В помещении, где разместилась привезенная в Кенигсберг янтарная комната, Роде проводил почти круглые сутки.

Он собственноручно, никому не доверяя, осторожно вскрывал длинные ящики и, едва сдерживая нетерпение, вынимал драгоценные детали. Он пробегал по ним тонкими, как у музыканта, пальцами, проверяя, нет ли на янтаре хотя бы малейших царапин, зазубрин, щербинок. Роде довольно улыбался: что и говорить, солдаты выполнили приказ на совесть! Положив деталь на приготовленную заранее подушку, доктор принимался за осмотр следующей.

Дни бежали за днями. Роде систематизировал детали панно, раскладывал их на полу, прикидывая, как все это разместить в новом помещении, вычерчивал планы, запершись в дальней комнате замка.

Но вскоре доктору пришлось оторваться от захватившего его занятия.

В Кенигсберг прибыли экспонаты из минского музея, доставленные сюда по приказу рейхскомиссара оккупированной Украины Эриха Коха, власть которого распространялась и на Белоруссию.

Эрих Кох считал себя знатоком и ценителем искусства. Любовь к прекрасному выражалась у него весьма своеобразно: гауляйтер грабил все, что мог; в его руках оказались огромные культурные ценности. Только коллекции Германа Геринга могли соперничать с теми, что выкрал Эрих Кох. Часть награбленных экспонатов рейхскомиссар передавал германским музеям: даже его многочисленные усадьбы и дачи не могли вместить всех сокровищ. Так в королевском замке и оказались многие экспонаты из Минска: картины кисти русских живописцев восемнадцатого века, произведения советских художников, старинная мебель и коллекции русского и берлинского фарфора.

Все это богатство необходимо было разместить в залах и подготовить к экспозиции. Роде пришлось на время оставить янтарную комнату.

Кое-как разделавшись с минскими экспонатами, доктор снова приступил к любимому делу.

И наконец настал день; о котором давно мечтал ученый. Роде выбрал зал на третьем этаже южного крыла замка. Единственное окно выходило в сторону Прегеля. Это показалось Роде очень удобным. Комната, по его мнению, находилась в относительной безопасности. Здесь, под руководством и наблюдением Роде, специалисты начали монтировать янтарные панно. Доктор и радовался и досадовал одновременно: часть деталей при перевозке утеряли, пришлось восстанавливать их по фотографиям. Восстановлением занимались не слишком умелые мастера, получалось значительно хуже, чем хотелось бы.

— Олухи! Солдафоны! — негодовал Роде. — В Царском Селе остались зеркальные пилястры, резные золоченые фигуры. Их по снимкам не воспроизведешь!

И в самом деле, пришлось обойтись без пилястр и резьбы. Комната выглядела значительно беднее, чем в Екатерининском дворце. Но даже в таком виде красота ее была необычайна. Роде приходил в нее каждое утро и вечером, покидая музей, не забывал заглянуть сюда.

И снова радость переплеталась с огорчениями: власти запретили демонстрировать янтарный кабинет горожанам. Только летом 1943 года в газете «Кенигсбергерцайтунг» появилось сообщение о том, что в королевском замке создана новая экспозиция. Избранных допустили к ее осмотру, а Роде получил разрешение опубликовать в берлинском искусствоведческом журнале «Пантеон» специальную статью. В ту пору он готовил к переизданию свою книгу «Янтарь» и дополнил ее новой главой с подробным описанием янтарного кабинета.

Впрочем, вскоре доктору вновь пришлось отложить дорогое сердцу занятие. В замок доставили, украденные на сей раз из харьковского музея, экспонаты: картины западных художников и русских живописцев XIX века, коллекцию икон. Хлопот у Роде прибавилось, следовало разместить картины в залах, подготовить к демонстрации. Делал это доктор без удовольствия. Если янтарной комнате он радовался, как только может радоваться человек, осуществивший давнюю, почти несбыточную мечту, то новые приобретения вызывали в нем какое-то смутное беспокойство. Доктор старался поскорее разделаться со всеми заботами и при первой возможности возвращался в янтарную комнату.

Тут и произошло событие, которое помогло Роде прояснить то смутное чувство беспокойства, какое он испытывал в последнее время. Ветреным декабрьским днем во двор замка въехали грузовики, груженные ящиками с новой надписью «Киев — Кенигсберг». А вскоре в замке появился и новый человек — невысокого роста худощавая немолодая женщина, в добротном пальто и сером шерстяном платке на голове, никак не гармонировавшем со всем ее видом. Это несоответствие и было первым впечатлением от вновь прибывшей. Приезжую сопровождала старуха с большим родимым пятном во всю щеку.

— Научный работник Ангелина Павловна Руденко, — представилась женщина. — Фонды Русского и Западного музеев Киева и коллекции икон из Киево-Печерской лавры, — показала она рукой на ящики, сложенные грудой во дворе.

Доктор Роде сухо и церемонно поклонился. Он сохранял, казалось, полное бесстрастие, только глаза его на секунду изучающе остановились на лице Ангелины Павловны. Но женщина смотрела куда-то в сторону и, по-видимому, не замечала обращенного на нее взгляда. Это было второе впечатление, оставшееся у доктора Роде от встречи с этой женщиной. У нее были странные глаза, вернее странный взгляд — немного косящий, направленный куда-то в сторону.

Вот тогда-то, слушая, как Руденко на чистом немецком языке перечисляет содержимое ящиков, доктор Роде понял, почему ему так неприятны были привезенные из России экспонаты, казалось бы обогащавшие художественное собрание королевского замка. Он никогда не был любителем чужого. И русская женщина, которая доставила ценности, внушала ему антипатию. Однако по неписаным, но привитым с детства правилам благовоспитанности Роде старался скрыть неприязнь и оказывал приезжей все знаки внимания. Он даже водил ее по замку и демонстрировал свои художественные собрания. Доктору Роде пришлось отдать должное осведомленности, знаниям и заинтересованности Ангелины Павловны. Только янтарную комнату Роде упорно скрывал от нового научного сотрудника. Стоило ей заговорить о его увлечениях янтарем, как доктор становился замкнутым, сдержанным и поспешно переводил беседу на другую тему. Но однажды Роде не выдержал и дал Руденко свою книгу о янтаре. А следующим этапом была янтарная комната. Руденко выразила такое восхищение книгой, так заинтересовалась подробностями, что Роде не устоял. Неожиданно для самого себя он пообещал Руденко показать ей такое, что необыкновенно поразит ее.

Ангелина Павловна, конечно, немедленно выразила согласие, и доктор Роде повел ее на третий этаж южного крыла замка. Тяжелая дверь открылась, и Руденко застыла на пороге.

— Это же янтарная комната! — тихо произнесла Руденко. — Я видела ее в Пушкине. Однако там…

— Вы хотите сказать, что там еще были пилястры, зеркала и редкой красоты резные украшения? — спросил Роде. — Это осталось там, в России, воспроизвести их невозможно.

Ящики, доставленные Руденко, не стали распаковывать. В замке уже не хватало места для хранения ценностей, похищенных по приказанию имперского министра Розенберга и гауляйтера Эриха Коха.

Несколько дней девяносто восемь ящиков с картинами и ценнейшими собраниями икон лежали во дворе. Потом их куда-то увезли, а вместе с ними уехала и Руденко.

Два года прошло с тех пор, как осуществилась заветная мечта Роде — он «владел» янтарной комнатой. Но привыкнуть к этому доктор все еще не мог. Он жил в своем заколдованном мире, не зная, что происходит вокруг. А между тем в мире многое изменилось. Изменилось и положение на фронтах. Победам германской армии пришел конец.

Было раннее утро 30 августа 1944 года. Один из английских военных аэродромов, как обычно, жил напряженной и лихорадочной жизнью. Техники расчехляли моторы, проверяли исправность приборов, бензовозы сновали взад и вперед по зеленому полю, в санитарной части укомплектовывали аптечки, в офицерской столовой готовили усиленный: завтрак.