— И зачем я тебя только послушалась! — дуя на замёрзшие руки, причитала она, — Приспичило тебе уезжать посреди ночи! Что, до утра подождать нельзя было?!

— А что, по-твоему, я должна была оставаться, после всего, что он мне наговорил?

— А тем, что ты уедешь, ты ничего не докажешь, — возразила Яна, — Салтыков тебя не любит. Он только вздохнёт с облегчением, когда ты развяжешь ему руки.

— Тогда тем более, оставаться там — себя не уважать!

Олива заплакала, но слёзы замерзали прямо на глазах и больно щипали щёки. Мороз крепчал; девушки уже давно миновали Чумбаровку и, наугад петляя по незнакомым улицам, забурились в какой-то «шанхай». Время было уже позднее, людей поблизости не было. Кругом высились какие-то стрёмные деревянные бараки с разбитыми окнами и заколоченными дверьми, покосившиеся и обледенелые деревянные тротуары…

— Ты уверена, что мы идём в правильном направлении? — забеспокоилась Яна.

— Чёрт его знает, — призналась Олива, — Щас у кого-нибудь спросим.

Однако спросить у «кого-нибудь» дорогу здесь было довольно-таки проблематично. Людей не было видно вообще.

— Я тебя убью!!! — раздражённо выпалила Яна, — Правильно говорят: один дурак так узел завяжет, что трое умных не развяжут. И как мы теперь отсюда выбираться будем, интересно знать?!

— Погоди, не пищи, — сказала Олива, — Будем идти всё время прямо — выберемся. Только не ной, ладно? Без тебя тошно…

Однако по мере того как они шли, «шанхай» всё не кончался, а наоборот, местность вокруг них становилась всё менее знакомой и более стрёмной. На одном из деревянных тротуаров, полого устремляющемся вниз, девчонки против воли заскользили по льду на ногах, всё сильнее ускоряясь под уклон.

— Уааау!!! — испуганно заверещала Яна, махая руками, как ветряная мельница.

— Хватайся за деревья!!! — послышался сзади крик Оливы.

Выронив тележку, Яна попыталась схватить ветку кустарника, но, пока примеривалась, пронеслась по льду мимо него, едва удержавшись на ногах.

— Ой-ой-ой-ой-ой!!!

Олива, ехавшая сзади, споткнулась и кубарем покатилась дальше, сбив с ног Яну.

— Ну и город! — проворчала Яна, вставая и отряхиваясь, — Это не город, это какие-то американские горки! Дороги тут не чистят, что ли, совсем?!

— Ну-у, милая моя, это тебе не Москва-столица…

Девушки встали и оглянулись вокруг. Глухой переулок, на котором они очутились, оканчивался тупиком. Кругом не было видно ни души; в этом переулке не было даже фонарей. За забором, почуя чужаков, залаяли собаки, и Яна пересрала не на шутку.

— Больше я никогда в жизни с тобой не свяжусь! — причитала она, — И зачем я, дура, пошла у тебя на поводу! Осталась бы дома, а ты и бродила бы тут одна…

— Да тихо ты, не ори! — шикнула на неё Олива, — Слышишь?..

Яна испуганно оглянулась и застыла на месте.

Какие-то три стрёмных мужика в шапках, заломленных на затылок, вывернулись из-за гаражей и, гыгыкая, вразвалку приблизились к девушкам.

— А-а-а! Какие люди!

— Девочки-москвички!

— Одни, и без охраны!

У Яны глухо забилось сердце. Страх буквально парализовал её. Олива же стояла и молча, угрюмо взирала на гопников. Она не чувствовала страха; ей было всё равно. Инстинкт самосохранения, казалось, напрочь покинул её, уступив место лишь тупому безразличию. Гопники же, между тем, окружив девушек с трёх сторон, продолжали мерзко скалиться своими гнилыми и наполовину выбитыми щербатыми зубами.

— Гы-гы-ы! Москвички!

— Щас мы вам Москву-то покажем!

Один из них, тот, что повыше ростом, подошёл к Яне и бесцеремонно схватил её, зажав рукой рот, чтобы не визжала. Хотя, мера эта была бесполезна: в этом глухом собачьем переулке её крики о помощи всё равно никто бы не услышал.

Двое других окружили Оливу. Она не вырывалась; лишь во взгляде её, устремлённым в упор на своих мучителей, была едкая горечь, ненависть и боль.

— А чё такая смурная, москвичка? — гадко ухмыльнулся один из них, — Может, тебя в очко подрюкать, а? Для поднятия настроения?

Вот это было уже чересчур даже для Оливы.

— Сволочь! — крикнула она и, неожиданно для самой себя, резко вырвалась и бросилась наутёк.

— Стой, сука!!! — гопники бросились за ней.

Олива юркнула в щель между гаражей. Гопники сунулись туда же, но узкая щель, сквозь которую легко могла пройти худенькая девушка, оказалась слишком тесной для двух бугаёв в дутых куртках, и они застряли.

— Блядь! Диман!!!

Третий гопник, что возился с Яной, ослабил хватку, и Яна, воспользовавшись этим, с разворота ударила его каблуком по яйцам.

— У-я-а-а!!! — скорчившись, зашипел он сквозь зубы, и повалился на землю.

— Отдыхай. Чмо провинциальное.

Олива, гонимая безотчётным ужасом, выскочила с той стороны гаражей и оказалась на каком-то пустыре.

— Гав!!! Гав!!! Р-р-р, гав!!!

Свора собак, откуда ни возьмись, шерстяным рычащим клубком налетела на неё, облепила со всех сторон. Олива беспомощно замахала руками, но собак было так много, что они повалили её на землю и, рыча, принялись яростно терзать на ней дублёнку.

Захлопнув за москвичками дверь, Салтыков лёг спать, но уснуть почему-то не получалось. На душе была какая-то маета — не то курить хотелось, не то ещё что-то. Он встал с постели, выкурил сигарету, но успокоиться не удалось, и Салтыков принялся бестолково слоняться по опустевшей тёмной квартире.

Конечно, он ожидал такого результата, и даже хотел, чтобы Олива уехала и развязала ему руки — тогда он мог, наконец, вздохнуть с облегчением. Но наряду с ощущением сваленной с плеч горы Салтыкова засосали под ложечкой муки наконец-то проснувшейся совести.

«Нехорошо получилось… — думал он, бесцельно мотаясь из комнаты в комнату, — Нехорошо…»

Не включая света, Салтыков зашёл в гостиную и вдруг застыл в немом оцепенении. На софе, свернувшись калачиком, лежала Олива, а на голой руке её, свесившейся с постели, в отблеске окна алел огромный кровавый рубец.

Минут пять Салтыков не мог выговорить ни слова и стоял как парализованный. Затем видение исчезло. Постель была пуста.

«Фу ты, чёрт, у меня уже, по ходу, крыша едет… — переводя дух, подумал он, — Галюны уже начались на нервной почве… Нет, не могу я тут, надо куда-то свалить или позвать кого-нибудь…»

Но кого было звать? На дворе — час ночи. Салтыков позвонил Кузьке, но тот, по ходу дела, уже спал и выключил мобильник. Позвонил Павле — тот не взял трубку, наверное, тоже дрых. Оставался Дима Негодяев — этот стопудово не спал, ночная сова.

— Слышь, Димас, приходи ко мне на квартиру, — с ходу начал он, когда Негодяев снял трубку, — Да уехали, уехали москвички, нету их тут!.. Потом расскажу, не по телефону… Придёшь, нет?.. Ну тогда давай я к тебе приеду. Жди!

Такси приехало быстро, и буквально через полчаса Салтыков уже сидел в комнате старшего Негодяева.

— Так ты их одних отпустил ночью? — спросил Дима, когда Салтыков вкратце рассказал всю историю.

— Да блин, Димас, я хотел им вызвать такси — они отказались! — оправдывался тот, — Да не смотри ты на меня так! Я сам себя уже всего изругал…

— Ну, позвони им хотя бы. Янке позвони, а то мало ли…

Разговор их прервал зашедший в комнату младший Негодяев с бледным, каким-то перевёрнутым лицом.

— Сань, ты чего?

— Только что позвонила Яна. Оливу покусали собаки. Надо срочно ехать!

— Где они?! — вскочил Салтыков.

— Она сама не знает. Напугана, в истерике. Говорит, пустырь какой-то, гаражи…

— Так, Димас, срочно пробей их местонахождение. Да не по компу, в смартфоне! Какой у неё оператор? — Салтыков соображал быстро, — А ты, Саня, беги вниз и прогревай машину.

— Может, отца разбудить? — колебался Дима.

— Да некогда! Навигатор есть в смартфоне? Поехали, по дороге разберёмся!

На улице был сильный мороз, и машину пришлось прогревать довольно долго. Дима тем временем пробил номер, включил навигатор.