Я решил раз и навсегда закрыть тему, поэтому спросил сидевших за столом:

— Вы ничего не хотите мне показать?

— Нет! — быстро и почти в одни голос ответили оба.

— Где мне повесить, чтобы никому не мешал? — уже миролюбиво задал я вопрос, продемонстрировав им кожаный мешок со спасательным жилетом и оружием.

— Вон туда, — показал на колышек возле угла под подволоком тот из них, что был обладателем лица с проблесками интеллекта.

Я мог свободно дотянуться до колышка, но не отказал себе в удовольствии встать на второго своего противника, который лежал на палубе и что-то мычал, очухавшись. Мой мешок смотрелся в углу, как боксерская груша. Вряд ли он там кому-нибудь будет мешать, даже во время боя, но наверняка на мешке будут вымещать зло на меня.

— Питание у вас общее? — поинтересовался я, переходя на другую сторону стола и садясь там, чтобы до меня было непросто дотянуться, если кто-то из поверженных противников вдруг захочет реванша и ударит исподтишка.

— Да, — подтвердил «интеллектуал». — Скидываемся по двадцать шиллингов в месяц.

— В корзине продуктов больше, чем на фунт стерлингов. Это будет мой взнос за первый месяц, — поставил я в известность и предложил: — Можете представиться.

В Англии не принято спрашивать у незнакомого или малознакомого человека, кем он работает, сколько получает и его социальный статус. Сейчас статус человека легко определяется по одежде, а в двадцать первом веке это узнавали путем косвенных вопросов. Мне пару раз приходилось наблюдать, как два англичанина, напоминая матерых шпионов, ходят кругами, пытаясь на косвенных выведать, с кем имеют дело и как себя надо вести — лебезить или чморить? Третьего типа отношений у англичан не появится до начала двадцать первого века, так что можно смело говорить, что не появится никогда.

— Саймон Руз, — представился более интеллигентный, — помощник хирурга.

Помощники хирургов делятся на две категории: выходцев из низов, которые подают инструменты и выбрасывают за борт отрезанные руки и ноги, и выпускников медицинского факультета, которые должны отплавать два-три года, чтобы набраться опыта и, получив диплом Адмиралтейства, стать полноправными хирургами, а потом заработать денег и купить практику на берегу. Саймон Руз, видимо, из последних.

— Джон Хантер, — произнес второй, — помощник мастера.

Этот, судя по возрасту (года двадцать три), не смог сдать экзамен на лейтенанта и решил, что синица в руке лучше журавля в небе. Через несколько лет станет мастером и будет получать, как второй лейтенант.

— Садись, Боб, — предложил я своему спутнику. — Послушаешь, что расскажут нам старожилы о порядках на корабле.

Когда Роберт Эшли садился рядом со мной, по другую сторону стола началось шевеление. Восемнадцатилетний, прижав к кровоточащему носу левый рукав рубахи, поднял и поставил на стол упавшую миску и принялся складывать в нее рассыпавшиеся сухари. Игральные карты клал на скамейку. Бывший диктатор кокпита сел на палубу, привалившись спиной к переборке. Его левая рука лежала на правом плечевом суставу. Там, видимо, болело сильнее, хотя физиономия выглядела художественнее. Жизненный опыт подсказывал мне, что через несколько минут оба голубых глаза заплывут и затеряются на фоне синяков. Из свороченного носа медленно текла кровь, которая при тусклом освещении казалось почти черной.

Послушать о порядках нам помешали торопливые шаги — несколько человек, не менее трех, спускались по трапу. Я подумал, что это подтягивается подмога моим врагам и приготовился и дальше пооправдывать название кокпита.

— Морпехи! — шепотом произнес Джон Хантер и зашипел на шакала Табаки: — Спрячь карты, дебил!

В кокпит первым вошел офицер в красном мундире, но с якорями на пуговицах. На ногах у него были гессенские сапоги, модные теперь. Они похожи на ковбойские — ниже коленей и украшены спереди кисточками. Правда, не знаю, есть ли уже ковбои? Соединенные Штаты Америки недавно освободились от британской власти. Пройдет каких-то лет двести и британцы станут служить комнатными собачонками у янки. По крайней мере, своего премьер-министра они будут величать американским пуделем. Офицеру было от силы лет двадцать. Тонкие светлые усики казались на его румяном лице приклеенными. Взгляд суров, но почему-то не пугал. Вместе с офицером прибыли и два морских пехотинца с мушкетами. На кораблях морские пехотинцы выполняют еще и роль полиции.

Мы все встали, в том числе и поверженные мной противники.

— Что здесь случилось? — спросил офицер, обращаясь ко всем, но ответ ожидая от бывшего деспота кокпита.

Тот не спешил отвечать, поэтому я высказал предположение:

— Мне кажется, джентльмены упали с трапа.

Теперь им оставалось или подтвердить мои слова, или отречься от джентльменства.

— Да, споткнулся, — еле шевеля разбитыми губами, прошепелявил поверженный деспот.

— Ты тоже споткнулся? — задал лейтенант вопрос шакалу Табаки.

В ответ прозвучало что-то невразумительное. Видимо, врать ему не хотелось, а правду говорить побоялся.

Лейтенант внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Мне кажется, ты неправильно начал службу на корабле.

— У меня не было выбора, — словно бы извиняясь, произнес я.

На самом деле выбор был. Вся наша жизнь — это череда выборов между прогнуться или постоять за себя. Есть люди, которые постоянно прогибаются и их полные противоположности, но большинство действует по ситуации.

— Идите умойтесь, — приказал офицер пострадавшим, пропустил их вперед и вышел вслед за ними.

— У лейтенанта Томаса Хигза хорошая память, — предупредил меня Джон Хантер.

— Учту, — сказал я. — А как зовут этих двух?

— Мичман Джон Ривз и его оруженосец и заодно капитанский клерк Самюэль Уорез, — ответил он.

Теперь мне стало понятно удивление в глазах клерка, когда увидел летящий в рыло кулак. Видимо, раньше близость к капитану гарантировала ему неприкосновенность.

— Надеюсь, вы не сильно расстроились, освободившись от власти Джона Ривза? — поинтересовался я.

— Мы еще не знаем, чего ждать от тебя, — мило улыбнувшись, молвил помощник хирурга.

— Хуже не будет, — пообещал я.

Кокпит обслуживал стюард Георг Кинг, индус семнадцати лет от роду. Почти половину своей жизни он провел в британском военно-морском флоте. Матросы подобрали его на припортовой улице в Бомбее умирающим от голода, принесли на корабль, откормили, придумали соответствующие должности имя и фамилию (правящего ныне короля (king) звали Георг Третий). Сперва был юнгой, а повзрослев, стал стюардом кокпита. Он был невысокого роста, худощав, смуглокож и льстив до безобразия. Последнее, как понимаю, не от хорошей жизни. Он и был гидом во время нашего с Робертом Эшли изучения корабля.

На орлопдеке, рядом с кокпитом, находились каюты хирурга, лазарет, аптека, судовая канцелярия, носовая и кормовая крюйт-камеры, другие кладовые, клетки для живой птицы и загоны для животных, которых позволялось содержать там офицерам, и каюты боцмана, констапеля и тиммермана, которые оставались на судна даже при выводе его в отстой, когда списывали весь экипаж, поэтому имели право возить с собой жен. Боцман — это боцман, про него все знают. Экзамены сдавал кулаками, пробиваясь из матросов через боцманматы. Тиммерман должен был сперва набраться опыта на верфях, потом послужить на корабле не менее полугода помощником тиммермана и получить диплом от флотской коллегии. Руководил ремонтом корпуса корабля и мачт. Как и хирург (всего двое на корабле имели такую привилегию), в бою не участвовал, даже если надо было отразить абордаж, иначе некому будет «лечить» корабль. Констапель занимался материальным состоянием пушек, включая боеприпасы, но стрельбой не командовал, только обеспечивал ее. Получал диплом в коллегии по артиллерийскому и техническому снабжению. Иногда за взятку, поскольку много ума или каких-то особых навыков для этой должности не требовалось. Как мне сообщили со смешком, жена нашего констапеля может снять напряг всего за три шиллинга, но по-быстрому, стоя. На берегу средняя цена была в три раза ниже. Ее муж относился к этому, как к семейному бизнесу, что меня не удивило. Чтобы заведовать крюйт-камерами, надо быть очень спокойным и рассудительным человеком. Нервные из крюйт-камер вылетают очень быстро, разорванными в клочья и вместе с большей частью экипажа.