славон, глядя на букет роз, который сжимал Салтыков, — Ты чего тут бегаешь, весь взмыленный? Девушку, что ли, ждёшь?

— А ты что здесь делаешь?

— Да вот тоже московский поезд жду, — сказал Гладиатор, — Олива приезжает, знаешь?

Салтыков на секунду остолбенел.

— Не понял?..

— Ну да, та самая. Я с ней по асе разговаривал.

— И она тебе сказала, что приезжает?

— Ну да, — Гладиатор округлил глаза. Мол, чего тут непонятного-то?

Салтыков с ненавистью оглядел Гладиатора с головы до ног.

— Вообще-то я её тоже жду, — сквозь зубы процедил он, — Ты разве не в курсе, что она моя невеста?

— Э-э-э, — озадаченно протянул Гладиатор, — Хм…

— Да, Славон, она моя девушка. Ты не ослышался.

— Так. Не знал я этого, — наконец, выдавил из себя Гладиатор, — Ну извини, друг. Неувязочка.

— Да ладно, ничего. — буркнул Салтыков, — Кстати, что там с походом на Медозеро? Ведь мы идём завтра, во сколько?

— Думаю, что с утра — путь туда неблизкий.

— Ну-у, Славон! Кто ж встанет с утра? Лучше во второй половине дня…

Гладиатор уставился на Салтыкова своими большими, слегка навыкате глазами.

— Вы что, сговорились? То Панамыч выдаёт «ближе к вечеру»; теперь ты…

— А чё Панамыч, он идёт?

— Да. Я ему дал задание купить мясо для шашлыка.

— А кто ещё идёт?

— Панамыч, Флудман, Хром Вайт…

— А Тассадар?

— Не, он не пойдёт. Оксану в больницу положили, знаешь?

— Да, Мочалыч говорил. Аппендицит у неё, кажется.

Парни помолчали. Мимо них прошли несколько Эмо-подростков. Гладиатор с неприязнью посмотрел им вслед.

— Ненавижу Эмо. Разорвать бы их всех на-кус-ки!

— Чем они тебе мешают-то? — спросил Салтыков.

— А зачем они? Только портят генофонд нашей великой нации. Нет, на куски таких, однозначно!

Вдали послышался шум приближающегося поезда. Салтыков занервничал.

— Ладно, Славон, тогда до завтра…

— До завтра, — сказал Гладиатор, — Тогда в два часа у МРВ?

— Да, в два часа у МРВ.

— Ну, я пошёл…

— Иди, Славон, иди.

Гладиатор ушёл, и волнение, утихшее было при собеседнике, овладело Салтыковым с новой силой. Между тем, поезд остановился; из дверей хлынули пассажиры. Салтыков ринулся туда, жадно выискивая среди них Оливу. Но вот, наконец, в толпе мелькнул её белый топик, оттеняющий смуглые плечи и лицо; мелькнули её тёмно-каштановые волосы, перехваченные сзади заколкой…

— Олива!

Минута — и Салтыков уже жадно обнимал эти плечи, целовал это лицо и эти волосы.

— Любимая моя, как же я ждал тебя… Эти две недели показались мне бесконечностью…

Он оторвался, наконец, от поцелуев и посмотрел ей в лицо.

— Ты такая красивая…

И снова заключил её в объятия, осыпал поцелуями.