— Сразу — никто. Даже самым уважаемым моим коллегам на это потребуется время. Они, конечно, быстро схватят идею сплава, она, не скрою, привлекательна. Ею можно увлечься. А увлечение, тем более влюбленность, как вы знаете, проходит только со временем. И то не всегда.

— Таким образом...

— Таким образом, — дрогнувшим голосом быстро проговорил Осокин, — пусть американцы (полагаю, речь идет о них) влюбляются в идею Корицкого, тратят на это время и деньги. Главным образом — время. Старая формула «время — деньги» канула в прошлое. Сейчас они сами говорят, что «время — это время». Правильно я понял вас, Владимир Николаевич? — неожиданно закончил вопросом Осокин.

Ермолин вздохнул.

— Правильно, Сергей Аркадьевич...

Осокин встал, потом снова сел, передвинул зачем-то пустую чашку на столике.

— Как это произошло? — глухо спросил он. — И какова в этом роль Михаила Семеновича?

— Вы не обидитесь, Сергей Аркадьевич, если на оба вопроса я вам отвечу позже? Когда и сам буду знать больше. О главном вы все равно догадались...

Осокин только вяло махнул рукой.

Ермолин встал.

— Позвольте откланяться... Не долее чем завтра я, с вашего позволения, навещу вас еще раз. Очень серьезная консультация потребуется. Ну и поговорим обо всем.

— Жду, — коротко ответил Осокин.

Уже в дверях Ермолин сказал:

— Иван Никитович Петров просил передать вам самый сердечный привет и добрые пожелания успехов в важных ваших делах.

Глаза Осокина по-прежнему оставались серьезными, даже немного печальными.

— Вот и славно... Иван Никитович был моим первым учителем в том, как беречь государственные секреты. Он на пенсии, наверное? Большой, большой ему привет и за все искреннее спасибо...

Через три дня, в четверг, в семь часов десять минут вечера Михаил Семенович Корицкий подходил со стороны Метростроевской улицы к Провиантским складам. В руке он держал завернутый в газету сверток. Еще издали Корицкий разглядел на углу фигуру человека в демисезонном пальто тоже с газетным свертком в левой руке.

Время от времени Анатолий Кочергин где-нибудь на улице случайно встречал бывшего однокашника по институту. Встречи и радовали искренне, и смущали. Собственно говоря, смущали не они сами, а тот момент, когда оживленные вопросы типа «А помнишь...» переходили в «А где ты теперь?».

Первое время Анатолий пытался как-то уходить от неминуемых расспросов, по потом научился небрежно и многозначительно отвечать: «Так, в одном «ящике»...» Собеседник понимающе кивал и больше никаких вопросов не задавал. Предполагалось, что «ящик» — это непременно что-то чрезвычайно засекреченное. Так, кстати, думал когда-то сам Анатолий и был немало удивлен, когда узнал, что абонировать на почтамте свой ящик для корреспонденции может любая артель.

Правда, бывшие однокурсники попадались Кочергину не так уж часто. Большинство из них работало далеко от Москвы на металлургических предприятиях Сибири, Урала, Средней Азии, Украины, в столицу они наезжали лишь в командировки. Регулярно он встречал лишь Витьку Мокеева — тот работал на «Серпе и Молоте» и жил от Анатолия через дом. Но Мокеев отлично знал, что Кочергин является сотрудником КГБ, потому что в свое время, будучи заместителем секретаря институтского комитета ВЛКСМ, сам подписывал Анатолию характеристику. Виктор никаких лишних вопросов не задавал, один только раз, не вдаваясь в подробности, спросил: «Ну, как, доволен? К печке обратно не тянет?»

Кочергин ответил, что работой доволен, но к печке иногда все же тянет. И это была сущая правда.

Анатолий вырос в семье металлургов. У печей работал и его отец, и двое дядей, и муж старшей сестры Любы (та с семьей жила в Кривом Роге). Мать Анатолия умерла, когда ему было девять лет. Отец, тяжело переживавший утрату, второй раз так и не женился. Мальчика воспитывал сам. После восьмилетки Анатолий решил идти на тот же завод, где уже двадцать два года работал Дмитрий Васильевич. Здесь паренек получил профессию и квалификацию, здесь же, правда с годовым перерывом, закончил среднюю школу.

Отслужив положенный срок в армии — в батальоне аэродромно-технического обеспечения, — Кочергин вернулся на завод. Еще через год отсюда, со знаменитого московского дважды орденоносного предприятия он пришел учиться в авиационный технологический институт по специальности «литейное производство». К этому времени Анатолий, как и некоторые другие его товарищи по комсомольско-молодежной бригаде, был награжден медалью «За трудовую доблесть» и Грамотой ЦК ВЛКСМ.

Сдавая заводской пропуск, Кочергин был твердо убежден (как и отдел кадров), что через пять лет вернется на родное предприятие инженером. Но вышло иначе. После четвертого курса его пригласили в комитет комсомола и представили коренастому мужчине средних лет с веселыми глазами за толстыми стеклами, видимо, очень сильных очков.

— Это Алексей Григорьевич, — сказал Анатолию Виктор Мокеев, заменявший тогда надолго заболевшего секретаря. — У него к тебе важный разговор. — И вышел из комнаты.

Поначалу предложение работать в органах государственной безопасности показалось Кочергину просто недоразумением. Он отнекивался, приводил разные доводы, сослался на то, что без пяти минут инженер.

— А я инженер с десятилетним стажем, — весело возразил Алексей Григорьевич и уже серьезно объяснил Анатолию, что органы государственной безопасности нуждаются именно в таких, как он, ребятах, прошедших рабочую закалку, школу армии и комсомола, вооруженных хорошими знаниями, в том числе и техническими. В подтверждение рассказал, не раскрывая, разумеется, подробностей, историю о том, как серьезная, тщательно подготовленная вражеская операция была успешно предотвращена в значительной степени потому, что один из сотрудников госбезопасности оказался дипломированным специалистом в области судостроения.

Уже сдаваясь, Анатолий неуверенно спросил:

— Что я отцу-то скажу?

— А так и скажешь, — ответил чекист. — Дмитрий Васильевич знает о нашем разговоре. Мы с ним советовались, как с членом райкома партии.

...Несколько лет спустя Кочергин узнал, что всего лишь два месяца спустя после этого разговора подполковник государственной безопасности, которого он знал лишь по имени и отчеству — Алексей Григорьевич, погиб при исполнении служебных обязанностей.

Быстро пролетела преддипломная практика, последние зачеты, защита. После положенного отпуска, проведенного им впервые в жизни не в «родовом имении Кочергиных» (так отец называл крохотную, в восемь дворов, деревеньку в Вологодской области, где родился), а на Черном море, Анатолий явился в здание на площади Дзержинского.

Когда Кочергину поручили работать с Корицким, ему было тридцать лет, шесть из которых он уже пребывал на службе в органах государственной безопасности. Годом раньше он участвовал, совместно с работниками Московского уголовного розыска, в ликвидации банды крупных валютчиков, главарь которой, некий Мокрецов, был связан с иностранной разведкой. На заключительном этапе операции Мокрецов с двумя ближайшими подручными, старыми, матерыми рецидивистами, пытался бежать, а при задержании оказал отчаянное вооруженное сопротивление: терять ему было нечего. При обезвреживании опасных преступников особо отличились старший лейтенант милиции Виктор Богданов и старший лейтенант госбезопасности Анатолий Кочергин. Оба они были награждены орденом Красной Звезды и повышены в звании. О Богданове позднее появился очерк в «Вечерней Москве». Фамилия Кочергина в нем даже не упоминалась.

— Привыкай, — после поздравлений сказал тогда Анатолию Владимир Николаевич Ермолин, Вээн, как его называли между собой молодые сотрудники. — Ордена будете носить по праздничным дням. Когда станете ветераном, лет эдак через тридцать...

Введя Кочергина в курс дела Корицкого, генерал вручил ему билет в научный зал Ленинской библиотеки и предлинный список специальной литературы.