Произошел страшный скандал. Русские подняли шум, и дело дошло до верхов. Друзья Мерфи постарались все замять. Но все же он получил основательную головомойку.

— Нет, Томсон, напрасно вы так думаете, — сухо сказал Мерфи. — Все будет, как нужно. Печать не подведет, за это я ручаюсь. Вам же надлежит сделать следующее…

Он приказал Томсону сейчас же связаться с инспектором Вальнером. Тому придется завтра ночью выехать на автомобиле за Брук ан дер Лейта и снова остановить курьерский поезд. Корнер, как условлено, будет ехать в шестом вагоне. Его нужно снять с поезда, шепнув при этом, конечно, в чем дело. При «аресте» нужно поднять побольше шуму. Пусть Вальнер и его спутники обменяются несколькими русскими фразами. Основная задача — создать у пассажиров впечатление, что Гупперта арестовали русские.

— Вот и все. Можете идти.

После ухода Томсона Мерфи еще раз тщательно продумал весь свой план. Кажется, нет никаких пробелов. Впрочем, одно слабое место все же имеется. Общественному мнению будет трудно внушить, что Гупперт собирался выступить с разоблачениями. Откуда это известно? Он вел себя в Венгрии вполне лояльно, выступил на конгрессе. К тому же он коммунист… Могут не поверить.

А что, если предварительно подготовить публику? Ведь для этого нужно немного. Австрийцы не менее легковерны, чем американцы. Может быть, поместить в завтрашнем номере «Винер курир» заметку?.. Содержание ее может быть приблизительно таким:

«Как сообщают обычно хорошо информированные венгерские источники, вчера на заседании конгресса коммунистических сторонников мира в Будапеште произошел многозначительный инцидент. Советский делегат Попов и австрийский коммунист Гупперт имели между собой громкий разговор, который закончился тем, что русский, указывая на Гупперта, воскликнул: „Он — настоящий оппортунист!“ Утверждают, что в ходе разговора Гупперт имел смелость высказать некоторые критические замечания в адрес народно-демократического режима в Венгрии».

И все. Больше ничего не надо. Эта маленькая заметка сыграет большую роль. Она психологически подготовит австрийцев к последующей сенсации: похищению Гупперта русскими.

Мерфи посмотрел на часы и нажал кнопку звонка. Тотчас же в кабинет вошел лейтенант О'Бриен.

— Вызовите машину. Если будут спрашивать — я в «Винер курир», а затем у генерала Кли…

Мистер Стивенсон из «Винер курир» был хорошо знаком полковнику Мерфи. Они уже не раз встречались на деловой почве. Стивенсон с его огромным красным носом в фиолетовых прожилках и воротником, добела обсыпанным перхотью, был внешне очень малопривлекательным. Зато он любил деньги, не был щепетилен, все схватывал с полуслова и в точности выполнял замыслы Мерфи, вплоть до мельчайших подробностей.

— Интересная информация, — только и сказал он, выслушав полковника. — Сообщение можно дать в завтрашний номер?

— Было бы очень желательно.

— Минуточку, полковник, я только посмотрю, что у нас идет на первой полосе.

Стивенсон быстро возвратился. В руке он держал длинный лист бумаги.

— Может быть, вы прочитаете это? Только что принято по телетайпу.

Это был краткий отчет Венгерского телеграфного агентства об очередном заседании конгресса сторонников мира. В отчете говорилось и о том, что на заседании выступил австриец Макс Гупперт, зачитавший приветственное письмо венских сторонников мира. Это место было дважды подчеркнуто красным карандашом.

— И что же? — спросил Мерфи, прочитав текст. — Ведь то, о чем я вам говорил, произошло после выступления Макса Гупперта. Русский подошел к нему, когда заседание уже заканчивалось.

Стивенсон, полуопустив веки, хитро глянул на Мерфи и понимающе кивнул головой.

— Ясно. Утром будет в газете.

Мерфи встал и великодушно протянул Стивенсону руку. И тут же пожалел об этом. Ладонь Стивенсона была мокрой и липкой. Полковник сунул руку в карман и незаметно вытер ее о носовой платок.

— Да, Стивенсон, — вспомнил Мерфи, уже подойдя к двери. — Еще одна просьба. Я прекрасно понимаю, что наша газета должна снабжаться самой свежей информацией в первую очередь. Мой сегодняшний визит к вам — лучшее доказательство этого. По мне хотелось бы, чтобы именно эта новость не осталась тайной и для других близких нам газет… Вы меня поняли?

— Конечно, конечно… Можете не беспокоиться. Всё будет так, как вы желаете…

Мерфи приказал шоферу ехать на Опернринг. Ему нужно было поговорить с Кли по неотложному вопросу. Мерфи вообще не любил откладывать в долгий ящик свои решения. А тут еще дело касалось такого важного объекта, как подведомственная ему тюрьма.

Генерал Кли принял Мерфи очень радушно.

— Рад вас видеть, дорогой полковник… Как идут наши дела?

Мерфи вкратце рассказал генералу о ходе событий и о своих планах на дальнейшее.

— Значит, этот… как его?.. все-таки отказался. Нет, красные совершенно неисправимы! — возмутился генерал. — Надеюсь, он получит по заслугам. У вас этот… как его?.. Уоткинс! О нем идет слава, как о чудесном хирурге.

Генерал отрывисто захохотал. Однако, он остроумен. Какая чудесная шутка! Не забыть бы вечером рассказать Дженни.

Но Мерфи не был склонен к шуткам.

— Вот об Уоткинсе я и хотел бы поговорить с вами, генерал, — деловито произнес он.

— Что такое? — удивился Кли.

— Его надо немедленно отправить в Штаты. Были попытки не выполнить мое приказание. Вы понимаете, что это означает?

Генерал пожал плечами. Ничего страшного нет. При нынешнем состоянии воинской дисциплины от подчиненных можно ожидать чего угодно. Что Мерфи так взъелся на бедного Уоткинса? Действительно — бульдог.

Мерфи угадал ход мыслей генерала. «Вот я тебе покажу сейчас, какой я бульдог, — злорадно подумал он. — Хочешь — не хочешь, а придется тебе поступить так, как я желаю».

— В нашей системе нет ничего хуже неповиновения, генерал. Уоткинсу вручена по сути дела бесконтрольная власть над многими заключенными. Такая власть сильно пьянит. Одна только поблажка, и Уоткинс может пойти по пути преждевременного устранения еще нужных нам лиц. Поэтому я настоятельно прошу вас помочь мне подобрать нового начальника тюрьмы. А заодно нужно обновить и весь состав охраны. Они связаны с Уоткинсом одной веревочкой и никого другого, кроме него, не признают… Это очень серьезно, генерал, и я снимаю с себя всякую ответственность за возможные последствия…

— Ладно, если вы так настаиваете, я на днях пришлю к вам полковника Уиллоу, и вы с ним договоритесь о подробностях.

Генерал встал, давая понять, что разговор окончен. Настойчивость Мерфи выводила его из себя.

Но Мерфи не обратил никакого вниманий на прозрачный намек.

— Я попросил бы вас, дорогой генерал, не откладывать это дело ни на один день. Может быть, вы можете сейчас вызвать к себе Уиллоу? Мы бы вместе быстро договорились… Поверьте моему опыту, — доверительно добавил он, — Уоткинса и всю команду нужно немедленно заменить. Мы с вами можем иметь из-за них крупные неприятности.

Ничто так не действовало на генерала Кли, как упоминание о возможных неприятностях. Поэтому он тотчас же отдал распоряжение разыскать полковника Уиллоу.

Майор Ковач принадлежал к числу людей, которые ни при каких обстоятельствах не принимают поспешных решений. Таким знали Ласло Ковача в молодые годы его товарищи по работе на заводе «Вейсманфред» в Чепеле. Таким знали его члены заводской коммунистической ячейки, которой он руководил в тяжелые годы подполья. Таким знали Ласло Ковача заключенные барака номер 76 гитлеровского лагеря смерти в Маутхаузене. И многие, которым приходилось с ним встречаться, надолго запоминали спокойного, рассудительного венгерского коммуниста.

Эти качества особенно пригодились Ласло Ковачу после освобождения Венгрии, когда партия направила его на передний край борьбы с врагами народного государства. На плечах Ковача и его товарищей лежала огромная ответственность. С одной стороны, нельзя было оставлять для врагов ни единой лазейки, используя которую они могли бы осуществить свои гнусные происки. С другой стороны, нельзя было допускать ни малейшего нарушения законности, ибо это могло подчас поставить под удар и невинных людей. Таких работников, которые считали, что можно иногда наносить удары вслепую, по принципу «лес рубят, щепки летят», партия железной метлой выметала из органов охраны государства и строго наказывала.