— А о янтарной, комнате он что-нибудь сказал? — спросил Сергеев, кончив читать.

— Говорит, не знает, — ответил Денисов. — Думаю, не врет. Слишком мелкая сошка для того, чтобы его вводили в курс таких дел.

— Мелкая сошка, — усмехнулся Сергеев. — Вон Кох — крупная сошка, а толку столько же… Ничего не получается. Все концы как в воду… Слушай Денисов, отпусти-ка ты меня в Ленинград…

Рабочие треста Горстрой разбирали кирпичную стену оранжереи в бывшем имении одного из фашистских вельмож.

Ударив ломиком по кладке, молодой рабочий вдруг заметил, что из-под кирпичей выкатилась гильза крупнокалиберного патрона. Как она очутилась в стене? Зачем? Почему?

Парень поднял гильзу. Дульце ее оказалось залитым чем-то похожим на вар.

— Ребята, что-то интересное нашел! — закричал парень.

И вот на его ладони лежит, бережно прикрытая от ветра, бумажка серого цвета, какой-то немецкий бланк, на котором карандашом, наспех коряво нацарапано:

Строители однажды обнаружили могилу, в которой лежали сотни скелетов. По остаткам одежды и полуистлевшей обуви они узнали тогда — это были советские воины.

А сейчас вот снова с болью рассматривали они поблекшую записку, осторожно передавая ее из рук в руки.

«Надо попытаться найти следы Соколова и Батова!» — решили члены комиссии по розыскам янтарной комнаты, после того как записка была вручена им.

В Брест и на Брянщину полетели запросы.

Через две недели пришел первый ответ: Батов Демьян Васильевич проживает с семьей в деревне Заеленье, Дрогического района Брестской области, работает в колхозе, а чуть позже пришло письмо и от самого Батова. Бывший солдат рассказывал о том, какой тяжелый путь страданий, лишений, голода и позора прошел он в немецком плену.

«О побеге не могло быть и речи, — писал Батов. — Нас окружали не только решетки и проволока, за нами неотступно следили охранники, эсэсовцы, лагерное гестапо…

Тысяча километров отделяла нас от Родины, мы находились в лагерях для военнопленных на территории Восточной Пруссии и, конечно, не могли рассчитывать на сочувствие местного населения. И тогда на алюминиевых ложках, самодельных портсигарах мы стали вырезать свои фамилии и адреса, а затем «теряли» вещи, в надежде, что когда-нибудь они будут найдены нашими советскими солдатами, и эта весточка о нас дойдет и до наших родных.

Сейчас это кажется наивным, а тогда мы верили в последнюю возможность сообщить о себе.

Не знаю, какими неведомыми путями, но в лагерь стали просачиваться слухи о положении на фронтах. Мы передавали их друг другу, и обычно к концу дня в лагере уже все знали новости с фронта. Новости были отрадные, это придавало нам силу, надежду и уверенность в том, что спасение близко, надо только выжить, выжить во что бы то ни стало!

В августе 1944 года большую группу советских военнопленных перевели в лагерь Метгеттен (в четырех километрах западнее Кенигсберга) и заставили работать на заводе бетонных конструкций. Здесь спешно изготовлялись блочные элементы оборонительных сооружений. Мы изнемогали от каторжного труда, но нас торопили, подгоняли: восточнее Кенигсберга возводилась еще одна «неприступная» линия обороны.

Затем я вместе с группой товарищей в сентябре 1944 года участвовал в сооружении каких-то тайников. Я не знаю, что там спрятано, но хорошо помню эти места».

Итак, Батов знал о каких-то неведомых тайниках!

— Надо обязательно, непременно пригласить его к нам! — воскликнул Сергеев.

— Конечно, — согласился Денисов. — Составь телеграмму, вышли денег на дорогу. Кто знает, не наведет ли нас Батов на важный след?

И вот Батов приехал и вел теперь членов комиссии к месту, где в сентябре 1944 года группа военнопленных закапывала какие-то предметы.

— Здесь! — уверенно указал Демьян Васильевич. Затем Он быстро огляделся и почти бегом направился к стоящим в стороне деревьям. Денисов и Сергеев едва поспевали за ним… Взволнованный Батов показывал дрожащей рукой:

— Еще тут… и вот тут…

Однако сумерки сгущались. Решили начать раскопки утром.

Ночь прошла беспокойно. Члены комиссии договаривались с военным командованием о разминировании территории раскопок, подбирали добровольцев для предстоящей работы. Деятельность комиссии базировалась, — как говорил Денисов, — на «общественных началах». Она не имела никаких денежных средств, поэтому в необходимых случаях приходилось обращаться за помощью к населению, к военным. И помощь всегда приходила.

Так было и на этот раз. Рано утром на месте раскопок уже стояли два малых экскаватора. Неподалеку от них солдаты окружили генерала Егорова, который говорил о порядке работ. Генерал был активным участником поисков янтарной комнаты и главным советником по всем инженерным делам.

Место раскопок старались держать в секрете, и все-таки здесь собралась порядочная толпа «болельщиков». Вездесущие ребятишки шныряли между взрослыми: им хотелось раньше других узнать новости.

Прошло немало времени, пока саперы доложили:

— Мин нет!

Тогда солдаты провели трассировку площади, разбив ее на метровые квадраты. Длинными металлическими прутами они вели «зондаж», загоняя щупы в грунт на два-три метра.

Работали с большим напряжением, и все-таки всем казалось, что дело идет медленно. Особенно нервничал Батов. Он подходил то к одной, то к другой группе, убеждал, что не ошибся — тайник здесь или совсем рядом.

— Прошу не сомневаться, я хорошо помню, ошибки не должно быть, — заверял он.

Батов и в самом деле не ошибся: через некоторое время с западного угла площадки сообщили, что щуп натолкнулся на какой-то предмет и дальше не идет. Принесли еще несколько щупов, участок стали обследовать тщательнее. Сомнений не было: на глубине 170 сантиметров залегал какой-то твердый предмет!

Подошли экскаваторы и начали снимать верхний слой грунта. Все остальные работы на площадке прекратились. Теперь толпа стояла у котлована. Люди следили за тем, как быстро ковши экскаваторов углубляются в землю.

Напряжение нарастало. Затем в один и тот же миг раздалось несколько голосов:

— Стоп, ящик!

— Стоп!

И не успел еще экскаваторщик застопорить стрелу, как в котлован уже спрыгнул офицер, а за ним двое солдат с лопатами. Толпа еще ближе подвинулась к кромке котлована — всем хотелось увидеть, что нашли саперы.

Нестерпимо медленно тянулось время.

— Ну, что там, чего молчите? — торопили сверху. Но в котловане молчали. Затем один из солдат разочарованным тоном громко произнес:

— Механизмы какие-то!

Из тайника извлекли несколько ящиков. В них оказалось… около пятидесяти пишущих машинок. Они были покрыты ржавчиной и годились только в металлолом.

Во второй половине дня из другого тайника, указанного Демьяном Васильевичем, достали шесть ящиков с кожей. Гнилая, она расползалась от первого прикосновения…

Все были разочарованы, один лишь Батов пребывал в отличном настроении. Он был доволен: память не подвела! Демьян Васильевич чувствовал себя героем дня.

— Найдем еще. Я знаю другие тайники в имениях, — уверенно говорил он, окруженный толпой.

На следующий день Батов повел Денисова и Сергеева в «одно место», как выражался оц. К удивлению членов комиссии, этим местом оказались уже знакомые им бывшие имения гауляйтера Эриха Коха в Гроссфридрихсберге и Метгеттене.

— Здесь уже вели раскопки, — уныло пробурчал Сергеев.

— А вы еще попробуйте, — усмехнулся Батов. — Пока что я вас не подводил, а?..

В сентябре 1944 года человек двадцать военнопленных под конвоем привезли сюда.

Люди перешептывались: опять какие-то секретные работы. Они хорошо знали, чем кончались такие задания. Те, кто их выполнял, больше никогда не возвращались в лагерь. Так случилось в августе и с другом Батова — Петром Соколовым. Тяжелые предчувствия, неизвестность и страх делали пленных осторожными и внешне безразличными: они прекрасно понимали, что любое проявление чуть заметного любопытства может стоить им жизни.