— Мы его сами выпорем, — предлагает корсиканец.

Ночью мы ложимся в дрейф, и все тринадцать корсиканцев уплывают на рабочем десятивесельном катере, который я пробил в Гибралтаре для своего люггера.

— Как подадут сигнал, разбудишь меня, — предупреждаю я лейтенанта Джеймса Фаирфакса.

— А если не подадут? — спрашивает он.

Там понимаю, он хотел сказать, что могут не вернуться вообще. Дезертирство — любимое занятие у английских матросов.

— Ты плохо знаешь корсиканцев. За двадцатью фунтами стерлингов недополученных призовых они вернутся в ад, — сказал я и пошел на шканцы, где под навесом мне постелили на палубе.

Спать в каюте из-за жары невозможно. Я разрешил всем спать на палубах. Места для ночлега находятся там, где обедаем, только я сплю на правом борту шканцев, а лейтенант и мичмана — на левом. Субординация, однако.

Разбудили меня через четыре с половиной часа.

— Корсиканцы сигналят, — доложил лейтенант Джемс Фаирфакс. — Приготовить пехотинцев к бою?

— Боя не будет, — уверенно произнес я.

Корсиканцам потребовалось пять ходок, чтобы переправить на корабль награбленное. Оказывается, они привезли на двух арбах, запряженных волами, бочки с вином, копченые окорока, круги сыра, мешки с сахаром и крупами, корзины с фруктами и овощами, живых кур, уток и гусей. Последней ходкой катера доставили на люггер пять баранов и сено для них. Большее количество парнокопытных превратило бы корабль в кошару, расположенную на территории продовольственного склада, поэтому я приказал отпустить остальных баранов и отогнать подальше от берега арбы.

— Поднимаем паруса и ложимся на курс ост, — приказал я, когда подняли катер на борт и установили на ростры.

На таком курсе мы при слабом бризе успеем до рассвета уйти отсюда миль на десять-двенадцать. Не обязательно, чтобы местные жители увидели люггер и связали его с нападением корсиканцев. Уже появились некие правила ведения войны. Эти попытки управления хаосом меня забавляют.

Я разрешил лейтенанту и мичманам отдыхать, сам принял управление люггером. Ночь была теплая, наполненная терпким запахом лета. Бриз дул слабо, но ровно, паруса почти не лопотали, будто разучились говорить.

Ко мне подошел Пурфириу Лучани, незаметно протянул кожаный мешочек и тихо сказал на итальяно-английском:

— Ваша доля, сэр.

Мешочек был тяжеловат.

— Я же говорил, не брать всякое барахло, — шепотом упрекнул я, имея в виду узлы со шмотками, которые корсиканцы, пряча от меня, доставили на корабль.

— Было темно, за всеми не уследишь, — начал юлить корсиканец.

Подозреваю, что решили таким образом погасить долги в Гибралтаре.

— По приходу сразу же продайте их какому-нибудь испанцу, который будет держать язык за зубами, — потребовал я. — И больше чтобы такого не было, иначе окажетесь на виселице раньше времени.

— Хорошо, сэр, — пообещал Пурфириу Лучани. — У нас есть в порту знакомый торговец-корсиканец, который не проболтается.

Корсиканцы теперь есть в каждом порту. Не сидится им на любимом острове. Один по имени Наполеон даже стал генералом во французской армии. Через семнадцать лет ему выпадет честь отвести оборзевших западноевропейцев на заклание в Россию. Так отомстить французам за захват Корсики больше не удастся ни одному его земляку.

Я не собирался близко подходить к Тулону. У люггера, конечно, скорость выше, чем у боевых кораблей, удерем, скорее всего, но и вариант подляны со стороны ветра или моря тоже надо учитывать. Начало светать. Я хотел пройти еще несколько миль вперед, а потом пойти галсами в обратную сторону. На каменную башню на голом мысу не обращал внимания, пока на ней не появился сигнальный флаг. На имевшихся у меня картах она не была обозначена. Тут только я заметил, что немного ниже башни находится позиция артиллерийской батареи из шести двенадцатифунтовых пушек. Французы так старательно зарылись в землю и слились с ней, что жерла пушек видны были только при внимательном рассмотрении. Я приказал поднять французский флаг и два сигнальных, которые были паролем. Уверенности, что пароль не изменили, у меня не было. Потянулись тягучие минуты ожидания. Я переводил подзорную трубу с башни на пушки и обратно, стараясь разглядеть, нет ли там предбоевой суеты. Пока что на батарее было спокойно. Но теперь уже нельзя было повернуть в обратную сторону. Этот маневр породил бы у французов вопросы и подозрения.

В итоге мы оказались возле Тулона — главной военно-морской базы французов. Я бывал в Тулоне разок в двадцать первом веке. Своей очень удобной и «разлапистой» бухтой, рядами военных кораблей, стоявших кормой к молу, порт напомнил мне Севастополь. Пришли мы вечером. Поскольку утром начнется рабочая суета, встречи с агентами и разными чиновниками, я решил прогуляться по городу вечером. Стояли мы неподалеку от старой части города. На его широких улицах с массивными домами времен колониальных империй, у меня появилось впечатление, что нахожусь в одной из французских колоний в Центральной Америке. Впечатление усугубляли группы негров и арабов на улицах и почти полное отсутствие коренных французов. Пришлые, не прячась, шмалили траву. Сизый дым с сытным сладковатым ароматом прямо таки тек между величественными домами, пока еще ухоженными. Если в окнах этих домов выбить стекла, а стены ободрать и разрисовать пощедрее граффити, то можно было бы назвать картину «Светлое будущее Европы». Я остановился на перекрестке, решая, стоит ли продолжать поиск приключений на свою задницу? Ко мне сразу подошел чумазый лет двадцати и начал что-то втирать на поганом французском языке. Я сперва подумал, что просит в мягкой или не очень форме помочь деньгами бедному тунеядцу. Нет, требовал убраться с его территории. Наверное, именно здесь, на тротуаре у шикарного дома, он живет и ночует. К нам подошел второй, помоложе, видимо, квартирант первого. Я сказал им на предельно русском языке, куда они должны отправиться сейчас же и как можно быстрее. Не поверите, но в двадцать первом веке во многих местах мира, куда часто ступала нога русского человека, при звуке русской речи местная шпана сразу вспоминает, что у нее есть дела поважнее, чем компостировать тебе мозги. Что произошло и на этот раз. Правда, у меня пропало желание продолжать путешествие, вернулся на судно.

Вторую попытку сделал через день утром, решив прикупить свежих фруктов. Сразу возникло впечатление, что попал в другой город. Те же улицы были заполнены европейцами. На террасах не слишком красивые, но очень женственные дамы пили кофе. В скверах бегала ребятня. Негры и арабы казались исключениями из правила. Скорее всего, они и были выродками для своих, потому что работали. В одном месте наткнулся на нос деревянного парусника высотой до третьего этажа, который был приделан к торцу многоэтажного дома. Не подделка. Кто-то действительно отпилил носовую часть у парусника и выставил ее на обозрение. Нептун — носовая фигура — смотрел незрячими глазами куда-то вдаль, видимо, в славное прошлое корабля. Из открытых портов торчали стволы пушек, покрытые наростами ржавчины. Позже я побывал в музее Военно-морского флота и посмотрел другие части корабля и еще много чего интересного. А пока я нашел улицу, превращенную до полудня в рынок. Там продавали в основном продукцию местных фермеров. Цены были божеские, не в пример тем, что дальше на восток, на Лазурном берегу. В очередной раз оказался жертвой французского обаяния, купив больше, чем хотел. После чего выпил бокал вина на террасе, полюбовавшись проходившими мимо девушками, у которых походка была такая, словно боятся, что выпрыгнет вибратор, и отправился на судно.

В конце восемнадцатого века заходить в Тулон у меня не было желания, а развернуться не было возможности. В итоге, взяв рифы на парусах, мы медленно приближались к входу в бухту. Немного не доходя до нее, когда люггер будет не виден с башни, я собирался повернуть на юг и со всей возможной скоростью смотаться отсюда. План мой изменился, когда увидел, что из бухты выходят линейные корабли. Они шли не по мою душу, а поворачивали на восток. Всего во эскадре было девятнадцать боевых кораблей. Вслед за ними вышли купеческие суда, с полсотни, и тоже направились на восток. Боевые корабли подождали их и пошли мористее, прикрывая от возможного нападения противника. Купеческие суда сильно растянулись. Если передовые обгоняли охрану, то замыкающие отставали. Тут мне и пришла в голову мысль присоединиться к конвою. Пусть думают, что люггер — один из неорганизованных «купцов», который решил воспользоваться моментом. Тем более, что на нас никто не обратил внимание. Мы были слишком малы, чтобы представлять угрозу такому мощному флоту, и вряд ли нормальный англичанин стал бы так рисковать. Но я — русский, а что англичанину норма, то русскому разбег. Только приказал своим подчиненным находиться на палубе по очереди, не более трети экипажа, и не в форме. Между нами и замыкающим судном было миль пять. Мы шли быстрее, и я приказал взять рифы на парусах так, чтобы мы догнали его только к вечеру.