— Совсем близко, — рассмеялся Трофимов. — В другой раз так и сделаю.

— Скажите, вы в Москве на стадионе «Динамо» часто бывали? — спросил мальчик.

— Не очень часто, но бывал.

— А вы за кого болеете?

— Я? Пожалуй, за команду ЦДКА.

— А почему?

Марина, накрывавшая в это время на стол, с улыбкой прислушивалась к их разговору.

— Наверное, потому, что я еще недавно был военным, — ответил Трофимов.

— Ну-у, это узкий подход, — разочарованно протянул мальчик.

— А ты за кого болеешь?

— Я за московскую команду «Торпедо».

— Почему?

— А потому, что они настоящие, — убежденно сказал мальчик. — Сильных бьют, а слабым поддаются.

— Согласен: твой подход куда шире моего, — ласково обнял мальчика Трофимов. — Как тебя зовут?

— Коля.

— Моего звали Андреем… А ведь и у меня, Марина Николаевна, сейчас был бы такой вот… — сказал Трофимов. — Война.

Марина с сочувствием посмотрела на Трофимова.

«Не об этом ли вспомнил он и там, на крыльце? — подумала она. — Да, наверно, об этом…»

Нет, видно, не так-то просто, как это казалось Марине до сих пор, шел он по жизни. Такой большой и сильный, такой, пожалуй, уж слишком внутренне подтянутый, Трофимов внезапно представился девушке в ином и неожиданном для нее свете.

Спокойный, уверенный, даже слишком уверенный в себе, как думала Марина, человек этот сидел сейчас перед ней печальным, подавленным, и рука его мимолетно касалась головы притихшего мальчугана.

«Вот всегда я так! — подосадовала девушка. — Составлю себе мнение о человеке по первому впечатлению, по первому разговору и думаю, что мне уже все в нем ясно, что весь он передо мной, как на ладони. А на самом-то деле…» — И Марине вдруг очень захотелось сказать Трофимову сейчас что-нибудь хорошее, простые ласковые слова, которые давно звучали в ней, хотя она и сама не знала, кому они предназначены.

Вошла мать.

— Евгения Степановна, — встрепенулся Трофимов и, точно радуясь новому направлению своих мыслей, поспешно встал и подошел к Беловой, — сегодня я узнал, что Николай Николаевич одно время работал над проектом будущего Ключевого. Скажите, у вас сохранились его бумаги?

Мать и дочь переглянулись. По их напряженным лицам Трофимов понял, что его вопрос удивил и взволновал их. Может быть, заговорив о проекте Белова, он совершил бестактность, проявил неуместное любопытство?

— Простите меня, — огорченно сказал он. — Видимо, я некстати затеял этот разговор… Но меня очень интересует проект Николая Николаевича.

— Вы что же, хотите с ним всерьез ознакомиться или просто посмотреть, что это такое? — спросила Евгения Степановна.

— Я надеюсь найти в этом проекте ответ на чрезвычайно важный для меня вопрос.

Евгения Степановна взглянула на дочь:

— Как ты думаешь, Марина?

Марина ничего не ответила и лишь кивнула головой.

— Пойдемте! — Евгения Степановна решительно обернулась к Трофимову: — Все бумаги мужа в вашей комнате. Я вам их достану.

Было далеко за полночь. Трофимов закурил и, вслушиваясь в доносящиеся с Камы далекие гудки пароходов, подошел к распахнутому окну. Вспомнилось, как вместе с Рощиным и Чуклиновым стоял он у окна после их ночного разговора в райкоме. Вспомнился и весь этот разговор, вернее, то, что услышал тогда Трофимов от Рощина.

С того вечера прошло не так уж много времени, но для Трофимова каждый час его жизни в Ключевом был заполнен столькими делами, что день вырастал в неделю, а неделя казалась месяцем. И вот сейчас, размышляя над тем, что он узнал за эти дни, размышляя о своей работе, Трофимов понял, что он подошел наконец к ответу на волновавший его вопрос: «Что же затрудняет дальнейшее развитие района?» В поисках ответа ему сначала помог Рощин. Ответ на этот вопрос заключался в сотнях писем, адресованных жителями района в прокуратуру. Ответ на этот вопрос давала повседневная работа прокурора и его помощников по общему и судебному надзору за соблюдением советских законов. Ответ на этот вопрос заключался в груде чертежей и стопке исписанных листов бумаги, которые лежали сейчас на письменном столе.

Трофимов вернулся к столу и, точно желая еще раз проверить себя, перечел мелко исписанный, со следами многих пометок и уже пожелтевший от времени листок бумаги. Это не был рассказ ревнителя старины о достопримечательностях города, о его воздвигнутых еще в XVI веке церквах и о соляных промыслах времен Ивана Грозного.

Пожелтевший от времени листок повествовал о будущем. Горячие и светлые мысли влюбленного в свой край человека, его думы, его мечты — вот что узнал Трофимов, вчитываясь в неразборчиво написанные слова.

«Древний Ключевский посад, — читал Трофимов, — в котором еще сохранились церковные здания шестнадцатого столетия, крепостные башни, монастырские подземные ходы и купеческие амбары-крепости — этот наш древний город в годы советской власти оказался в центре необычайно богатого в промышленном отношении района. Достаточно упомянуть о залежах калийных солей, превышающих такие, как Страссфурт (Германия), Соляная долина (Абиссиния), Калиш (Польша) и Мертвое море (Палестина). Это к югу от Ключевого. К северу же и в других направлениях найдены богатые залежи меди, горючих сланцев, возможна нефть. Город заключен как бы в огромное кольцо, усыпанное драгоценными камнями. Все это, безусловно, определяет и его будущее. Город, который неузнаваемо вырос за годы сталинских пятилеток, теперь, после войны, начнет расти еще быстрей. Обратимся же к плану будущего, вернее, завтрашнего Ключевого. Посмотрим на его новые окраины, шоссейные дороги, административный центр…»

И Трофимов, следуя воле автора, развернул один из лежащих перед ним чертежей.

«Этот план далеко еще не завершен, — продолжал читать он. — Это всего лишь наметки и предположения человека, полагающего, что он хорошо знает свой родной город и край, и решившего помечтать на бумаге, со счетной линейкой и карандашом в руках. Итак, перед нами город Ключевой, равно необходимый и Ключевскому комбинату, что стоит к югу от него, и бумажному, что стоит к северу. К нему сходятся дороги со всех сторон. Здесь железнодорожный узел. Здесь аэродром. Здесь, наконец, и это не менее важно, большой и хороший театр. Библиотеки. Институты…»

Читая, Трофимов отыскивал на плане все, о чем упоминалось в объяснительной записке.

«Да, институты, ибо я не мыслю, что Ключевой — столица такого огромного промышленного и сельскохозяйственного района — сможет уже через несколько лет обойтись без своих собственных специалистов в самых различных областях его обширного хозяйства…»

Трофимов кончил читать и бережно положил на стол мелко исписанный стремительным почерком листок бумаги.

«А мне говорят, что у города нет будущего, — думал он. — Болтают о каком-то соотношении сил, не понимая или не желая понять, что нет в районе отдельно, обособленно живущего комбината, сплавного рейда или завода, а есть единый, связанный общими интересами район с центром в городе Ключевом…»

Кто-то тихонько постучал в дверь.

— Войдите! — громко сказал Трофимов и оглянулся.

В дверях стояла Марина.

— Не спится что-то… — Она подошла к столу и склонилась над чертежом. — Я уже давно хотела к вам зайти, да боялась помешать…

Марина говорила спокойно, чуть-чуть приглушенным голосом, как обычно говорят ночью, когда в доме легли спать, но Трофимов все же уловил в ее голосе тревожные нотки. Он понимал, что заставило девушку прийти к нему в этот поздний час, и был рад ее приходу и тому, что мог теперь же, не дожидаясь утра, поделиться с ней своими мыслями.

— Это заинтересовало вас? — спросила Марина и осторожным любовным движением провела ладонью по поверхности чертежа.

— А как вы думаете, Марина Николаевна?

— Это работа моего отца… А мне всегда казалось замечательным все, что он делал. — И Марина посмотрела на Трофимова.

— Здесь многое не завершено, многое только намечено, — ответил он на ее взгляд. — Но есть главное: умение заглядывать в будущее, умение предвидеть, планировать и строить с учетом будущего! Вот вы, Марина Николаевна, воюете в городе за чистоту. Вы хотите, чтобы возле детского сада озеленили пустырь, чтобы благоустроили общежитие молодых рабочих. Вы требуете, доказываете, уговариваете. И так каждый день. И каждый день, устраняя неполадки в одном месте, вы обнаруживаете их в другом. Верно?