Работа, только работа могла его спасти. Но чугунная голова Василия Васильевича, казалось, напрочь отказалась быть ему помощником. Он просматривал протоколы допросов бандеровцев из разгромленной банды Сидора, присутствовал на следствии, опрашивал сам, выслушивал суждения своих работников, вместе с ними строил версии, но при всем том не мог сосредоточиться на главном, не мог определить для себя систему тех координат, которые обычно помогали ему представлять картину следствия или отдельного дела целиком, где он мог бы четко просматривать темные и светлые квадраты, словно раскрашенные и не прописанные еще куски на полотне художника.

Не только душевное состояние подполковника было тому виной. По непонятным причинам напрочь обрывалась нить, ведущая к Сидору. Никаких следов или сведений, могущих пролить свет на загадочное исчезновение матерого главаря, за последнюю неделю добыто не было. В смерть бандита мало кто верил, уход в подполье до разгрома банды — казался абсурдом, закардонный вариант отвергался как беспричинный. Оставалось одно: искать у себя в районе. Реальнее других выглядело предположение о тяжелом ранении Сидора, в результате которого главарь вынужден был сначала самоизолироваться от банды, а после ее разгрома принять все меры к изоляции и от остального мира. О том, что Сидор был в курсе последних событий, сомнений не было. Иначе он должен был искать связи с бандой, должен был давно заявить о себе.

Выявленные в ходе следствия тайные схроны и дома связников находились под присмотром чекистов. На бывших лесных базах и явках дежурили солдаты батальонов МВД. На дорогах оставались патрули. Население всех сел и хуторов в районе — оповещено. Ястребки обходили хату за хатой. И нигде никаких следов.

Воистину получался замкнутый круг. Ченцов долго стремился сомкнуть кольцо блокады вокруг злейшего врага, загнать вовнутрь и отрезать бандеровцев от внешнего окружения. А когда это удалось и ловушка захлопнулась, то оказалось, что он сам ходил все это время по незримому кругу, созданному из бесчисленных непредвиденных обстоятельств как бы специально для того, чтобы с постижением одних запутываться в других.

«А в итоге все вернется на круги своя!» — невесело думал Ченцов, открывая дверь кабинета следователя Медведева. Он знал, что тот успешно работает с Сокольчук и хотел поприсутствовать при очередном допросе.

В комнате было изрядно накурено. Медведев неторопливо и аккуратно дописывал протокол. Бледная, с едва заметным болезненным румянцем на скулах, Степанида с безучастным видом следила за его рукой. По всему чувствовалось, что разговор длился не час и не два.

Оба они, и Медведев, и Сокольчук, встали, когда Ченцов притворил за собой дверь и прошел к столу следователя, на ходу давая тому знать рукой, что доклада не требуется. Но протянутый старшим лейтенантом протокол взял и быстро пробежал глазами. Одно место из показаний Сокольчук его явно заинтересовало. Он перечитал страницу еще раз и с любопытством взглянул на женщину.

— Правильно ли я понял, Степанида Васильевна, — уточнил Ченцов, — что по заданию Сидора вы бывали в Польше?

— Да, ходила в постой куренного по кличке Хмурый. — Степанида устало переминалась с ноги на ногу.

— Можете сесть, — спохватился Ченцов и укоризненно посмотрел на Медведева.

Следователь и сам поспешил опуститься на стул, явно не желая принимать бестактность начальства на себя. Василий Васильевич слегка крякнул и продолжал расспрашивать:

— С кем еще вы встречались там?

— Я ждала курьера центрального провода из Мюнхена.

— Точнее.

— Фамилии не говорили. Он был в звании сотника. Маленький, як старушонка чи парубок. Но злой, хрипатый.

— Передал инструкции?

— Нет. 3 ним ще людына була, — Степанида заволновалась, стала мешать украинские слова с русскими. — Эсбист Кривой Зосим. Я его и привела в отряд к Сидору.

— В банду, — мягко поправил Медведев. — Я и говорю, к Сидору, — не поняла Сокольчук. — У него хранились инструкции. Пакет своими очами бачила.

— Где и как переходили границу?

— До кордону по курьерской тропе. Потом во Львове проводника дали.

— Могли бы вы провести нас по этой тропе?

— Я хочу пойти одна, — неожиданно проговорила Степанида.

— Не понял. — Ченцов пододвинулся к ней поближе. Но женщина твердо повторила то же самое.

Подполковник с минуту молча переваривал услышанное. Из деликатности молчал и Медведев. Накануне с Ченцовым они прорабатывали варианты проверки всех тайных троп из района в сторону границы. Предполагали они и возможное участие в этой операции Сокольчук. Но чтобы так?

— Для этого нужны большие основания, — наконец проговорил Ченцов.

Теперь он смотрел на Сокольчук уже не отрывая взгляда, как бы желая увидеть нечто большее, что крылось за болезненной личиной женщины.

— Другой дороги Кривой Зосим не знает, — уверенно проговорила Степанида.

— Логично, только…

— Гражданин следователь сказал мне, — нетерпеливо перебила подполковника Сокольчук, — что от вас скрылись только двое: Кривой Зосим и Борис Боярчук.

— Предположим, — кивнул заинтересованный Ченцов.

— Если Борис исчез не по вашей воле, значит, его захватил этот эсбист! Чего же здесь не понять? — почти прокричала женщина.

— И вы хотите найти Боярчука? Через Зосима? А Зосима по курьерской тропе? — нанизывал Ченцов вопросы, сам вслед за женщиной утвердительно кивая головой. — И для этого мы должны отпустить вас?

Доверительный кивок.

— И таким образом вы от нас смоетесь?

Кивок, и тут же отчаяние, ужас в глазах:

— Нет! Нет! Прошу поверить мне. Без Бориса мне ничего не надо.

Ченцов незаметно переглянулся с Медведевым. Становилось ясным, почему Боярчук доверился Сокольчук.

— Хорошо, Степанида Васильевна, — успокоил он женщину. — Мы обдумаем ваше предложение. Если ваше желание искренно, то вы, безусловно, можете помочь нам. Тем самым облегчить, — он подумал и досказал: — а может быть, и переменить свою судьбу. До свидания.

Рвануть сразу за границу Капелюх не решился. Не зная обстановки в банде, он верно предполагал погоню за собой. Потому повернул коней не на запад, а резко на юг, намереваясь за Шепетовкой своротить на Бердичев, а там, бог даст, благополучно добраться до Винницы или еще лучше поближе к румынской границе, осесть в Черновцах.

То, что судьбе было угодно по-своему распорядиться жизнью незадачливого Сирко, мало волновало Капелюха. Его греха не было в том, что адъютанта сразили краснопогонники. Ну, а тащить раненого через всю батьковщину — дурней немаэ! Да и было бы из-за чего.

Деревянный, замшелый сундучок, что они откопали в глиняном карьере, оказался наполовину заполненным немецкими оккупационными рейхсмарками. Куда они теперь? Смешно, но их даже в клозете на гвоздь не повесишь.

Под марками лежали несколько икон в серебряных окладах с цветными каменьями. О ценности их ни Сирко, ни Капелюх понятия не имели. Поначалу даже хотели выковырять камни, а расписные доски выбросить. Но не глупее же их был главарь, раз сховал иконы в сундук. Решили повременить.

И только на самом дне, завернутые в бархатные лоскуты, нашли пластины из золота, видимо, служившие для отлива зубных коронок, ношеные обручальные кольца, перстни, золотые и серебряные броши, бусы, медальоны, кулоны, старинной чеканки золотые монеты и недавние — николаевской поры. Не сказать, чтобы всего было густо, но прожить безбедную жизнь на двоих хватило бы. А теперь, вишь, одному-то с лихвой потянет.

В первый день Капелюх едва не запалил лошадей. Опомнился, лишь когда увидел, как остервенело бьются их селезенки. Подтянул вожжи. Но сам то и дело оборачивался: не терпелось подальше отъехать от гиблого места.

К вечеру лошади перешли на шаг. Но бандеровец и не собирался останавливаться на ночлег. Глухими лесными дорогами он правил и правил на юг. В этих местах оуновцев не было, и Капелюх не опасался встречи с патрулем. Но смутное чувство опасности без устали гнало его дальше.