И тут Даниил вдруг осознал, что ему совершенно не нравится, что Денис с ней треплется.

— Так, всё, давай проваливай, — решительно сказал он и бесцеремонно толкнул приятеля.

— Зачем ты его прогнал? — с упрёком спросила Олива, когда Денис ушёл.

— Правильно-правильно, нефиг тут, — Даниил самодовольно заулыбался, — Я тут царь-государь…

— Ха-ха, царь! — фыркнула Олива, — А я тогда кто?

— Ты?.. — он, улыбаясь, возвёл очи к небу, — Да так… Понаехали тут всякие…

На пустыре с другой стороны ж/д путей, где-то примерно в километре от вокзала, стояло заброшенное здание бывшего здесь когда-то Лампового завода.

Романтичное это было место. Пожалуй, одно из самых романтичных в Архангельске. Во-первых, конечно, пейзаж, открывающийся с крыши здания. Несмотря на то, что внутри оно было изрядно порушено временем и запустелостью, крыша ещё была крепка, и туда пока ещё можно было взобраться по уже наполовину развалившимся, но всё-таки ступенькам. А во-вторых, по причине дальности расстояний, туда редко кто наведывался, поэтому, если вы — молодая влюблённая пара, и вам нужно уединиться, а денег на гостиницу нет, то романтический летний вечер на крыше Лампового завода, при условии, что нет дождя и ветра — идеальный для вас вариант.

В этот тёплый вечер августа на крышу заброшенного Лампового завода, хохоча, выбрались двое. Вид у этой молодой пары был усталый, но счастливый и как будто пьяный, хотя ни он, ни она не пили в этот день ни капли.

— Всё, блин, я больше ни ма-агу! — «акая», протянула девушка и вновь беспричинно засмеялась, — У меня щас реально ноги отвалятся!

— Я же говорил — зачем одела такие высоченные каблуки? — усмехнулся парень, поддерживая её за талию, — Впрочем, мы уже у цели.

— Только обещай мне, что мы больше сегодня никуда не пойдём, — заявила девушка на высоких каблуках и обессиленно рухнула на бетонный бордюр у края крыши.

— Ты что же, ночевать здесь собралась? — парень сел перед ней на корточки и, осторожно сняв с её ноги туфлю, ужаснулся: ступня её была истёрта не то, что до крови, а до живого мяса.

— Ох, ёлки, — выдохнул он, — И аптечки, как назло, нет… Ну ладно. Попробуем подключить магию.

Даниил взял её ступню в свои ладони и, поглаживая, стал что-то нашёптывать. Олива вспыхнула до корней волос и сжала пальцы ног. Сказать, что ей было до ужаса неловко — значит, не сказать ничего. Да и как тут может быть ловко, когда парень, который тебе очень-очень нравится, держит в руках твоё потное копыто, и подносит его чуть ли не к лицу?

— Расслабься, — сказал Даниил, — Не напрягайся так. Иначе я не смогу тебе помочь.

— Может, не надо? — вякнула Олива и, словно цапля, поджала под себя разутую ногу.

— Ну, не надо так не надо, — буркнул он и отошёл.

Нервы Оливы не выдержали, и она вдруг, неожиданно для самой себя, расплакалась. Слёзы стремительными ручьями полились из глаз, смывая дешёвую тушь и пудру с лица. Олива, опустив низко голову, завесилась волосами, но подошедший к ней Даниил, не говоря ни слова, откинул волосы с её заплаканного лица.

— Не смотри на меня… Не смотри… — отворачиваясь, всхлипывала она, — Я сейчас, наверно, страшная…

— Нет. Ты не страшная. Ты очень красивая, — тихо сказал Даниил, заворожённо глядя ей в глаза, — Не прячь от меня свою улыбку…

Олива снова закрыла лицо руками.

— Это неправда. Я убогая! А ты просто врёшь мне, чтобы успокоить…

Даниил силой отнял её руки от лица.

— Кто тебе сказал, что ты убогая?

— Да мне изо дня в день это говорили! — Олива вскочила и повернулась к нему спиной, — Хочешь знать правду? У меня никогда не было парня! Никогда!.. А знаешь, почему? Да просто потому, что это здесь я Олива, а там, в Москве, я — чмо, лошара, убогий Филипок!..

Олива сама не поняла, как вырвалось из её уст это признание, а когда спохватилась, было уже поздно. Слово, как известно, не воробей. Она бессвязно забормотала, то требуя, чтобы он оставил её, то умоляя забыть всё, что она ему только что рассказала, и в итоге снова оборвалась плачем.

— Уже забыл, — кротко сказал Даниил, гладя её по волосам, — Только, знаешь что?

— Что?.. — она подняла голову.

— Не красься. Тебе не идёт.

— Как, то есть, совсем?.. На кого ж я тогда буду похожа?

— На себя. У тебя замечательные природные данные, и хороший натуральный цвет волос, — он легко коснулся её чёрных непрокрашенных корней, — Не понимаю, зачем ты их обесцвечивала. Зачем пытаться из себя лепить то, что тебе не характерно?

— Затем, что такая, как есть, я никому не нравлюсь, — прерывисто вздохнула Олива.

— Чушь, — Даниил провёл ладонью по её лицу, — Вот ты сейчас плакала, и смыла слезами всю свою клоунскую раскраску. Ветер растрепал и развил все твои «вавилоны» на голове, — он снял с головы Оливы заколку и пригладил её распрямившиеся длинные волосы, — И теперь я наконец-то вижу т е б я. И такая, настоящая, ты мне нравишься гораздо больше…

Олива доверчиво взглянула ему в глаза.

— Это правда?.. Ну, что я тебе… нравлюсь?..

— Правда. А если научишься любить и ценить себя, будешь нравиться не только мне.

Олива вспыхнула.

— А мне и никто больше не нужен, кроме… — она не докончила и стыдливо опустила взор.

Даниил неожиданно усмехнулся и резко встал. Он понял, что она хотела этим сказать. И от этого ли понимания, или от чего другого, всё очарование Оливы вдруг померкло, словно её выключили, как волшебный фонарь. Даниил уже не видел ни блеска в её глазах, ни её красоты, светящейся откуда-то изнутри. Теперь её багряно-рыжие волосы снова превратились в тусклую солому, улыбка на её лице стала казаться ему жалкой и заискивающей, глаза снова потускнели и весь вид Оливы, утратив в глазах Даниила свою прелесть, стал теперь как-то проще, темнее.

«До чего же вы, девушки, все предсказуемы… — невольно подумал он, — Ну и что я теперь с тобой буду делать?»

— Всё это, конечно, хорошо, — вслух сказал Даниил, и в его голосе Оливе послышалась прежняя холодность и насмешливость, — Но уже поздно; я думаю, нам пора по домам…

Олива аж съёжилась. Смущённая улыбка медленно съехала с её лица, вернув ему былую топорность и загруженность.

— К-как, уже?.. Ну ладно, как хочешь… По домам, так по домам…

Она неловко встала и, горбясь и низко опустив голову, заковыляла на своих каблуках к лестнице.

— Оль, я тебя чем-то обидел? — Даниил приобнял её за плечи.

Олива остановилась.

— Нет.

— Тогда почему ты расстроилась?

— Я? Расстроилась? Пфф… Вот ещё!

Даниил нежно заложил ей за ухо растрепавшуюся прядь волос.

— Я не хотел бы, чтобы мы расстались вот так…

— Я тоже, — произнесла Олива, заворожённо глядя на него.

— Ну, тогда, если ты не хочешь домой, мы можем остаться здесь.

— Да? — робко переспросила она.

— Да. Ты можешь делать всё, что хочешь. Сегодня твой день.

Олива лукаво усмехнулась.

— Вот прям всё-всё, что хочу?

— Прям всё-всё. Только…

— Что только?

Даниил посерьёзнел.

— Только помни, что этот день у тебя лишь сегодня. Надеюсь, ты понимаешь…

Да, не было в Архангельске места более удинённого и романтичного, чем крыша заброшенного Лампового завода.

Один из самых счастливых дней в жизни Оливы тихо догорал в прощальных лучах заката. Справа, окутанная розовой дымкой, серебрилась излучила реки; слева же, словно игрушечный, переливался волшебными огоньками уходящий в сумерки город. Откуда-то снизу ветерок доносил еле слышные мотивы песни Simple Red — Sunrise, словно воздушный херувим тихонько перебирал струны на невидимой арфе.

Олива и Даниил по-прежнему сидели на крыше. Даниил что-то тихо говорил ей, но она с трудом улавливала нить его монолога; ноги её гудели, голова после слёз и такого длинного, наполненного эмоциями дня, была тяжёлой. Но так хотелось продлить этот день ещё хоть на мгновение, даже если придётся не спать всю ночь — Олива отдала бы всё, лишь бы только оттянуть, отодвинуть хоть на немного момент неизбежно грядущего расставания.