— Сслуушай, Оливка, — перешёл Салтыков «к делу», — Знаешь, я чё придумал? Мы тут с Димасом летом после диплома хотим в Питер к Майклу махнуть… Не хочешь с нами?

— С вами в Питер?..

В Питер! В город на Неве! С Салтыковым и Негодяевым!..

Олива даже мечтать о таком не могла. Сердце, против её воли, радостно забилось в предвкушении новых головокружительных приключений.

— А Даниил? — внезапно вспомнила она.

— Что Даниил? — переспросил Салтыков. — А-а, членистоногий, что ли?.. Ой, прости, — поправился он, — Я просто думал, вы это… уже всё, разбежались…

— С чего ты это взял? — сухо спросила Олива.

— А ты разве не в курсе?..

— В курсе чего я должна быть?

— Ну, видишь ли, я не знаю, как тебе об этом сказать…

— Говори! — потребовала Олива.

— Это, конечно, не моё дело… — замялся Салтыков, — Но, поскольку мы с тобой друзья, я не имею права скрывать от тебя то, что видел…

— Что ты видел? Да говори уже, не тяни!

— Ну, в общем… Я видел его тут на улице с другой девчонкой.

— Когда?

— В понедельник шли с Пахой из универа и увидели…

— Что вы увидели? Как она выглядела?

— Да какая-то… Я особо не разобрал… Шли, обнимались как два голубка…

— Она была маленького роста?

— Да… и хромая ещё какая-то…

Олива промолчала. Она не знала, как реагировать. Новость, безусловно, оглушила её. Выходит, у Даниила давно была связь с этой Никки. А она, дура, верила, что они просто друзья… Друзья, как же!..

— А зачем ты мне всё это рассказал? — спросила она у Салтыкова.

— Прости, я не хотел. Я думал, ты и так знаешь… Ну дак чё, в Питер-то едем, или нет?

— В Питер?.. — заторможенно переспросила Олива, — А, в Питер… Не знаю…

Она машинально продолжала держать трубку у уха, но его слова сливались для неё в какой-то пустой и бессмысленный набор звуков.

— Да не горюй ты так, Оливка! Он мизинца твоего не стоит! Я вообще никогда не понимал, чё ты в нём нашла — дурак дураком! Чё ты с ним видела-то? Мы с тобой знаешь, как веселиться будем? Этим летом в Питере затусим, потом на юга поедем, будем гудеть на полную катушку!..

— Никто и не горюет, — бодрясь, оборвала она Салтыкова.

— Ну, дак как? Едешь, нет?

— Еду! — быстро отвечала Олива, — К чёрту Сорок Второго! Я еду с вами в Питер.

…Поговорив с ней, Салтыков, не мешкая, тут же набрал другой номер.

— Аллоу, Майкел? Ну чё — всё пучком! Короче, жди летом в гости.

И, понизив голос, добавил:

— Птичка залетела в клетку.

***

Часы в большой гостиной на первом этаже медленно пробили три раза.

Наверху, в спальне Димы Негодяева, было сумрачно, почти темно. На улице вовсю светило июньское солнце, пели птички и цвела акация, лишь на окно Диминой спальни были опущены жалюзи. Дима не любил яркого солнца — дневной свет мешал ему спать. Он лежал ничком на постели, зарывшись лицом в подушки и скинув с себя одеяло; но он уже проснулся, несмотря на то, что глаза его были закрыты.

Часы в гостиной смолкли; но в передней тут же послышалась мелодичная трель дверного звонка. Не открывая глаз, Дима лениво повернулся на другой бок и ещё глубже зарылся курчавой головой в мягкие подушки.

«Открывать не буду, — сонно подумал он, — Отстаньте вы от меня все. Поспать человеку не дадут…»

Однако в дверь всё звонили и звонили. Звонок был мягкий, мелодичный, затихающий через секунду — Дима ненавидел резкие звуки, так же как и резкие запахи духов: у него болела голова и от того, и от другого. Он не выносил шума, громких человеческих голосов, у него болели глаза от яркого света. А ещё он терпеть не мог в людях такое качество, как настырность. Вот и теперь его раздражали звонки в дверь, но, разморенный сном, он не мог заставить себя подняться с кровати и спуститься на первый этаж.

Кто-то внизу открыл дверь: наверное, домработница. Через секунду Дима услышал до боли знакомый кашель и громкий голос. «Салтыков припёрся… — недовольно подумал он, — Чёрт бы его побрал…»

— Димас! — Салтыков вихрем ворвался в спальню, — Ты чё, спишь что ли? Так и жизнь проспишь!

Дима, зевая, сел на кровати и с трудом продрал глаза.

— Андрей?

— Держи хуй бодрей!

— Да пошёл ты, — Дима опять закрыл глаза и откинулся на подушки.

— Вставай давай, я халтуру принёс, — Салтыков достал из кейса чертежи и разложил их на столе.

Диме очень не хотелось вставать и приниматься за скучные инженерные расчёты. К тому же, в дипломном проекте у него ещё конь не валялся, в то время как Салтыков, несмотря на своё вечное разгильдяйство, уже успел написать больше половины диплома, и даже ухитрялся где-то находить заказчиков и брать на дом халтуры. Конечно, не без помощи отца, который занимал пост директора Архангельскгражданпроекта и время от времени давал сыну возможность подзаработать.

— Ты пока посчитай нагрузки, а я пойду покурю, — сказал Салтыков и тут же просочился на балкон.

Он не спеша выкурил сигарету. Возвращаться обратно в комнату, где корпел над СНиПами Дима Негодяев, Салтыкову не очень хотелось, и он, чтобы потянуть время, позвонил Кузьке.

— Кузьмич, здорово! — бодрым голосом начал Салтыков, едва Кузька взял трубку, — Ну чё, ты где щас? А, в универе… Яасно. А я тут халтуру взял, третий день черчу как проклятый… Ты к Сане пойдёшь сегодня? А, ходил уже… Ну, как он там? Живой? Чё говоришь? Прооперировали нормально? Аа, яасно.

Дима устало откинулся на спинку стула. Он вспомнил, что собирался сегодня навестить в больнице брата, которого положили на операцию. Саня давно был болен, и после операции чувствовал себя ещё хуже. Дима был с ним в натянутых отношениях, но всё-таки сильно переживал за брата.

Салтыков же, тем временем, переговорив с Кузькой, подумал и набрал номер Оливы.

— Привет-привет! — произнёс он, уже другим, более фамильярным тоном. Дима, которому из комнаты было всё слышно, сразу понял, что Салтыков теперь разговаривает с девушкой, — Как настроение?.. Да с чего! Ну, бро-ось ты, Оливка, хорош грузиццо! Этот членистоногий тебя не стоил…

Дима усмехнулся. Он даже забыл, что искал в СНиПе, и, отложив его в сторону, весь превратился в слух.

— А у вас в Москве, говорят, щас жара аномальная? — продолжал Салтыков на балконе, — Тридцать градусов?! Да ты чё!.. Ну, пипец, это ж все мозги расплавятся! Да, как насчёт Питера?.. Ты едешь? Когда? В июле… А в каких числах?.. О, круть! Мы с Негодом тоже поедем в Питер к Майклу после диплома… Я так хочу с тобой потусоваться! В Эрмитаж сходим. В этот, как его… в Петергоф… Да, непременно! Какая там стенка, ты говоришь? Марсово поле?.. Да, непременно полезем на эту стенку, непременно! Можно будет ещё на носу Авроры в «Титаник» поиграть…

Димка едва не прыснул от смеха. «О, как заплетает! — не без зависти подумал он, — Да уж, чего-чего, а с девчонками Салтыков умеет обращаться… Ты смотри, какой ловкий — всё манёврами, манёврами, Эрмитаж, то да сё, а у самого наверняка одно на уме… Хотел бы я знать, какую дурочку он на этот раз окучивает… Будет ей там Эрмитаж, я воображаю…»

Салтыков, закончив разговор, вошёл в комнату. Дима опять принялся листать СНиП.

— Ну, как у тебя продвигается? — Салтыков заглянул ему через плечо.

— Салтыков, отойди, ты мне свет затемняешь, — раздражённо выпалил Дима.

— И это всё, что ты успел сделать? — Салтыков даже присвистнул, — Тебе, Димас, деньги не нужны, что ли?

— Всё равно ты большую часть себе заберёшь.

— Но-но-но! — Салтыков повысил голос, — Что ты за человек такой, а, Негодяев? Сказал бы спасибо, что я тебе халтуры таскаю — нет, ты опять бурчишь, опять недоволен. Всё, в следующий раз один буду делать. С тобой каши не сваришь.

Саня лежал в больничной палате такой же бледный, как стены и постельное бельё. У него несколько дней была такая высокая температура, что он всё видел как сквозь сито. Теперь же температура спала, но чувствовал он себя, мягко говоря, неважно.