В одну из таких прогулок по скошенному лугу мы с Фион решили отдохнуть на стоге сена. На второй день я напомнил ей в беседке, как много удовольствия может доставлять тесное общение со мной, и теперь девушка начинала быстро уставать, когда мы приближались к месту, где можно было расслабиться без свидетелей. Препятствий для нашего брака не было, поэтому Фион предлагала мне выбрать вариант развития наших отношений вплоть до самого рискованного. Как по мне, сено — не лучшее ложе. Разве что застелить его толстой плотной материей. Но когда от воздержания у тебя рвет башню, а рядом красивая молодая девушка, то на такие мелочи перестаешь обращать внимание. Мягкие губы ее словно бы растворялись в моих. Она обхватила меня за плечи двумя руками, поглаживая то левой, то правой, когда с моей помощью ее левая грудь, большая и упругая, словно бы выпрыгнула из выреза платья, и я начал целовать набухший сосок. В тот миг, когда сосок выскальзывал из моих губ, пальцы девушки сжималась. Фион уже не сопротивлялась даже для приличия, когда моя рука забиралась под подол платья, развязывала панталончики из тонкой ткани и проникала в них, приминала пушистые волосы на лобке, раздвигала теплые, повлажневшие губки. При первом прикосновении к клитору вздрагивала, а потом в такт моим движениям начинала царапать кафтан на моем плече, как это делала моя жена-валлийка с таким же именем. Черт его знает, может, ее душа переселилась в эту девушку?! Когда я ненадолго оставил Фион в покое и занялся своими панталонами, торопливо стягивая их, она замерла в ожидании. Несмотря на отсутствие опыта, девушка догадывалась, что будет дальше, и, уверен, хотела больше меня. Я не стал ее разочаровывать.

Вечером в кабинете между двумя кружками пива я сказал мистеру Тетерингтону:

— Я прошу руку вашей дочери Фион.

— Ты сделал правильный выбор! — похвалил он, встал, похлопал меня по плечу, после чего долго отливал в камин, будто терпел из последних сил, боясь этим поступком спугнуть меня.

В воскресенье в лоустофтской церкви объявили о помолке Генри Хоупа с Фион Тетерингтон. Свадьбу решили сыграть, когда закончится война.

После службы в церкви ко мне подошел столяр, бывший военный тиммерман, который два года назад изготовил мне сундук, служащий до сих пор.

— Сэр, я слышал, вы удачливый капитан, — начал он с комплимента. — Не могли бы вы взять на службу моего сына помощником тиммермана? Он сейчас работает на Чатемской верфи, но хотел бы служить на военном корабле.

— Возьму, мне нужен помощник тиммермана, — согласился я и рассказал, где стоит мой корвет.

Вечером, когда в небольшом кругу отмечали помолвку, ко мне подошел с подобной просьбой доктор Уильям Барроу:

— Мой сын закончил медицинский факультет, но денег на покупку собственной практики у него нет, а мне еще рано уходить на покой. Не мог бы ты взять его на свой корабль?

— Могу, но только помощником хирурга, — сказал я. — Вы, наверное, знаете, что хирургом он сможет стать, если наберется опыта на корабле и сдаст экзамен в Адмиралтействе?

— Да, я в курсе, — смущенно поправив пенсне, ответил Уильям Барроу. — Хотелось бы, чтобы он набирался опыта на хорошем корабле, желательно у знакомого капитана. Мы хотели, чтобы служил у мистера Гулда, но у него место занято.

— На «Бедфорде» прекрасный хирург, — подтвердил я. — Если вашему сыну не понравится на «Хорошем гражданине», перейдет на другой корабль.

— Я уверен, что ему понравится, — твердо сказал доктор.

У доктора еще два сына, и каждому нужна будет практика, а в наличии всего одна. Если старший сын сумеет накопить на собственную, остальным станет легче.

Во вторник в первой половине дня, успев тесно пообщаться с Фион в беседке, я с чувством выполненного долга попрощался с плачущей девушкой в Лоустофте, пообещав писать каждый день и приезжать при первой возможности, и укатил на дилижансе в Лондон для дальнейшего несения службы в доблестных британских военно-морских силах. Вместе со мной ехал Френсис Барроу, будущий помощник хирурга корвета «Хороший гражданин».

За время моего отсутствия на корвете ничего особенного не произошло, если не считать получение солонины из расчета на полгода на положенных по штату сто двадцать пять человек. Адмиралтейство считало, что на такой корабль надо на двадцать человек меньше, чем принято у французов. Я бы поспорил, но на корабле не было даже такого количества. Надо бы посылать ночью лейтенантов на ловлю бездельников в пивных, только пока не видел смысла. Все равно разбегутся, если будем стоять у пристани, а переходить на рейд у меня не было желания. Поскольку я не занимался этим вопросом, инициативу проявили подчиненные.

Первым ко мне подошел старший лейтенант Джеймс Фаирфакс:

— У моих знакомых есть сыновья, которые хотят стать мичманами. Нет ли возможности зачислить их на наш корабль?

— Пусть приезжает, — сразу согласился я.

По штату на корвете должно быть четыре мичмана и помощник штурмана. Пока что был всего один мичман Роберт Эшли, который, судя по походке вразвалку и сутки напролет дымящейся трубке во рту, превратился в старого морского волка, которому пора передавать опыт молодому поколению, бросая твердые сухари в их головы.

— Для этого надо согласие Адмиралтейства, а оно дается по просьбе капитана, — проинформировал старший лейтенант, который знал, что в некоторых вопросах я плаваю.

— Продиктуй клерку письма, я подпишу, — распорядился я.

Через две недели у нас стало на три мичмана больше. Роберт Эшли первым делом заманил тринадцатилетних сопляков на марс, по пути куда их сделали беднее на шесть шиллингов каждого. Помощника хирурга Френсиса Барроу эта участь постигла раньше. К счастью для пацанов, главенство мичмана Эшли в кокпите было недолгим. По рекомендации второго лейтенанта Хьюго Этоу я принял на службу помощником штурмана его двадцатилетнего кузена, работавшего подшкипером на купеческом судне, но оставшегося без места. Штурмана так и не смогли найти.

Следующим проявил инициативу боцман Джек Тиллард:

— Я знаю несколько хороших марсовых, которые с удовольствием устроятся на наш корабль.

— Зови, пусть приходят, — сказал я.

— Дело в том, что они живут не на побережье и боятся ехать сюда. К нам добираться долго. Их могут схватить на улицах и записать на другие корабли, — сообщил боцман.

— Договорись на определенный день, я пошлю пехотного лейтенанта с солдатами, они вместе с тобой встретят дилижанс, — предложил я.

Остальных набрали на месте. Мои матросы часто бывали в пивных, где пропивали призовые и рассказывали, как много их получили. В итоге почти весь экипаж был сверстан из добровольцев. Теперь рулевыми и марсовыми на корвете были опытные матросы-англичане, а комендорами — корсиканцы и малоопытные англичане. У меня появился еще один слуга, индус, которого я записал в судовую роль Раджем Капуром, в честь известного индийского киноактера, потому что настоящее имя вылетало у меня из головы. Слуга Саид, несмотря на то, что православный христианин, не ел свинину, а индус Радж — говядину. Теперь будем им, с кем меняться. Только морские пехотинцы, которых стало двадцать пять, попали на корабль не по своему желанию, но, судя по всему, не сильно огорчились.

Карронады нам всё не везли, поэтому я от скуки начал каждый вечер принимать приглашения, которых стало заметно меньше. Странным образом родители всех незамужних девиц уже знали, что я помолвлен. У меня складывалось впечатление, что мистер Тетерингтон написал об этом им всем, совершенно незнакомым ему людям. Если раньше хотя бы изредка на меня поглядывали, как на претендента на руку бедной родственницы, то теперь служил лишь для рассказывания морских баек. Трепло за похлебку. Впрочем, кормили почти везде прекрасно. Благодаря революции, много французских первоклассных поваров перебралось в Англию. На родине осталось слишком мало людей, способных нанять таких гениальных специалистов и оценить их профессиональные качества по достоинству. Англичане тоже не шибко какие гурманы, но им хотя бы есть, чем платить.