Фион почти весь переход лежала пластом и почти не ела. Раньше она убеждала меня, что готова пробыть на корвете почти до родов. Видимо, Дороти Деладжой развила у нее тягу к корабельной жизни. Теперь на бледном лице моей жены можно было прочитать, что она согласна делить меня с любовницей, лишь бы не терпеть эти муки.

Они закончились только первого декабря. В одиночку корвет бы добрался раза два быстрее и попробовал захватить приз, но адмирал не отпускал нас. Даже такой слабый корабль мог пригодиться, если бы встретились с испано-французским флотом. После того, как мы встали на якорь в Гибралтарской бухте, Фион попросилась в гостиницу, хотя корабль почти не качало. Я не стал спорить, снял номер в «Мавре», который считался самой лучшей и дорогой гостиницей в Гибралтаре. Наше жилище было из двух больших комнат, холла и спальни, и закутком-уборной. В холле ночью на софе спала служанка Молли Тиллард, а на ковре на полу — слуга Саид. Этажом ниже проживал адмирал Джон Джервис.

Как ни странно, командующий флотом благосклонно отнесся к Фион. Видимо, нарушение устава — наличие жены на корабле — он считал меньшим преступлением, чем мои шашни на берегу с чужой женой. Или все дело было в том, что Фион понравилась Джону Джервису.

— Я первый раз в жизни вижу адмирала! Именно таким — сильным, мужественным — я вас и представляла! — заявила ему моя жена при первой встрече.

И она не врала. У нее чисто английская уверенность, что человек знатный или занимающий высокий пост умен, решителен, красив и далее по положительным чертам характера без пропусков. Я помню, как англичане искренне верили, что страшненькая принцесса Диана — красавица. Все отрицательные черты характера принадлежали худородным и ничего не добившимся. Так что в Англии у любого урода есть шанс стать красавцем и наоборот. То ли дело в России: чем выше пост занимаешь, тем больше недостатков в тебе находят, а в неудачниках просто ничего не ищут.

Джон Джервис повелся на комплимент, как треска на никелированный кусок трубы. В тот же день мы были приглашены на ужин, где моя жена удостоилась чести сидеть слева от адмирала. Я не мешал ей кокетничать. В эту эпоху пять месяцев беременности — залог супружеской верности жены. Она, может, была бы не против, но считается, что связь с такой женщиной сильно повлияет в отрицательную сторону на мужскую потенцию. Мне кажется, это придумали фригидные английские женщины назло счастливым соотечественницам.

На шестой день отдыха в Гибралтаре разразился шторм такой силы, что три линейных корабля вынесло из бухты в открытое море. Сперва сорвало с якорей «Кураж», семидесятичетырехпушечный корабль, три года назад захваченный у французов. Видимо, кораблю не хотелось покидать Средиземное море. Его капитан Хэллоуэл жил в гостинице «Скала», расположенной через дом от нашей, а первый лейтенант Джон Берроуз с возложенными на него обязанностями на справился. В итоге «Кураж» навалился на «Бедфорд» и помог ему избавиться от якорей и заодно от двух мачт, а потом вдвоем одолели «Храбреца». В итоге сильный северный ветер понес три линейных корабля к африканскому берегу.

Корвет «Хороший гражданин» стоял в стороне от всех, на мелководье, благо осадка позволяла, поэтому не оказался ни у кого на пути. К тому же, одни из державших его якорей был изготовлен по моим чертежам взамен оставленного на дне реки Рона. Это был якорь Холла, изобретатель которого, наверное, еще родился.

Затем ветер начал заходить по часовой стрелке. В тот день, когда он сменился на юго-восточный, мимо Гибралтара прошел под зарифленными, главными парусами французский флот, который спешил в Брест. Французы собирались высадить десант в Ирландии, где у них было много сторонников, поднять там восстание и помочь аборигенам избавиться от английского ига. Мы стояли на набережной и смотрели, как вдали один за другим проходили французские корабли. Даже если бы мы захотели рискнуть и выйти наперерез врагу, ветер не позволил бы сделать это. Поскольку я знал, что от ига Ирландия избавится только в двадцатом веке, то посочувствовал десантникам.

Шторм стих одиннадцатого декабря. На следующий день в бухту вернулся «Храбрец» с пробоиной в корпусе. Возле африканского берега он налетел на риф, но сумел самостоятельно сняться, поставить на пробоину пластырь и удержаться плаву. «Бедфорд» без двух мачт, чуть не севший на камни в Танжерской бухте, притащили на буксире. Судя по случайно услышанному мною разговору секретарей адмирала Джона Джервиса, капитана Дэвиджа Гулда назначат стрелочником за вывод из строя трех кораблей. С «Куража» спроса нет, потому что вылетел на берег и разбился. Из пятисот девяноста трех человек экипажа спаслось всего сто двадцать девять. Старшего лейтенанта Берроуза среди спасшихся не оказалось, а у капитана Хэллоуэла хорошие отношения с командующим флотом. В итоге шестнадцатого декабря из Гибралтара в Лиссабон вышло всего одиннадцать линейных кораблей.

Атлантический океан был относительно спокоен, пока мы двадцать первого декабря не подошли к Лиссабону. Здесь нас встретил сильный норд. В начале бухты Мар-да-Палья высокие волны-«балерины» вытолкали на отмель шедший первым семидесятичетырехпушечный линейный корабль «Крепость Бомбей». Остальные линкоры и транспорта взяли левее и удачно проскочили это место.

На рейде Лиссабона мой корвет простоял всего полтора суток, пока пополнял запасы воды и продуктов. Утром мы снялись в рейс на Лондон с почтой и пассажирами. Подозреваю, что не обошлось без моей жены, которая еще в Гибралтаре пожаловалась адмиралу, что хочет поскорее вернуться в Англию. Джон Джервис лично вручил мне лакированную шкатулку из орехового дерева с письмами для нынешнего премьер-министра Уильяма Питта-младшего. Питтом-старшим называли его отца, имевшего такое же имя и занимавшего много лет назад такую же должность. Шкатулка была перевязана жгутом и опечатана. Тяжесть ее наводила на мысли, что адмирал сложил в нее все горести Средиземноморского флота.

— В ней еще и ядро от фальконета, — объяснил Джон Джервис. — Если вдруг получится так, что придется сдаться врагу или захотят вскрыть наши, кто угодно, выбросишь ее за борт. Письма должен получить только Уильям Питт из рук в руки. Ясно?

— Так точно! — бодро рявкнул я и подумал, что было бы неплохо, если бы пришлось выкинуть шкатулку в море, а перед тем вскрыть и прочитать письма, чтобы узнать, какие секреты между адмиралом и премьер-министром.

Когда мы проходили мимо линкора «Крепость Бомбей», на нем рубили мачты и выгружали пушки и прочее имущество, чтобы уменьшить осадку и сняться с мели. Я уже не представляю себе корабль без высоких мачт. Слишком жалкое зрелище. Начинаю понимать старого боцмана, с которым пересекся на первой плавательской практике, начавшего юнгой на паруснике и утверждавшего, что с исчезновением парусов с флота выдуло романтику.

Северная Атлантика зимой делает моряка опытным за пару недель. Недаром лучшими моряками всех времен и народов были викинги. Как ни странно, Фион здесь лучше переносила качку. Только когда начинало колбасить совсем уж по-взрослому, переставала есть и выходить их каюты. Наверное, потому, что волны здесь хоть и выше, но длиннее, поэтому качка не такая резкая, как в Средиземном море.

С этим судном судьба свела нас на входе в пролив Ла-Манш. Это был трехмачтовый барк водоизмещением около тысячи тонн. Его корпус был разрисован, как у боевого корабля. Менее опытный капитан решил бы, что встретился с врагом, имеющим двадцать восемь орудий на пушечной палубе и еще несколько на шканцах и полубаке. Я не поверил и пошел на сближение с ним. Барк под французским флагом шел со стороны Кельтского моря к Бресту в полборта к западному ветру. Мы шли крутым бакштагом, немного быстрее. Океан подутих баллов до шести. О шторме напоминали лишь волны высотой метра три, покрытые длинными белыми полосами пены. Главная палуба корвета была настолько пропитаны водой, которая заливала ее несколько дней, что ноги скользили. На шканцах матросы насыпали песка.