Солнце уже заходило за невысокий лес, когда Наталья Михайловна подошла к маяку. На маяке дежурили три партизана. Это были простые сельские хлопцы. Один колол дрова у сарая, другой поил лошадь у колодца, третий отдыхал в хате. Жарко топилась печь, возле нее хлопотала пожилая женщина, да еще на лавке чистила картошку девочка лет десяти-двенадцати.

Наталья Михайловна назвала пароль парню, который поил лошадь. Приняли ее как родную, хотя раньше они никогда не встречались. Устав с дороги, она сразу же полезла на печку, незаметно уснула. Ее будили ужинать, но она отказалась, вяло, чуть слышно шевеля губами и слабо мотая головой.

А на следующий день на маяк пришел и Варов. Он был по-особенному сосредоточен, хмур и деловит.

— Центр приказал немедленно уходить из села. Будем продолжать работу, находясь в отряде Цывинского. С командованием отряда все обговорено, — сказал Варов, когда они остались одни.

— Я пойду в Воронец, — не отвечая Варову, сказала Наталья Михайловна. — Как-нибудь проберусь к своей знакомой, попрошу ее узнать, что случилось.

— Что это даст? — задумчиво спросил Варов. — Ты не успеешь войти в село, как тебя схватят.

Он стоял у окна и нервно курил.

— Завтра у меня встреча со связным, возможно, он что-нибудь знает.

Связной знал все или почти все. Днем в Воронец приехали на легковой машине гестаповцы, вызвали старосту и старшего полицая. Старший полицай — выскочил от них, как из бани, вызвал еще двух полицаев, и они ушли. В этот День в селе арестовали девять человек, в том числе и Клаву. Сразу же всех под усиленным конвоем полицаев отправили в город. В доме, где жили Варов и его помощницы, был обыск. Полицаи ничего не нашли. Хозяина и хозяйку дважды вызывали в сельуправу, расспрашивали о квартирантах. В комнате и сейчас дежурят два полицая, ожидают их возвращения. Вчера связной ездил в город, узнал, что арестованных препроводили в тюрьму. Какова судьба Клавы, жива ли она — он не знал…

Утром Варов и Наталья Михайловна покинули маяк и отправились на базу партизанского отряда Цывинского. Добрались благополучно. Штаб отряда оставался на старом месте. Почти все партизаны находились на боевых позициях. Но сегодня каратели не показывались. Видно, отбили им охоту соваться в лес. Может быть, и другое — зализывали раны и готовили новую операцию. Партизаны тоже не теряли времени даром: приводили оружие в порядок, запасались боеприпасами. Для раненых оборудовали подальше от боевых порядков нечто вроде полевого госпиталя — несколько больших землянок. Подобрали новое место для приема самолета, который обещали прислать с Большой земли.

В штабе удивились, увидев Варова и его спутницу. Казалось, все пути к партизанам были перекрыты карателями.

— А мы по воздуху, — отшутился Варов, хотя ему было не до шуток.

— Это хорошо, что есть возможность пройти, — заметил начальник штаба. — Думаем послать своих представителей в соседние отряды для организации взаимодействия. Тяжко одним, да и боеприпасы кончаются. Нужно объединить усилия.

— Есть данные, что пойдут еще? — спросил Варов.

— Да, есть. Но, по всей вероятности, применяют иную тактику: не лезть в лоб на наши оборудованные Позиции, а просачиваться, окружать и уничтожать каждый отряд в отдельности.

— Сниматься не собираетесь?

— Куда же сниматься! Раненых вон сколько… Придется денек-другой повременить. Самолет должен прилететь. Хоть часть раненых возьмет, да и подбросит кое-что. Нужно продержаться, Зайков с отрядом должен подвинуться поближе к нам. Да и разведчики наши вот уже неделю находятся в Виннице и Немирове. Ждем их со дня на день.

— Будь другом, — оживился Варов, — дай мне знать, когда возвратятся. Клаву, радистку мою, арестовали и увезли куда-то. Может быть, прояснится, что с ней и где она находится.

За Варовым в землянку пришел посыльный.

— Вас приглашает к себе начальник штаба, — сказал он.

— Вернулись разведчики, — невесело сообщил Варову начальник штаба. — Иди к начальнику разведки. Я — к командиру.

В штабной землянке сидели начальник разведки отряда и с ним двое мужчин. Варов поздоровался.

— Вот тут какая петрушка, товарищ Варов, — сказал начальник разведки. — Разведчики увидели на полустанке, километрах в двенадцати отсюда, товарный поезд. Охрана была небольшая, и мои хлопцы решили их потревожить. Так вот, в поезде оказались люди, в основном девушки и десятка два мужчин. Их, значит, направляли в Германию, в рабство. Среди мужчин — двое жителей из села Воронец. Вот они перед тобой.

Сидевшие на топчане мужчины жадно затягивались партизанским самосадом. Лет им было по тридцать-тридцать пять, но лица их обросли и осунулись. Видно, несладко им пришлось в эти несколько дней в фашистской неволе.

Они рассказали, что взяли их в прошлую субботу, среди бела дня. За что — сами не знают. Два полицая с, винтовками отвели в сельуправу, где уже сидело несколько женщин и два мужика. Через час или два всех вывели на улицу и под конвоем повели в город, в тюрьму, часа три продержали во дворе, потом начали загонять по камерам. Размещали всех вместе — мужчин и женщин. Потом начались допросы. Спрашивали о партизанах, о каком-то радиопередатчике. Пытали…

— Послушайте, среди вас была девушка по имени Клава? — не удержался Варов. — Она приезжая, небольшая такая, беленькая.

— Була така дивчина, як вы говорите, — сказал тот, что молчал все это время. — Вона не из нашего села, но жила в селе, кажись, с лета. Расстреляли ее фашисты во дворе тюрьмы на вторую же ночь. Тогда многих расстреляли. Из Воронца только мы с ним остались. А утром зараз всех погрузили в вагоны и хотели отправить в Германию, да вот партизаны, спасибо им, освободили.

— Она, случайно, ничего вам не говорила и не передавала?

— Передавать вроде ничего никому не передавала, а как уводили из камеры, громко сказала: «Родным моим сообщите в Воронце, что все в порядке, фашисты ничего не знают, но пусть уходят из села». И еще повторила: «Слышите, пусть уходят».

— Ее вызывали на допрос чаще других. Били ее там очень.

— Да, особенно на последнем допросе. Вернулась сама не своя, не могла стоять на ногах. Женщины ее все поддерживали под руки…

Бой вспыхнул на рассвете. Начался он артиллерийским обстрелом партизан. Снаряды ложились в стороне от лагеря и особого вреда не причиняли. Но обстрел был сильный и длился минут двадцать.

Все, кто мог держать в руках оружие, отправились в боевые порядки, в окопы и щели. В штабе остались только дежурный да связисты. Наталья Михайловна получила автомат и тоже хотела уйти вместе с Варовым на позиции. Но он упросил ее остаться у связистов.

Схватив автомат и запихивая на ходу в карманы и за голенища магазины с патронами, Варов отправился с начальником штаба на левый фланг боевых позиций отряда. Когда они вскочили в траншею, первая атака карателей уже была отбита. Враги залегли на противоположной стороне поляны, в кустарнике, и обстреливали партизан винтовочными выстрелами и короткими очередями из автоматов. На правом фланге беспрерывно трещали автоматы и бухали разрывы гранат. Видимо, там каратели сосредоточили основные силы и потому яростно атаковали, но увидеть боя отсюда было нельзя: правый фланг находился за высоткой метрах в семистах.

Варов устроился в окопе поудобнее, наблюдая за кустарником, где засели каратели. Начальник штаба отдавал какие-то распоряжения, но к Варову они никакого отношения не имели. Обстоятельства были для него новыми, отличными от тех, в которых он находился до сего времени, и к ним нужно было привыкнуть. В открытом бою ему еще бывать не приходилось, и он испытывал новое, незнакомое до сих пор ощущение. Страха не чувствовал, но в теле была какая-то непонятная тяжесть и дрожь. Он старался не думать о своих ощущениях, побороть эту неприятную дрожь, стал вынимать из карманов гранаты и магазины и раскладывать их на бруствере своего окопа.