В условиях сворачивания корпоративных исследований фундаментальная наука, а также исследования и разработки все больше ложились на плечи той структуры, которая в течение последних 70 лет является крупнейшим двигателем и спонсором научного прогресса, – правительство США.

Если и существует что-то определенно не привлекающее венчурных капиталистов, так это научные эксперименты. Однако «научные эксперименты» являются неотъемлемой составляющей прогресса. Стив Чу во время вручения ему Нобелевской премии назвал эксперимент «последним арбитром», поскольку исследования и разработки – это фундамент. Правительство сегодня является основным генератором фундаментальных исследований в США, причем не только в области энергетики, но и, за исключением фармацевтики, в большинстве других областей⁴.

Правительство с первых лет существования республики стимулировало инновационную деятельность в основном с целью повышения обороноспособности страны. В 1794 г. Джордж Вашингтон, недовольный характеристиками мушкетов, создал группу государственных военных заводов, развернув тем самым первую исследовательскую инициативу американского правительства. Ее цель заключалась в замене ружей, изготовлявшихся вручную мастерами, ружьями с взаимозаменяемыми деталями, упрощавшими и ускорявшими производство. Это новшество – взаимозаменяемые детали, которое стали называть американской системой производства, имело очень важное значение для становления Америки как промышленной державы⁵.

Но только после Второй мировой войны правительство взяло на себя гораздо более широкие обязательства по поддержке фундаментальных исследований и всей системы исследований и разработок. Исследования и разработки обеспечивают ускорение экономического роста, повышение качества жизни и укрепление национальной безопасности. Получая Нобелевскую премию по экономике, Роберт Солоу, экономист Массачусетского технологического института, лауреат Нобелевской премии, отметил, насколько важна инновационная деятельность – перемещение технологий «из лаборатории на завод» – для экономического роста. Исследования и разработки в области энергетики необходимы для решения более конкретных задач, как то энергоснабжение, рациональное использование, энергетическая безопасность, воздействие на окружающую среду, а также изменение климата. Временные горизонты для инноваций в энергетике зачастую значительно больше, чем могут позволить себе компании или инвестиционные фонды. Так, для создания скрубберов, пригодных для удаления диоксида серы на угольных электростанциях, понадобилось четыре десятилетия и четыре технологических поколения. Чтобы получить эффективную технологию извлечения метана из угольного пласта, понадобилось 15 лет исследований. При таких временных горизонтах рыночная волатильность, неопределенность и перебои в финансировании очень дорого обходятся с точки зрения упущенных возможностей⁶.

Министерство энергетики США поддерживает исследования и разработки, которые осуществляются как национальными лабораториями вроде Лос-Аламосской, Ок-Риджской и Национальной лаборатории возобновляемой энергетики, так и университетскими учеными, частными подрядчиками и компаниями. Только в 17 национальных лабораториях Министерства энергетики трудится свыше 12 000 кандидатов наук, что делает его крупнейшим работодателем для ученых в мире. Также министерство энергетики является «министерством физических наук» – оно поддерживает почти половину всех исследований в области физики в США, в том числе деятельность 111 лауреатов Нобелевской премии⁷.

Уровень расходов правительства США на исследования и разработки в области энергетики часто менялся в зависимости от цен на нефть. Наихудшим для исследований и разработок в области энергетики стал 1998 г., когда цены на нефть рухнули. Расходы вновь стали расти в начале нового столетия. Вместе с тем финансирование исследований и разработок остается на низком уровне, принимая во внимание масштабы таких задач, как использование энергии, энергетическая безопасность и потребность в инновациях⁸.

Еще полдесятилетия назад венчурные капиталисты, по словам одного из них, даже не знали, «как пишется слово “энергетика”». Но они определенно играли роль преобразователей в капитализме и на рынках с середины XX в.

Некоторые утверждают, что венчурный капитал – вложение средств в новые компании, ставка на предпринимателей и новаторов – появился гораздо раньше. «Одним из первых венчурных капиталистов была королева Испании Изабелла, которая оказала финансовую поддержку Колумбу», – сказал Уильям Дрейпер III, венчурный капиталист со стажем. Она поверила в команду управленцев под руководством Христофора Колумба. «Она, заглянув Колумбу в глаза, решила, что этот парень действительно может добраться до какой-нибудь земли и привезти оттуда драгоценные камни». Финансирование, которое Дж. Морган предоставлял электрической компании Томаса Эдисона в 1870-х и 1880-х гг., определенно можно считать прототипом венчурного капитала.

Очертания современного венчурного капитала появились перед Второй мировой войной. Портфель одного из новаторов, J. H. Whitney and Co., включал в себя апельсиновый сок Minute Maid, систему Technicolor и даже фильм «Унесенные ветром». По легенде, один из партнеров J. H. Whitney придумал для этого нового типа инвестирования название «частный авантюрный капитал». Но оно было не очень подходящим, поскольку говорило о чрезмерном риске, даже опрометчивости. Какой же доверительный управляющий пустится в «авантюру» на средства, вверенные ему для осмотрительного управления? Поэтому позже название подкорректировали, преобразовав в «венчурный капитал»⁹.

Однако современная индустрия венчурного инвестирования, сконцентрированного на технологиях, родилась благодаря одному человеку, строгому, но харизматичному профессору Гарвардской школы бизнеса – Жоржу Дорио, которого также называют «генералом Дорио». Сын одного из основателей автомобильной компании Peugeot, Дорио эмигрировал из Франции вскоре после окончания Первой мировой войны и поступил в недавно созданную Гарвардскую школу бизнеса. В ней он проработал в качестве профессора 41 год.

Дорио преподавал курс под названием «Производство» студентам-второкурсникам, который впоследствии стал знаменитым. Он не практиковал классический метод анализа конкретных ситуаций, а лишь читал лекции, где рассматривались аспекты управления коммерческим предприятием. Обожавший афоризмы и мудрые советы, Дорио часто говорил своим студентам, что первым делом в The New York Times следует читать некрологи и учиться на жизненном опыте «великих людей». Для тогдашних еще полностью мужских групп у него была даже лекция о том, как выбрать жену.

Вторая мировая война сделала Дорио одним из первых венчурных капиталистов. Он стал главой подразделения исследований и разработок Квартирмейстерской службы, которое должно было «выявлять неудовлетворенные потребности солдат и контролировать процесс разработки новых продуктов, предназначенных для удовлетворения этих потребностей». Дорио контролировал разработку всего – от водоотталкивающей одежды и армейских сапог, необходимых солдатам в Европе, до неприкосновенного запаса продуктов и бронежилетов для морских пехотинцев, получивших название «Дорон». Он также сыграл ключевую роль в разработке синтетического каучука, потребность в котором резко выросла после того, как японцы захватили большинство каучуковых плантаций Юго-Восточной Азии. Из всего этого Дорио вынес важный урок. Как он выразился, современная война – это «на самом деле прикладная наука»¹⁰. После войны он применил этот урок на практике в частном секторе.

В 1945 г., когда война завершилась, Дорио – теперь генерал Дорио – вернулся в Гарвард. Используя свой военный опыт, Дорио основал компанию American Research and Development (ARD). Он, как отметил один его коллега, «первым поверил в то, что у организованного финансирования предпринимателей есть будущее». По собственным словам Дорио, его работа как венчурного капиталиста заключалась в том, чтобы связывать крупные компании с ресурсами, но не имеющие возможности заниматься инновационной деятельностью, с учеными и изобретателями с идеями, но без средств, которые «отчаянно пытались стать плохими бизнесменами».