На реке Вишере, там, где река эта, вырвавшись из-под свода вековых сосен, разливается широко и привольно, на правом крутом берегу ее издавна стоит большое уральское село Искра.

Название у села не случайное. Откуда бы вы ни подъезжали к нему в солнечный день, еще издали, едва лишь покажутся над рекой первые дома, вдруг все заблестит, заискрится, точно не село, а сверкающее отражение его в зеркальной глади реки встает перед вами.

Некогда село это славилось на весь Северный Урал горькой и шумной своей судьбой. Жили в нем старатели, «нищие богачи», как называли их тогда на Урале. Тяжелый труд, месяцы скитаний, голод, цынга — вот какой ценой добывали люди тусклые желтые крупицы драгоценного металла. А потом неделя угарного запоя, кабала у перекупщиков — и снова нищета, голод, цынга…

Так жили здесь прежде. Ныне иная слава пошла об Искре по Северному Уралу.

Колхоз имени Сталина по праву считался одним из лучших во всей области. Трудная уральская земля давала в этом колхозе рекордные урожаи ржи. За что бы здесь ни брались — будь то строительство школы, электростанции, клуба или выведение новой породы скота, — все удавалось сталинцам.

С весны, когда три искровские артели объединились в одну, колхозники поставили перед собой задачу — так повести свое новое большое хозяйство, чтобы добрая слава сталинцев стала славой всего села. Было теперь где размахнуться, применить свое уменье, свои силы! Тракторы уже не плутали больше по узким участкам, и трактористам нечего было бояться запахать или засеять клин соседней артели. На сотни гектаров вокруг легли земли без межей и отметин, и принадлежали они одному хозяйству — колхозу имени Сталина.

Не стало маленьких молочных ферм с ручными сепараторами. Не стало лоскутных выпасов и пасечных островков из десятка ульев. Большую молочную ферму с электрическими доилками и сепараторами, огромную пасеку, просторы своих лугов — вот что увидели жители села, когда объединились артели. И сознание, что нет теперь в Искре колхозов получше и похуже, нет разных доходов на трудодень, а есть один большой и хороший колхоз с богатым трудоднем, — сознание это будило в искровцах горячее желание работать еще лучше, чем прежде.

Умелый, опытный председатель руководил укрупненным хозяйством. Скромная женщина, немолодая, ничем на вид не приметная, Анна Петровна Осокина в течение десяти лет возглавляла колхоз имени Сталина, который во многом был обязан ей своими успехами. Она и сама не заметила, как подошла к ней слава, — не ждала, а дождалась великого дня в жизни, когда на первой странице «Правды» нашла и свое имя в списке Героев Социалистического Труда.

К ней-то после неудачного доклада в прокуратуре и направился Громов, когда вновь приехал в Искру.

— Здравствуйте, Василий Васильевич, — повстречавшись с Громовым в дверях колхозного правления, приветливо сказала Осокина. — Вчера будто прощались, а сегодня — снова к нам. Или полюбился вам здесь кто?

— Здравствуйте, Анна Петровна, — не без смущения ответил Громов. — Вот именно, полюбился…

— Пройдем в кабинет? — вглядываясь в утомленное лицо следователя, спросила Осокина.

— Пройдем.

Они вошли в маленький председательский кабинет. Всюду здесь были разбросаны колосья ржи. Осокина плотно притворила за собой дверь.

— О чем же речь поведем, товарищ Громов?

— А вот о чем, Анна Петровна… Как вы полагаете, куда в «Огородном» тайком сбывали колхозное добро? Кому они его сбывали?

— Да-а… — протянула Осокина. — Вопрос серьезный.

— Не задумывались прежде?

— Мимоходом… Только ответа так и не нашла.

— Скажите, могли они просто на рынке продавать свой товар?

— Нет, на колхозном рынке краденое продавать рискованно.

— Так. Ну, а по городским квартирам?

— По квартирам? Кто же из колхозников стал бы краденое по квартирам разносить?

— Так… Выходит, Анна Петровна, есть и еще кто-то, замешанный в этом деле?

— Выходит, что есть, товарищ Громов.

— Кто же?

— Правду сказать, не вижу, кто бы это мог быть.

— И я не вижу. — Громов постучал папироской по столу и закурил. — А ведь есть кто-то!.. Вот что, Анна Петровна, расскажите-ка мне по порядку всю вашу колхозную бухгалтерию. Хочу учиться на председателя…

На карте Северного Урала Ключевский район ничем особенно не выделялся, хотя его леса и поля могли бы свободно разместить на себе иное европейское государство.

Тайга и оборудованные по последнему слову техники промышленные предприятия, земли, богатые хлебами, строевым лесом, травами, а еще больше того — калийными солями и многими, многими полезными ископаемыми, — таков был Ключевский район — один из сотен районов нашей родины.

И, хотя его руководители носили негромкое звание — районных работников и не притязали на высокие чины, им — этим скромным деятелям районного масштаба — приходилось думать и работать с таким размахом, знать так много, сочетать в себе столько самых различных качеств больших руководителей, что районные их масштабы и впрямь становились государственными.

Секретарь Ключевского райкома партии Андрей Ильич Рощин, потомственный лесоруб и инженер-механик по образованию, был одним из таких районных деятелей государственного масштаба. В поле его зрения ежедневно и ежечасно входило множество самых различных, иной раз как будто бы и не согласующихся между собой дел. Его заботили и производство удобрений на Ключевском комбинате, и прокладка новой таежной дороги, и сплав молевой древесины, и городское строительство, и успеваемость школьников.

Всего несколько месяцев назад он был директором Ключевского леспромхоза. Это обширное лесное хозяйство давало стране до полумиллиона кубометров древесины в год. Фронт работ леспромхоза простирался на огромное пространство тайги, но вряд ли можно было указать Рощину хоть на самый отдаленный таежный участок, который бы он не знал. Дело не малое, что и говорить.

Теперь же, став секретарем райкома, Рощин получил на руки дело в десять раз большее. И не числом леспромхозов и комбинатов было оно велико. Знать людей своего района, их нужды, их чаяния, знать, кому и какую работу следует поручить и с кого как можно спрашивать, — вот что было сейчас основным в работе опытного хозяйственника, но молодого партийного руководителя.

Никогда столько не ездил он по своему району, как теперь, став секретарем райкома, никогда не встречался с таким числом людей, не решал стольких самых различных вопросов, как в эти дни.

И все, что делал теперь Рощин, даже тогда, когда решал чисто практические задачи, было новым для него, хотя, казалось бы, ему ли не знать свой родной край!

— Переучиваюсь на партийный лад, — шутил Андрей Ильич, встречая недоуменные взгляды товарищей, которые не могли взять в толк, почему это вдруг переставал он порой соглашаться с самыми простыми хозяйственными их соображениями. — Да, переучиваюсь думать и глядеть не со своей лишь леспромхозовской колокольни, а пошире — в интересах всего района. По-новому глядишь, по-новому и видишь.

И Рощин не уставал присматриваться ко всему, прежде казавшемуся таким понятным в жизни района, не уставал учиться партийной зоркости в работе.

Разъезжая по району, он нередко встречался теперь с Трофимовым. Встречи эти чаще всего были короткими. Случалось, что секретарь райкома и прокурор, съехавшись где-нибудь на дороге или у переправы, успевали обменяться друг с другом лишь несколькими фразами и ехали дальше, спеша по своим делам.

Но как бы коротки ни были эти встречи, Трофимов всегда отмечал для себя одну их примечательную особенность: даже в двух-трех, сказанных словно мимоходом, фразах Рощин умел дать ему полезный совет, умел, не навязывая собственных выводов, направить прокурора на то, что считал заслуживающим его прокурорского внимания.

Так, именно по совету Рощина, объехал Трофимов вместе с Бражниковым несколько лесных участков, где были замечены случаи порубки молодняка. Так, по указанию Рощина, провел он расследование грубых нарушений Устава сельскохозяйственной артели в животноводческом колхозе.