Полковник остановился у окна и словно впервые увидел заснеженный город, опоясавший берега Авачинской бухты, дымы, столбами поднимавшиеся в небо, опушенные инеем ветви. Виктор Петрович глубоко и свободно вздохнул.

Противник переносит поиски к границам нейтральных льдов. Под видом спасательных экспедиций несколько самолетов будут некоторое время кружить в районах, прилегающих к побережью, и при сообщении резидента, если он благополучно перейдет границу, примут его на борт. Комедия будет разыграна до конца…

Прочитав радиосообщения, Виктор Петрович решил позвонить начальнику областного охотоуправления и попросить его связаться с заповедником и узнать о Тимофееве.

Вот тогда-то, после разговора по телефону с начальником управления охотничьего хозяйства, у Шипова появилась мысль, которая показалась ему вначале шутливой, но по мере того, как он вдумывался в нее, «шутливое» предположение становилось все серьезнее.

Где-то в глубине сознания продолжалась напряженная работа, в которой он порой и не отдавал себе отчета: как бы внезапно появились четкие, ясные предположения, логичные, построенные в цепи умозаключений.

В кабинет вошел инженер-связист с грудой помятых, исковерканных радиодеталей.

— Товарищ полковник, пожар на планере произошел не случайно!

«Вот оно то, второе…»

— Ну-ка, ну-ка, выкладывайте, что у вас. Еще одна версия?

— Мы тщательно разобрались в устройстве и положении радиоаппаратуры на погибшем планере. Восстановили всю схему радиолокатора, который пострадал особенно сильно. Тогда мы пришли к выводу, что одна из генераторных ламп взорвалась. Хотя по своей конструкции эта лампа ни при каких обстоятельствах взорваться не может. Она может отказать, перегореть, как говорят. Но она взорвалась! Панель ее разворочена взрывом, а не деформировалась при ударе о землю. Вот, посмотрите!

Инженер придвинул к полковнику разбитую панель радиолокатора. Обгоревший и исковерканный при падении металл был грудой лома.

Шипов придирчиво осмотрел панель, остатки радиолампы и должен был признать, что связист, по всей вероятности, прав.

— Хорошо. Дальше, — проговорил Шипов.

— Вот здесь, под отводами, идущими к сопротивлению, мы обнаружили два миллиметровых проводника. По схеме они здесь ни к чему. Вот восстановленная нами схема. Без них локатор работал бы исправно. Лишние проводники проходят здесь и идут к часам. От часов они тянутся в хвост планера, к батарее. Причем, заметьте, через люк. Проволочки порваны открывшимся люком. В часах — вот они — устроено реле. Пока ток от батареи поступает к нему — видите пружинку, она оттянута. Но если проводники оборвутся — а это может случиться только в том случае, если открыть люк, — реле сработает, и выходная лампа, в цоколе которой находится запал, через полчаса взрывается.

— Но пилот мог выброситься с парашютом. Почему он этого не сделал?

— Нет. Не мог. Пламя взрыва, стекла разбитых приборов ударили ему в лицо. Сразу вспыхнула и кинопленка, лежавшая рядом.

— Вы заранее считаете, что в планере были двое?

— Иначе не могло быть. По-моему… товарищ полковник. Задвижки закреплялись резиновыми растяжками. Самим по себе им открыться довольно трудно.

— Так…

— Еще одна деталь, — продолжал связист. — Недавно в одном из наших технических журналов сообщалось, что кинофирма «HPF» уже давно не пользуется легковоспламеняющейся целлюлозной пленкой. Она одна из первых стала снимать и прокатывать фильмы на нейлоновой пленке. В планере же была целлюлозная пленка.

— Хорошо, — проговорил Шипов, весьма довольный разговором. — Соедините меня с командующим округом. — И подумал, что надо возвратить планер и останки летчика хозяевам. Пора. А то они слишком рьяно займутся поисками.

Когда офицер-связист вышел. Шипов крепко потер пальцами подбородок, что бывало с ним в минуты сильного волнения. Он вызвал дежурного и попросил соединить его с Москвой.

Ему вдруг показалось, что для успешной работы ему не хватало именно этого разговора, раскрывшего тайну пожара на планере.

Шипов подошел к окну и настежь распахнул форточку. Клубы морозного пара обдали его лицо, но он не почувствовал холода.

После разгадки взрыва отпал всякий элемент случайности в появлении планера-нарушителя над нашей территорией. Предположение, выдвинутое майором Тимофеевым, что они имеют дело с намеренным нарушением границы, стало рабочей версией расследования. Естественным оказалось и следующее предположение: район выброски, вероятнее всего, тоже не случаен. Где-то на территории заповедника — человек, бывший вторым пассажиром на планере. Он должен забрать то, за чем пришел, либо встретиться с агентом, который передаст ему некие, очевидно очень важные, сведения. Ради этого и предпринято такое опасное путешествие, принесены в жертву пилот и планер. Поэтому-то некоторое время спустя после долгого молчания неожиданно расширился район поисков планера. Организаторы засылки действовали так, словно и не слышали сообщения камчатского радио о гибели планера и пилота. Это давало им возможность оправдать свое чересчур близкое топтание у территориальных вод. Конечно, подобного появления им никто и никогда не мог запретить, таково международное право…

Изучая район поисков. Шипов и Тимофеев обратили внимание на одно немаловажное обстоятельство: наиболее интенсивные действия авиации сопредельного государства отнесены на добрую сотню миль от того места, где планер нарушил границу.

Почему?

То ли поисковая экспедиция не знала истинного курса планера, то ли активные действия были сознательно сдвинуты на юг с определенной целью: отвлечь внимание советских пограничников.

Решение одного вопроса, одной загадки тут же выдвигало несколько новых, которые требовали немедленного ответа. А что касается главного — причины, заставившей организаторов засылки пойти на риск и жертвы, то пока ни Шипов, ни Тимофеев об этом не знали.

Перед своим отъездом Тимофеев побывал в управлении охотничьего хозяйства. Там его радушно встретил начальник. Они долго беседовали. Сысов хорошо знал сотрудников заповедника. Почти все они работали давно. Это встревожило Тимофеева. Значит, враг, может быть, не один год живет под скромной, незаметной личиной.

Но какие улики и против кого вез Тимофеев? Никаких! «Второй пеленг» — но ведь это предположение. Да и зачем понадобилось сбрасывать агента в заповедник? В этот медвежий угол Камчатки никто не приезжал, кроме охотничьего инспектора.

…До заповедника Тимофеев добирался с оказией. Вот уже несколько часов он и старший зоотехник мчатся на собачьей упряжке по горной тропе. Зоотехник — молодой человек, третий год работающий в заповеднике, — приехал сюда из Москвы, где окончил пушной институт. Из разговора с начальником краевого управления охотничьего хозяйства Сысовым Тимофеев знал, что зоотехник работал над диссертацией о вольном разведении соболей. Аспирант был говорлив, но скромен. Заметив, что его собеседник, занятый своими мыслями, неохотно отвечает на вопросы, зоотехник замолчал и энергично заработал остолом — длинной палкой с металлическим наконечником. Собаки сбегали с сопки быстро, и нарты того и гляди могли перевернуться.

Впереди был длинный путь по таежному бездорожью, майор не торопился завязывать близкого знакомства с Сашей Тумановым, как звали зоотехника. Василий Данилович по опыту знал; это придет само собой, и излишняя торопливость ни к чему.

Собаки бежали, дружно налегая на постромки. Саша внимательно следил, чтобы ни одна не ленилась. Небольшой мороз, градусов в двадцать, почти не чувствовался. Третий день стояла ясная погода. Звенящая тишина зимней чащи лишь изредка нарушалась лаем собак, мчавшихся в упряжке. Опушенные инеем березы, словно одетые в горностаевые шубы, поднимались по обеим сторонам и стояли в торжественном молчании.

В полдень путники остановились в распадке у ключа, среди зарослей осыпанного снегом шаломайника. Тимофеев помог Саше развести костер, кинул собакам юколы, нарубил хворосту и уселся на охапку, ожидая, пока закипит чайник.