— А как я себя вела?

— А ты не помнишь? — сказала Мими, — Знаешь, какой бы ни был Салтыков, а на его месте я бы точно такого не потерпела. И на месте Яны не стала бы с тобой общаться.

— Не хочешь — не общайся. Больно надо! — перебила её Олива, — Только ответь на один вопрос, и я уйду.

— Оля, я тебе уже всё сказала, и мне нечего добавить, — Мими широко открыла входную дверь и жестом указала на выход.

Олива встала и вышла из квартиры, но на пороге обернулась.

— То, что ты сказала Салтыкову, ты узнала от Даниила?

— Нет, не от него.

— А от кого?

Но Мими, не удостоив Оливу ответом, уже захлопнула дверь перед её носом.

Немезида, сидевшая в это время в гостях у Мими, была в комнате и ничего не видела. Лишь когда Мими, захлопнув входную дверь, вернулась, та походя поинтересовалась, кто приходил.

— Ты не поверишь, — только и произнесла Мими с каким-то перевёрнутым от шока лицом.

— Салтыков, что ли?

— Почти угадала, — невесело усмехнулась Мими.

— В смысле — «почти»?

— Ну, о ком мы только что говорили? Явилась собственной персоной. Ты представляешь, какая наглость?!

Немезида оторопело уставилась на подругу.

— Олива? — переспросила она, — А что ей надо-то было? И вообще, как узнала твой адрес?

— Ну, видимо, запомнила. Приходила как-то раз зимой ко мне с этим своим чудиком.

— Да уж, помню эту сладкую парочку, — усмехнулась Немезида.

— А теперь имела наглость заявиться сюда с обвинениями!

— Кабздец! Я надеюсь, ты её выставила?

Мими скривилась, как от зубной боли.

— Я её ненавижу, — прошипела она, — Так ненавижу, что убила бы, задушила своими руками… Змея…

— Меня она тоже бесит, — сказала Немезида, — Думает, с Москвы приехала, так и пальцы веером, сопли пузырями…

— Салтыков от неё не отходит, как присушила она его, — с горечью продолжала Мими, — Совсем дураком сделался рядом с ней. На меня теперь даже не смотрит…

Немезида поморщилась.

— Всрался тебе этот Салтыков…

— Мне обидно, Кать, понимаешь? Ну почему такие вот проныры, такие вот беспринципные, грязные уличные девки, как эта Олива, везде пролезают, и получают всё, в то время как другие, достойные, умные, приличные — остаются не у дел? Объясни мне, почему? — чуть не плача, вопрошала Мими, — Вот скажи мне: я красивая? Красивей Оливы?

— Безусловно, — последовал ответ, — Маша, ты лучше её во всех отношениях. Ты идёшь на красный диплом. У тебя впереди блестящее будущее. А она что? Безмозглая шлюха, дешёвка…

— Почему тогда он женится на ней, а не на мне?

— Потому что он тебя недостоин! — выпалила Немезида, — Маша, они — одного поля ягоды. Ты видела, как они живут в этой квартире — как свиньи! Ты достойна гораздо лучшего, поверь.

— Я знаю, но я не могу с этим смириться. Я спать не могу, дышать не могу… Меня всю трясёт, как вспомню ту картину на балконе…

— Маш, она своё получит. Вот увидишь.

— Вопрос только, когда?

— Ну, этого никто не знает… — замялась Немезида, — Ты веришь в карму? В высшую справедливость?

— Катенька, я хотела бы в это верить! Но сейчас я начинаю думать, что Бога либо нет, либо ему всё равно…

— Бог тут ни при чём, — отрезала Немезида, — Я сама не верю во всю эту христианскую чушь с раем и адом. Возмездие здесь, на земле.

Мими невесело улыбнулась.

— Боюсь, долго придётся ждать…

Немезида молча мяла в руках колоду карт, прикидывая что-то в своём уме. Потом, наконец, произнесла:

— Есть у моей мамы одна знакомая…

Когда Олива пришла, наконец, домой в съёмную квартиру, заспанная Яна открыла ей дверь.

— Ну как?

— Порядок, — Олива с облегчением сбросила туфли, босиком вышла на балкон и закурила сигарету.

— Поздравляю, — надменно бросила Яна, — Ты уже курить начала! Скоро водку будешь бухать как Салтыков?

— Почему сразу «как Салтыков»?

— Потому что я вижу, как он дурно влияет на тебя. Ты же как пластилин, своей воли не имеешь, кто что хочет из тебя, то и лепит. Вот он и лепит из тебя своё подобие…

Яна вернулась в комнату. Олива выбросила окурок и, подумав, тоже ушла с балкона.

Яна сидела с ногами в кресле и, даже не обернувшись, ковырялась что-то в своём телефоне.

— Кому пишешь-то? — поинтересовалась Олива.

— Никому, — злобно пробормотала та себе под нос.

— Чё, спросить, что ли, нельзя.

Яна промолчала.

— Знаешь, чё мне Салтыков сказал? — прервала молчание Олива.

— Не знаю.

— Он сказал, что знает, какая у меня жизнь в Москве. Что, мол, я там чмо распоследнее, с которым никто не хочет общаться и встречаться. Интересно, откуда у него такая информация…

Яна перехватила испытующий взгляд подруги.

— Так, это вот ты щас на меня намекаешь?

— Не намекаю. Просто, кроме тебя и меня, об этом никто в Архангельске не знал. Даже Мими, которая, как выяснилось, сказала об этом Салту. Откуда ей это стало известно?

Яна возмущённо вскочила.

— Вот только на меня баллоны катить не надо, ладно? А то я уеду, и пошли все нахер.

— Я не качу на тебя баллоны…

— Ты катишь на меня баллоны!

— Я просто хочу выяснить…

— Всё, хватит. Мне надоело!

Яна вскочила с кресла и начала с психом собирать свои вещи. Олива безучастно смотрела на неё, как во сне. Перед её глазами уже плыл туман, подкрадывалась обморочная тошнота и равнодушие ко всему на свете.

— Где здесь ж/д вокзал?

Олива обессиленно прислонилась к дверному косяку.

— Ты собралась уезжать?

— Да, — отрезала Яна и выбежала из квартиры, оставив нараспашку дверь.

Олива по инерции выскочила вслед за ней, но на пороге осеклась. И правда, зачем догонять? Если человеку здесь плохо, то что ж…

Но почему, почему она так распсиховалась? Почему нельзя было нормально объяснить, вместо того, чтоб сразу хватать вещи?

Олива съехала вниз по дверному косяку и заплакала. Волшебство было разрушено, корона слетела — и поделом. И вот теперь она в этом гулком, смрадном коридоре, плачет, одинокая, и сквозняки с трупным запахом обдувают её худые плечи.

Но одна ли? Нет, в конце коридора был ещё кто-то. И не один, целая толпа народу стояла и гомонила у одной из обшарпанных дверей.

Олива подняла голову и посмотрела туда. Толпа состояла преимущественно из соседей — женщин во фланелевых халатах, мужчин в майках, старух… И среди них — двое или трое в милицейской форме.

Почуяв неладное, Олива направилась туда.

— Девушка, вы бы здесь не ходили, — сказал, походя, милиционер, — Граждане, ничего не трогайте! Расступитесь…

— Что здесь происходит? — спросила Олива старушку в шерстяных колготках.

— В квартире покойника обнаружили, — сильно «окая», отвечала та, — Совсем молодой-то парень ишшо… Он уж разлагаться начал, поди-ка несколько дней лежал, только сегодня нашли его, дверь взломали…

«Так вот откуда тут пахло трупом…» — догадалась Олива.

Между тем, у вскрытой двери в злополучную квартиру наступило замешательство. Толпа, гудя, расступилась, давая дорогу — и двое крепких мужиков-санитаров вынесли на покрывале согнутого пополам покойника. Он смердил.

Олива, икая, зажала рот рукой и отошла в сторону. Её выворачивало как перчатку, а перед глазами так и стоял согнутый пополам на покрывале смердящий покойник.

В квартире Оливе одной было так же страшно, как и в коридоре. Сладковато-тухловатый запах покойника ещё не выветрился. «Какая ужасная участь, не дай Бог никому такой смерти… — думала она, мечась от балкона к двери, — Господи, когда же Салтыков с работы придёт?! Я сойду с ума…»

Словно угадав её мысли, Салтыков тут же позвонил ей на сотовый.

— Алло, мелкий. Как твои дела, чем занимаешься?

— Ничем, — односложно отвечала Олива.

— А чего голос такой грустный?

— Так… С Янкой поссорилась. Она собрала вещи и уехала на вокзал.