...Через месяц Инна Александровна Локтева стала женой Игоря Алексеевича Котельникова.

Прошло два года. Котельниковы жили вполне благополучно. Даже самые любознательные соседи не нашли бы в их отношениях чего-либо заслуживающего внимания дворовой общественности. Правда, ни Инна Александровна, ни Игорь Алексеевич ни с кем в доме на Беговой близких отношений не поддерживали.

Игорь оказался именно таким мужем, каким и предсказывала Юлия Николаевна: любящим, внимательным и даже — к немалому удивлению Инны — хорошим хозяином. Во всяком случае, ей никогда не приходилось вызывать ни электрика, ни слесаря, чтобы привести в порядок подтекающий кран. Игорь прекрасно умел все делать сам. Он был настоящий эрудит и мог без подготовки дать жене консультацию по любому техническому вопросу, который возникал у нее на работе. Котельников не болел футболом, не увлекался рыбалкой, терпеть не мог преферанса и никогда не пил больше двух рюмок за праздничным столом. Всем видам так называемого культурного досуга предпочитал чтение (в доме была прекрасная библиотека, которую Игорь собирал с детских лет). Изредка они посещали театры. В то же время Котельников вовсе не был замкнутым домоседом — охотно ходил с женой в гости и столь же охотно принимал у себя.

То, чего Инна опасалась больше всего — супружеской близости, — оказалось делом не таким уж страшным. К этим своим обязанностям она быстро привыкла относиться с полным внутренним безразличием.

Родители Игоря, преподаватели технического вуза, интеллигентные и душевные люди, видели больше, чем сын, но в его семейную жизнь вмешиваться считали себя не вправе, тем более что Инна нравилась им своей практичностью, организованностью, любовью к порядку и чистоте. Единственное, чего они желали, чтобы невестка выказывала чуть больше тепла к их сыну. Но что поделаешь, если уж такой у нее сдержанный характер!

Первая сколь-либо серьезная размолвка между молодыми супругами возникла на втором году совместной жизни. Игорь Алексеевич хотел ребенка. В планы Инны это никак не входило, и она ответила категорическим отказом. Всегда покладистый, Игорь вдруг оказался настойчивым. Они поссорились так крупно, что, потеряв контроль над собой, Инна даже решила вернуться к матери. Павла Игнатьевна встретила это решение в штыки и обругала неразумную дочь почем зря:

— Да знаешь ли ты, что есть мужняя жена, дура? Видать, не знаешь, вертихвостка! Да где ты найдешь такого второго мужика? Все при нем: умен, учен, учтив, обходителен, непьющий. В доме добытчик, живете — ни в чем не нуждаетесь. А если разведешься, кем будешь? Разведенкой!

В понимании Павлы Игнатьевны, не лишенном, впрочем, известной житейской наблюдательности, это было даже хуже, чем вдова.

— Каждый будет думать о тебе, как хочет. Опозорить решила меня на старости лет? Так и считай: он твой муж, а ты его жена. И тебя все уважают, кланяются тебе и плохого ничего не думают. В гости пришла, в передний угол сажают. А разведенку куда посадят? К дверям, в конце стола, да еще каждый пьяный мужик за зад тебя хватать будет. Одно слово, мужняя жена — человек, разведенная — и половины не стоит.

Отдышавшись от охватившего ее гнева, Павла Игнатьевна пустила в ход самый сильный, с ее точки зрения, аргумент:

— А на меня не надейся. Уйдешь от Игоря — от меня ничего не получишь. Так и запомни.

Инна вышла из родительского дома, как побитая. Юлия Николаевна повторила ей то же, что уже сказала мать, только, разумеется, в иных выражениях. Сделала лишь одно существенное добавление:

— Милочка, вовсе не нужно по этому поводу ссориться с Игорем. Он хочет ребенка, ну и пускай хочет! Это ведь и от тебя зависит. Соглашайся с ним, а сама принимай соответствующие меры.

Инна вернулась к Котельникову.

Не став отцом и после двух лет супружества, Игорь Алексеевич замкнулся в себе, стал позднее приходить домой, больше работать в библиотеке. Инну по-прежнему ни в чем не подозревал, а после того как узнал от специалистов-врачей, что отсутствие детей в первые два-три года брака дело обычное, и вовсе успокоился. А между тем — зря... Потому что обозленная на всех и вся Инна начала искать отдушины на стороне и находила без особого труда. Так в ее жизни появились на какой-то период другие мужчины. С ними было куда проще, чем с Котельниковым, — они никак не напоминали о том, чем она пожертвовала, выйдя, а точнее, уйдя замуж: о любви...

Возможно, что дальнейшая судьба Инны Александровны в точности повторила бы схему личной жизни Юлии Николаевны, если бы... Если бы не возобновилась вдруг, и совсем в новом качестве, ее связь с Михаилом Семеновичем.

В жизни Корицкого эти три года без Инны были одни из самых скверных. Расставаясь с Инной, он не представлял в полной мере, кем она успела стать для него. Теперь только с ужасом понял, что потерял из-за своего малодушия. Жена третировала его без малейшего стеснения, жила так, словно его вовсе и не было в доме.

Однажды, собрав весь свой небогатый багаж мужества, он завел речь о разводе. Валерия прервала разговор в самом начале:

— Об этом и не думай. Сам знаешь, если бы не я, гнил бы давно в сырой земельке под Малоярославцем... Что тебе нужно? Живи и работай, работай и живи. Хотя бы ради дочери.

Михаил Семенович сник. Как сникал уже много раз, когда жена — прямо или косвенно — напоминала ему, чем он ей обязан.

...Семья Корицкого была благополучной. Отец — профессор технического вуза, мать — пианистка средних способностей, по причине достаточной материальной обеспеченности бросившая работу концертмейстера в театральной студии. Семен Владимирович Корицкий хотя и вышел в профессора, но за всю свою жизнь не сделал ни одной сколь-либо значительной научной работы. Человек умный, но не талантливый. К тому же болезненно самолюбивый.

Выдвигался профессор Корицкий всегда за счет того, что плыл на волне очередных «разоблачений» очередной «буржуазной лжетеории». В те годы на этом можно было сделать не только профессорскую карьеру. В сороковом году профессор Корицкий умер от разрыва сердца, так тогда в быту было принято называть инфаркт миокарда. В науке он так ничего и не совершил, но успел воспитать в определенном духе сына Михаила. Корицкий-младший, в отличие от старшего, был наделен природой богатыми способностями.

Михаил от рождения был окружен в семье атмосферой восхищения, вседозволенности и честолюбивых надежд на громкую карьеру. И вырос — талантливый эгоист, глубоко убежденный в своей исключительности. Вообще-то осознание собственной одаренности вовсе не обязательно ведет к эгоцентризму. Спасает скромность. Мало кто из великих не знал себе настоящую цену. Но оно, это осознание, непременно должно сопровождаться пониманием того, что хотя талант дается не каждому, но предназначен для всех! Кому много дано, с того много и спросится. Народная мудрость четко определила обязанности наделенного природой щедрее других перед этими другими, перед обществом. Талант должен быть великодушен, иначе он — опасен. Потому что непременно породит стремление утвердить свое превосходство.

Великодушие — категория нравственная, оно не передается по наследству и не падает с небес, подобно библейской манне. Оно воспитывается. Корицкий же старший успешно привил сыну качество прямо противоположное. Правда, у Михаила доставало ума надежно прятать свои честолюбивые помыслы от однокашников сначала в школе, а затем и в Бауманском училище. Не скромность, а осторожность примиряли его с окружающими предостерегающим: «Не заносись, этого не прощают!» В школе и в институте считали Михаила способным, но не заносчивым парнем.

Устраивали ли курсовой вечер, выпускали стенгазету, сколачивали турпоход, проводили подписку на заем — на все Миша Корицкий откликался первым. Он никогда не откручивался от поездки на картошку или участия в. субботнике по очистке институтского двора. Быть со всеми, чтобы быть лидером — такой девиз выбрал он тогда для себя и придерживался его во всем.