— Сейчас не время выяснять отношения. А завтра поговорим, — и Салтыков поспешил присоединиться к остальным в компании.

И теперь Олива молча шла, кутаясь в свою дублёнку, и уныло думала о том, что же будет завтра. Ничего хорошего тон Салтыкова не предвещал.

«Что ж, завтра и поговорим, — думала она про себя, — Конечно, это был необдуманный поступок с моей стороны — целовать при всех Хром Вайта, но когда ты целовал Яну, я ничего тебе не сказала. А теперь скажу, уж будь уверен…»

Между тем, все остановились у крыльца отеля «Пур-Наволок» и стали смотреть салют. Кузька открыл бутылку шампанского, стал всем наливать в пластиковые стаканы. И тут к ним подошли старые приятели Оливы — Ден и Лис.

— Ребята, как я рада, что вы тоже тут! — Олива кинулась обнимать своих друзей, — Айда с нами гудеть! Отпразднуем этот Новый Год по-архангельски — с треском, по всем правилам!

— Я замёрзла, — заканючила Яна, — Пойдёмте домой…

— Есть пойти домой, — и Салтыков громко крикнул, — Так, дамы и господа! Разворачиваем оглобли и идём продолжать отмечать праздник к нам на квартиру!

Приглашение было принято, и все дружной вереницей потянулись в направлении хаты.

Ввалившись всей гурьбой в квартиру, ребята продолжили пиршество. Пели караоке, особенно хорошо пел Кузька, Флудман подпевал. Свет в комнате был выключен, Ярпен и Регина целовались на диване, Олива гадала на картах Сане Негодяеву, а Хром Вайт на другом диване пытался взобраться на Яну.

— Снимите его с меня! — вопила она.

Саня с Оливой, смешав карты, кое-как стащили с неё пьяного Хрома. Высвободившись, Яна села между Кузькой и Мочалычем и затянула вместе с ними «Это всё» Шевчука.

Паха Мочалыч пел, искоса глядя на сидящую рядом с ним Яну, на её правильный профиль и платиновые кудри, разметавшиеся по её оголённым матовым плечам, и был почти счастлив. За всю новогоднюю ночь он почти не вспоминал об оставленной им Немезиде; пожалуй, даже хорошо, что её нет здесь, мельком подумал он. Павля уже забыл, как любовался пышными волосами и стройной, точёной фигуркой Немезиды, сидя рядом с ней той памятной летней ночью на крыше Лампового завода; это было уже прошлое, старое, стёртое и ненужное. А в настоящем… а в настоящем теперь появилась эта ночь — зимняя, новогодняя, в тёмной комнате, и эта красивая блондинка-москвичка рядом с ним…

Павля вспомнил, как осенью Салтыков говорил ему, что московские девушки даже говорят как-то по-особенному, не так, как их соотечественницы. «Вот веришь ли, Павля, — говорил ему тогда Салтыков, — Когда Олива говорит со своим "маасковским" акцентом — это так необычно звучит, что у меня от одного её "ааа" моментально всё встаёт… А почему — не знаю…»

Мочалычу вдруг захотелось послушать «маасковский» акцент Яны в разговоре. Улыбаясь, он наклонился к её уху и спросил, нравится ли ей отмечать Новый год в Архангельске.

— О да, — улыбаясь, отвечала Яна, — Я впервые в жизни отмечаю Новый год в Архангельске, и я нисколько не жалею, что приехала сюда! Здесь так прикольно!

«Ого, надо же — «прикольнааа», — подумал Павля, — Да, я тоже не жалею, что ты сюда "приехАлА"… Чего бы у неё ещё такого спросить…»

— А как тебе понравился салют? — спросил он.

— Да, саалют был очень краасивый…

«Ммм, теперь я понимаю Салтыка… Действительно, что-то в этом есть…»

— Паха, курить пойдёшь? — окликнул его Салтыков, пробираясь вместе с Кузькой и Максом Капалиным между столом и диваном. Мочалыч соскочил и проследовал за парнями в кухню.

— Слушай, а эта Яна… Она, кажется, ничего… — сказал Мочалыч Салтыкову, когда парни уже вовсю дымили на кухне.

— Но-но-но! — Салтыков повысил голос, — Ты, Паха, на чужой каравай рта не разевай.

— На какой ещё «чужой каравай»?! — обиделся Мочалыч, — У тебя и так девушка есть.

— Гыы, Андрюха крут, — заржал Флудман, — Они обе — его девушки…

— Не слишком ли жирно для одного? — съязвил Павля, — Хватит с него и Оливы…

— Да нах мне Олива-то сдалась? — вдруг неожиданно для всех выпалил Салтыков, и осёкся.

— Мелкий, ты чего тут? — спросил он, заметив Оливу в дверях.

— Ничего. Я просто пришла, — сказала Олива, — Кажется, вы обо мне говорили?

Кузька, Павля и Макс аж рты разинули от неожиданности. «Упс! Щас что-то будет», — промелькнуло у них в головах…

— Делать нам больше нечего, кроме как о тебе говорить! — со злостью выпалил Салтыков, — У тебя, мелкий, уже паранойя началась.

— Но я слышала… Или мне показалось…

— Когда кажется, креститься надо, — перебил её Салтыков, — Всё, всё, мелкий. Иди, не мешай нам — у нас тут свои, мужские разговоры…

Олива вышла из кухни, расстроенно прошла в гостиную. Она не слышала, о чём они говорили, но то, что они произносили её имя, она слышала отчётливо. «Не могло же мне это в самом деле показаться! — рассуждала Олива сама с собой, — Или и правда… могло?..»

Она села на диван с ногами, молча придвинулась к спинке. Кругом неё все веселились, пели под караоке, пили шампанское, и никому не было никакого дела ни до Оливы, ни до её настроения.

«Да, возможно, я опять всё накручиваю… — текли в такт музыке её невесёлые мысли, — Но тут может быть только два варианта: или они сплетничали там обо мне, или же мне и вправду показалось, а им вовсе и дела-то нет до меня… Не знаю даже, что хуже — и то, и другое плохо…»

Между тем Салтыков забежал на минутку в гостиную. Олива невольно потянулась к нему, однако он, даже не посмотрев в её сторону, пробежал мимо, остановился у колонок, чтобы поменять песню. Олива видела, как он наливал себе в стакан водку, как увлечённо говорил что-то стоявшему рядом Кузьке, как они вдвоём над чем-то ржали, даже не глядя на неё, и чувствовала, как к её горлу подступают горькие слёзы.

— Оль, почему ты такая грустная? — спросил её Хром Вайт, ложась рядом с ней под одеяло.

— Мне не стоило приезжать, — ответила Олива, — Вон, бегает, ноль внимания, фунт презрения…

— Почему не стоило? Знаешь, как я тебя ждал…

— Но он меня, видимо, совсем не ждал…

У Оливы задрожал голос и она, уткнувшись Хрому в плечо, горько заплакала. Хром Вайт гладил её по волосам, утешая, целовал в лоб, а она, чувствуя себя ещё более несчастной, плакала ещё горше.

А веселье продолжалось своим чередом. Шампанское и водка лились рекой, некоторые, напившись вдребодан, уже падали под стол. В колонках на полную громкость орал КиШ, под которого все колбасились, пели, плясали. Салтыков же тем временем, выпив лишнее, уже вовсю скакал по полу с пустой бутылкой между ног и орал:

— И волки среди ночи

Завыли под окном!

Старик заулыбался

И вдруг покинул дом!

Но вскоре он вернулся

С ружьём наперевес!

«Друзья хотят покушать,

Пойдём, приятель, в лес!!!»

— Будь как дома, путник, я ни в чём не откажу! — гахнули остальные, — Я ни в чём не откажу! Я ни в чём не откажу!

Хэй!!!

Множество историй, коль желаешь, расскажу!

Коль желаешь, расскажу! Коль желаешь, расскажу!

Кто-то зазвонил в дверь. Яна кинулась открывать — на пороге стоял какой-то незнакомый толстый парень в красном колпаке и бутылкой шампанского в руках.

— Деда Мороза вызывали?

— Не-а, — хмыкнула Яна, — Но раз уж пришёл, то заходи.

— Женёооок! — гахнули из зала, — Заходи, гостем будешь!

В квартире творилось что-то несусветное. В коридоре парни пугали друг друга тем, что выпрыгивали из шкафов и орали как резаные; в накуренной гостиной творился настоящий бедлам — плясали канкан, взрывали пустые коробки из-под вина, скакали как ненормальные, едва не проломив ногами пол. Яна скользнула взглядом по комнате и отметила, что ни Ярпена, ни Регины в гостиной нет. «Не иначе как ускользнули под шумок в спальню», — решила она и тут же быстрыми шагами направилась к Салтыкову.

— Пока вы тут песни распеваете, эта сладкая парочка трахается в нашей спальне! — без обиняков заявила Яна.

Салтыков ошарашенно уставился на неё.